Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников

Нестеров. Не тот, знаменитый, а поплоше.

— Не сказал бы, — улыбнулся Иванов. — Объявляю вам благодарность, господин... товарищ Нестеров!

— Рад стараться! — гаркнул бывший поручик.

Окружающие рассмеялись. Путаница «господин-товарищ» всех развеселила.

— Всем по местам! — раздалась вдруг команда Лбова.

Мятежники густыми цепями двинулись на госпиталь. Среди них было человек двадцать «авиаторов». Стало ясно, что Осипов специально разбавил это авиаподразделение своими людьми.

Атакующие шагали цепь за цепью, как на параде, горланя проклятия, распевая непристойные песни. Мятежники не боялись пяти жалких винтовок. Когда же они подошли почти вплотную к зданию госпиталя, ударили два пулемета, зачастили сорок пять карабинов и винтовок. Ошеломленные кадеты завопили от ужаса, шарахнулись назад. Но поздно: первые ряды были скошены, остальные ударились в бегство, залегли...

Огневой бой длился не более часа. Кадеты не выдержали, стали отползать в сторону Салара.

Еще дважды пытались они атаковать, но вновь потерпели сокрушительное поражение и пустились наутек. Защитники госпиталя торжествовали победу. Но, к сожалению, и они понесли ощутимые потери. Пал смертью героя и член ТуркЦИКа Блиничкин. Он поднял красноармейцев в контратаку, заколол штыком нескольких кадетов, но и сам не избежал штыкового удара.

Военный комендант крепости Белов Иван Панфилович, в прошлом унтер-офицер 1-го Сибирского запасного полка, бдительно следил за демаршами мятежников вокруг крепости. Взлетали из твердыни серии сигнальных ракет, означающих боевую тревогу. Вспыхивали в чернильном небе осветительные ракеты, залившие чуть ли не полгорода синюшным светом.

Осипов смотрел на ракеты, и его бросало то в жар, то в холод. Обстановка складывалась неблагоприятная. Крепость и мастерские прочно удерживали свои позиции. Уголовный розыск, на который особенно насели, покосил столько народу, что хоть плачь, и не думал складывать оружия. Правда, удалось захватить на Саперной улице артиллерийскую батарею. Однако батарейцы успели снять с орудий замки. А неприятных вестей много. 5-я Мусульманская рота во главе со своим командиром, рабочим ташкентского трамвая Камалетдиновым, ушла в крепость...

Что происходит?.. Рабочие Главных мастерских не желают сдаваться, хотя нередко протестовали против иных решений большевистских комиссаров. Эсер Белов отказывается поддержать меня! Что в моем распоряжении?.. Рассчитывал иметь под началом тысячи четыре с половиной. Но где они?.. Батальон 2-го запасного полка, два эскадрона и сопливые гимназистики и кадеты?.. Есть еще много «двадцаток». Но ведь это толпа... Правда, полтысячи уголовников. Но это мародеры!.. Надежда на силы старого города?.. Какой-то Тимурбек привел сто двадцать гавриков. А у большевиков из того же старого города поболее трех тысяч!.. Может, все же послать еще записку Белову? Ну зачем ему большевики!.. Зачем?!

Поутру девятнадцатого января город облетела страшная весть о расстреле предателем Осиповым комиссаров. Возмущению рабочих не было предела. Без двадцати шесть утра предутреннюю мглу прорезали тревожные гудки Главных железнодорожных и Бородинских мастерских. В колесном цехе возник стихийно митинг. С гневом говорили рабочие о кровавом предателе, требовали немедленно выступить против мятежников, разгромить банду.

На митинге выступил и заместитель комиссара продовольствия Аристарх Андреевич Казаков.

— От всей души поддерживаю выступления, призывающие к немедленным действиям. Промедление смерти подобно. Надо подавить контрреволюционный мятеж в самом зародыше...

Аристарх Андреевич соскочил с токарного станка, служившего трибуной. Но на станок тут же вскарабкался член ЦК левых эсеров Домогатский, закричал тонким, нервным голосом:

— Не слушайте, товарищи, этого фантазера! Я лично еще не убежден, что начался мятеж. Сегодня же праздник, Иордань. Возможно, кое-кто подвыпил по этому случаю, началась стрельба...

— Долой с трибуны!.. Хватит хреновину пороть! — раздались возмущенные голоса.

— Надо начать переговоры, — продолжал Домогатский, стараясь перекричать свист, крики возмущенных рабочих. — Если это и мятеж, то надо хорошенько подготовиться.

Стоящий неподалеку Колузаев кивнул в знак согласия. Тем не менее возмущенные рабочие прогнали Домогатского с «трибуны» — в него полетели металлические стружки, обломки кирпичей...

Тогда эсеры пустились на новую хитрость. С речью выступил Панасюк.

— Товарищи, поскольку кровавый палач Осипов зверски замучил многих наших товарищей, пламенных комиссаров, и вообще город находится под контролем мятежников, Советы ликвидированы, предлагаю сейчас же, вот в этом цехе, избрать Временный военно-революционный Совет со всей полнотой прав!

Внешне предложение выглядело дельным. Рабочие приняли его. Надо было создать хотя бы временное руководство. Хитрость, однако, состояла в том, что левые эсеры, имея большинство в мастерских, решили попросту захватить власть в свои руки. И в самом деле, из 37 членов избранного Совета большинство принадлежало левым эсерам. Командующим войсками назначили Колузаева.

Однако Домогатский и Кº просчитались в одном. Даже те рабочие, которые все еще причисляли себя к эсерам, в действительности уже ими не были. Вместе с большевиками требовали немедленных и решительных действий против мятежников. Колузаев послал Осипову новую записку, весьма хитро составленную. Он вроде бы предлагал мятежнику капитулировать. И вместе с тем в ней содержались намеки на возможность договориться. А главное, Колузаев, «угрожая» Осипову военным разгромом, раскрыл план наступления на мятежников. В тот же день, на третьем заседании Совета, были созданы три ударных отряда: левофланговый — от Тезиковой дачи до Куйлюкской; правофланговый — от Куйлюкской до железнодорожного разъезда. Между флангами находился центральный участок. Командирами отрядов назначили большевиков Рубцова, Данилова и левого эсера Якименко. Осипову стала ясна картина предстоящих боев, и он мог соответственно разместить свои силы.

Шло заседание бюро большевистской ячейки Главных мастерских. Присутствовал здесь и начальник Управления охраны старого Ташкента Насредин Бабаджанов. Разговор шел о резервах. Надо было накопить ударную силу.

Манжара, улыбчивый человек с простецким лицом, размышлял вслух:

— Где бы нам еще наскрести штычков, а, други?

Бабаджанов погладил бородку, улыбнулся.

— На Казачку надо обратить внимание[24].

— А что — Казачка?

— Там батальон располагается. Поговорить с людьми надо.

— Это идея! — поддержал Михаил Максимович Зинкин. — Только ведь неизвестно, чем разговор кончится.

— А вдруг? — не унимался Насредин.

Зинкин посмотрел на узбекского друга веселыми глазами и решительно произнес:

— А!.. Была не была... Пойду в батальон.

— С охраной, надеюсь? — спросил Манжара.

— Нет. Охраны-то как раз и не надо. Она все равно не выстоит против батальона. Только разозлит людей. Я в одиночку. И даже без оружия.

...4-й стрелковый запасный батальон был построен на плацу. Командир его, бывший офицер Языков, зачитывал обращение «Временного комитета» — «К гражданам Туркестана». До Михаила Максимовича, вошедшего как раз на территорию батальона, донеслись слова, темпераментно выкрикиваемые комбатом Языковым: «Долой комиссаров!.. Советы без большевиков!.. Да здравствует Учредительное собрание!..»

Зинкин поспел к концу читки «Воззвания». Он услышал фамилии подписавших этот