История Германии в ХХ веке. Том I - Ульрих Херберт

инфляции до 1923 года, а затем снова после мирового экономического кризиса, начавшегося в 1929 году.

Поэтому неудивительно, что антиеврейская кампания была направлена в первую очередь против еврейских предприятий и компаний. С самого начала экономическое давление на евреев было связано также с коррупцией, грабежом и обогащением. В основном это были партийные функционеры, но часто и сотрудники или конкуренты еврейских лавочников или ремесленников, которые с помощью доносов и насилия пытались извлечь выгоду из их экономической экспроприации. Таким образом, к концу 1935 года уже было ликвидировано или передано нееврейским владельцам около четверти всех еврейских предприятий, после чего режим приступил к передаче еврейских предприятий в «арийские» руки посредством соответствующих юридических актов, а также начал передавать выручку от продажи и частные активы в налоговые органы. «Налог на бегство из рейха» (Reichsfluchtsteuer) облагал имущество эмигрантов налогом в размере 25 процентов, и он достиг таких масштабов, что в 1938 году казна получила от налога на бегство больше доходов, чем от подоходного налога. Кроме того, желающие эмигрировать должны были заплатить за перевод капитала пошлину в размере сначала 20 процентов, затем 68 процентов, через год – 81 процент и, наконец, в 1939 году – 96 процентов[38]. Однако нацистские власти были более осторожны в отношении крупных еврейских компаний, главным образом потому, что закрытие таких предприятий означало бы потерю множества рабочих мест. Только когда в 1936 году экономическая ситуация начала заметно улучшаться, от сдержанности отказались и здесь. Теперь крупные банки и страховые компании также стали участвовать в «деевреизации немецкой экономики». Все крупные компании были за относительно короткое время отобраны у еврейских владельцев. Еврейские директора банков, страховых компаний и промышленных предприятий были постепенно уволены. Возникла настоящая «торговля ариизацией», в которой попечительские советы, «эмиграционные агенты», маклеры и адвокаты организовывали экспроприацию еврейских предприятий и извлекали из этого огромную прибыль. Из приблизительно 100 тысяч еврейских фирм, существовавших с 1933 года, около 7 тысяч были к лету 1938 года «ариизированы» или закрыты. Начиная примерно с 1938 года, как пишет историк Франк Байор о развитии событий в Гамбурге, «„ариизация“ стала „гонкой за обогащением“, в которой особенно хорошо разбирались национал-социалисты, способные завладеть прибыльными компаниями. Коррупция и кумовство определяли характер „ариизации“ на этом этапе»[39].

Ограбление немецкого еврейства начиная с 1933 года было одной из крупнейших экспроприаций в истории Германии, и оно, безусловно, имеет много общего с другими революциями ХX века в сфере частной собственности. Однако в Советском Союзе с 1917 года или в странах Восточного блока после 1945–1946 годов была разрушена капиталистическая система в целом. В Германии же после 1933 года часть экономики, определяемая расовыми критериями, была выведена из состава национальной экономики, а экономика в целом была ограничена и контролировалась государственными нормами, но при этом сохраняла свой частно-экономический характер. Таким образом, политика ограбления евреев нарушала не только закон, но и принципы капиталистической системы собственности и коммерческого доверия. Но, столкнувшись с возможностью обогащения, устранения конкурентов и поглощения крупных, порой всемирно известных компаний, бенефициары отодвигали все коммерческие принципы на второй план, тем более что грабежи осуществлялись самими государственными экономическими и финансовыми органами и прикрывались попытками легитимации, хотя и очень слабыми. Например, в своем меморандуме о четырехлетнем плане в августе 1936 года Гитлер объявил, что «все еврейство должно быть привлечено к ответственности за весь ущерб, нанесенный германской экономике и, следовательно, германскому народу отдельными случаями этого преступного поведения». Здесь политика «деевреизации германской экономики» провозглашалась защитной мерой, «репарацией», то есть попыткой немцев призвать к ответу виновных в кризисах и катастрофах германской экономики[40].

Преследование евреев, за которым очень внимательно следили крупные газеты США, Англии или Франции, в самой Германии до 1938 года встречало поразительное безразличие. Теперь это было связано и с репрессивным аппаратом режима, который тем временем значительно расширился. Никто не хотел связываться с гестапо или нацистскими активистами, когда дело касалось действий против группы, от которой большинство немцев были далеки, а многие выступали против. Руководство СДПГ в изгнании, например, далекое от антисемитизма, написало в своем отчете за январь 1936 года, что социалистически ориентированные рабочие, безусловно, были «решительными противниками беспорядков». В то же время многие считали правильным «преодоление еврейского засилья раз и навсегда, и чтобы за евреями была закреплена определенная сфера деятельности». Большинство рабочих «не согласны с жесткими методами <…> но все равно говорят: „Это не вредит большинству евреев“». Аналогично и с католиками: мюнхенский кардинал Фаульхабер в письме священнику, который был расстроен преследованием евреев, признавал, что нацисты поступали с евреями, конечно, не по-христиански, но сейчас «для высших церковных властей насущны гораздо более важные вопросы настоящего времени <…> тем более что можно предположить, и отчасти это уже произошло, что евреи могут помочь себе сами»[41].

То, что преследование евреев не было в центре внимания, объясняется еще и тем, что насыщенная последовательность крупных событий этих лет не давала передышки и создавала атмосферу перманентной напряженности, неустанно поддерживаемой руководством режима с помощью помпезных постановок и прикрывала дискриминацию, преследования и бесправие политических оппонентов и евреев. На фоне успехов режима в экономике, в снижении безработицы и во внешней политике такие события воспринимались как досадные, но неизбежные побочные эффекты. «Большинство революций сопровождается царством террора», – писал британский посол в Берлине своему министру иностранных дел. По сравнению с этим немецкая революция «в целом была мягкой. Хотя многие невинные люди, несомненно, были убиты, заключены в тюрьмы или подверглись жестокому обращению, а доброе имя Германии как цивилизованной страны серьезно пострадало за рубежом, переход мог бы быть более кровавым»[42].

ИЗМЕНЕНИЯ В ФУНКЦИИ ТЕРРОРА

Одним из важнейших условий быстрого и почти полного уничтожения всех оппозиционных сил в стране был захват политической полиции. Глава СС Генрих Гиммлер сумел за короткий срок превратить политическую полицию всех входивших в Германскую империю государств, в том числе и прусскую политическую полицию, известную как «гестапо», в единый и жестко управляемый репрессивный аппарат. СС отличалась от других партийных организаций и прежде всего от СА своей элитарностью и нацеленностью на расово-биологические идеалы и технократическую эффективность. Когда Гиммлеру также было поручено строительство системы концентрационных лагерей для негосударственного преследования противников нацистского государства, СС окончательно превратилась в новый центр власти в рамках режима, название которого отныне стало символом террора.

Позднее политическая полиция была объединена со Службой безопасности (СД), подотчетной ей организацией, основанной как разведывательная служба. Единым руководителем обоих подразделений был глава СД Рейнхард Гейдрих. Это