Одинокая леди - Гарольд Роббинс

— Она ждет вас, входите.

Он прошел за девушкой в элегантные ослепительно белые апартаменты.

— Хотите выпить что-нибудь?

— Нет, благодарю вас.

— Я скажу миссис Лафайет, что вы пришли. Он видел такие апартаменты только в кино. За окнами тянулась широкая терраса, уставленная кадками с кустами и карликовыми деревьями. Казалось, что здесь, ближе к небу, вырос сад. На крохотном белом детском столике стояли две фотографии в серебряных рамках. На одной — молодой красивый негр, добродушно улыбающийся в объектив. Что-то в нем показалось Милстейну знакомым. Где-то он его видел, хотя и не мог бы сейчас сказать, где. На другой фотографии был изображен мальчик, лет так десяти, стоящий рядом с седовласой женщиной на фоне небольшого белого деревянного дома.

Он так увлекся разглядыванием снимков, что не расслышал шагов у себя за спиной.

— Мистер Милстейн?

Он постарался не выдать своего удивления, когда обернулся и увидел, что она негритянка. Он сразу же почувствовал, что эта высокая женщина излучает силу. И тут он вспомнил имя молодого человека на фото — оно прозвучало у него в ушах, как звонок.

— Миссис Лафайет, — он указал на снимок, — это ваш муж?

— Да. А это мой сын и моя мать.

— У моей дочери есть альбом вашего мужа. Даже мне, человеку старшего поколения, нравится, как он поет. Он не заставляет меня лезть на стенку, как делают некоторые современные певцы.

— Фред поет замечательно, но, думаю, не это причина вашего визита. Я права? Вы сказали, что у вас есть для меня новости о Джейн Рэндолф.

Эта женщина привыкла говорить по делу.

— Вы друг Джейн? — спросила она.

Он кивнул и, увидев выражение ее лица, спросил:

— У вас это вызывает сомнение?

— Мне трудно поверить, что полицейский может стать ее другом.

Особенно полицейский, проделавший путь из Калифорнии и пытающийся выйти на нее, получить материалы о ней.

Он достал из кармана письмо и молча протянул ей. Она прочитала его быстро и тут же спросила:

— Что с ней случилось?

— Это именно то, что я пытаюсь выяснить. Он рассказал ей коротко все, что знал, включая и то, как он узнал имя Лафайет у клерка в суде — тот проверил, кто внес залог за Джейн, когда ее арестовали в первый раз.

В ее голосе появилась странная нежность, когда она спросила:

— Так что же случилось с ней сейчас?

— Не знаю. Доктор сказал мне, что она предстанет перед комиссией по реабилитации через две недели.

— Вот же черт! Бедная Джери-Ли...

— Джери-Ли?

— Да, это ее настоящее имя. Разве вы не знаете?

— Единственная Джери-Ли, о которой она упоминала, по ее словам, была ее сестрой.

— У нее никогда не было сестры. Ее имя Джери-Ли Рэндол. Это я предложила ей взять имя Джейн Рэндолф, когда она начала танцевать в клубах. Она не хотела, чтобы ее знакомые в писательском мире и в мире кино и театра знали, чем она занимается. Она боялась, что если до них дойдет, что она танцует топлесс, ее никогда уже не смогут принять всерьез как писателя. Или актрису.

— Она действительно могла писать и играть?

— Я плохой судья, — сказала миссис Лафайет, — но я знаю, что однажды она получила высший приз Тони как актриса на Бродвее и что другой раз ее пьеса была поставлена, хотя никогда так и не дошла до Бродвея. Так что, наверное, в ней есть что-то. Она всегда писала. И чтобы иметь возможность писать, она работала танцовщицей. При такой работе у нее оставались свободными дневные часы, чтобы писать.

— Говорила ли она когда-нибудь вам о своей семье?

— У нее есть мать. Но они разошлись напрочь. Ее мать никогда не верила в то, во что верила Джери-Ли.

— У вас есть адрес ее матери?

Она живет в маленьком городке на острове. Мой муж знает адрес. Я смогу взять, у него.

— Это помогло бы.

— В таком случае я достану адрес сегодня вечером. Мой муж сейчас летит в Майами на выступление.

— Вы видели Джейн после того, как заплатили за нее залог?

— Я пригласила ее на ленч в тот же день, как ее выпустили. Я предложила ей помощь, но она отказалась принять. Она сказала, что когда у нее будут деньги, она вернет сумму залога, которую я выложила в суде. Я сказала ей, что считаю ее дурой, потому что она занимается... тем, чем занималась тогда. Я предложила ей давать регулярно деньги, чтобы она могла бы сидеть и писать. Это не должно было наложить на нее никаких обязательств и связать ее никоим образом. Я обещала ей это, но она отказалась категорически.

— Как вы думаете, почему она это сделала?

— Потому что одно время мы были любовницами. И, возможно, она не поверила мне, когда я сказала — никаких обязательств с ее стороны.

— Она была лесбиянкой?

— Нет. Я лесбиянка. Она — нет. Было бы все гораздо проще для всех нас, если бы она тоже была ею. Она бисексуальна. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что ее реакция на наш с ней секс была чисто физиологической. Для меня же тут была и любовь, и физиология, Я действительно любила ее.

— Вы согласились бы, тем не менее, помочь ей, если бы она не возражала?

— Да. Но она никогда не примет мою помощь.

— Почему вы так уверенно это говорите?

— Потому что я ее знаю. У нее есть эта идиотская безумная идея насчет женской свободы и независимости. Она не примет помощь ни от кого — ни от мужчины, ни от женщины. Она рассталась с богатым мужем по той же самой причине. Она хочет все сделать сама, всего добиться самостоятельно и быть признанной именно в таком качестве — как писатель.

Он молча слушал, и многое, что было для него загадкой, сейчас прояснялось, становилось понятным.

— Послушайте, — продолжала Лисия, — она отлично знает, где я живу.

Один ее телефонный звонок — и я примчусь на помощь, где бы я ни была, в какое бы время она ни позвонила, но посмотрите, что она предпочла натворить, лишь бы не снимать телефонную трубку.

— Однажды она вам позвонила. Может быть, позвонит еще.

— Дважды уже звонила, — сказала женщина, и в ее глазах появился странный блеск. — Третьего звонка не будет.

Впервые с момента приезда на Восточное побережье Милстейн почувствовал себя увереннее: он стал надеяться. Возможо, это было связано с тем, что он ехал к месту рождения Джейн. Ехал он в арендованном автомобиле по прекрасной дороге. Экспресс-шоссе, которое вело на остров, ничем не отличалось от платных шоссе в Калифорнии, разве что за окном машины лежали снежные поля. Он свернул, повинуясь указателю, сообщающему, .что вы въезжаете в Порт Клер.

Через пятнадцать минут он уже притормозил перед домом Джери-Ли.

Дом выглядел солидно и комфортабельно-И соседние дома были ему под стать — респектабельный район проживания среднего класса. Только одно выделяло дом Рэндолов: на окнах были опущены жалюзи, а подъезд к крыльцу не расчищен от снега. Дом казался пустым.

Он вышел из машины и, утопая в снегу, подошел к двери. Нажал на дверной колокольчик, услышал, как в доме раздался его чистый звук, но никто не ответил.

Неожиданно раздался шум подъезжающей машины. Милстейн оглянулся. К его машине подъехала полицейская патрульная. Молодой патрульный высунулся из окна своей машины и спросил:

— Что вы тут делаете, мистер?

— Я хотел бы повидать миссис Рэндол.

— Ее нет дома.

Милстейн стал пробираться по снегу обратно, к машине.

— Это я и сам могу понять. Вы не могли бы мне сказать. где она находится?

— Нет.

— Вы появились здесь буквально через две минуты после того, как я подъехал к дому. У вас хорошо налаженная система слежения за порядком в городе.

— Один из соседей сообщил о вас сразу же, как только вы остановили машину у дома.

— Может быть, вы смогли бы помочь мне, — Милстейн извлек из кармана бумажник и показал патрульному полицейский значок.

— Да, сэр! — сказал патрульный с готовностью.

— Мне крайне важно встретиться с миссис Рэндол.

— Боюсь, вам не повезло, сэр. Она вышла снова замуж около двух месяцев назад и в настоящее время они с мужем поехали в один из этих длительных круизов вокруг света. Они не вернутся сюда до лета.

— Увы...

— Могу ли я быть вам еще в чем-то полезным?

— Нет, офицер, благодарю вас.

Детектив Милстейн закрыл свою записную книжку и положил ее в карман.

— Это все, что я узнал, доктор Слоун. Я рассказал вам все.

— Я никогда не верил ее рассказам о сестре.

— Я тоже не верил.

— Теперь картина заболевания начинает проясняться. Она вовсе не пыталась покончить свою жизнь самоубийством. В действительности она пыталась убить свои мечты. Каким-то образом она начала понимать — или чувствовать — что талант, которым она обладает, ее неординарность, исключительность, я бы сказал, делает для нее невозможной жизнь в обществе с другими людьми, настроенными откровенно обывательски. Со своей стороны общество попыталось загнать ее в привычные для себя рамки. Но девушка не смогла пересилить себя. Единственное, что ей оставалось, — убить Джери-Ли.