Одинокая леди - Гарольд Роббинс

В ожидании кофе она сидела, погрузившись в свои невеселые думы, и не сразу заметила человека, усевшегося напротив нее. Когда она, наконец, подняла глаза, то обнаружила, к своему удивлению, что лицо его ей знакомо.

— Детектив Милстейн! — воскликнула она. Он чуть улыбнулся.

— Кофе, пожалуйста, — сказал он подоспевшей официантке.

— Вы следите за мной? — спросила она.

— Неофициально.

— В каком смысле?

— У меня сейчас свободное время, и я решил посмотреть, чем вы заняты.

Он не сказал ей, что получил по своим каналам сведения, указывающие на то, что она может попасть в беду.

— А у меня все не так хорошо, как я надеялась, — сказала она. — Работу я потеряла и только сегодня выяснила, что мой агент не хочет заниматься моими делами в дальнейшем. А вчера, когда я вернулась домой, обнаружила, что квартира разгромлена: вещи изодраны, а главное — рукопись сожжена. Кроме того, мне позвонили и потребовали, чтобы я уехала из города.

— Вы узнали голос?

— Никогда раньше не слышала его.

— Почему вы не сообщили полиции?

— А что хорошего это может мне дать?

Он помолчал немного, потом согласно кивнул.

— Что вы собираетесь делать сегодня?

— Не знаю, — призналась она. — Меня отделяют от дома для бедных сто тридцать шесть долларов, которые пока еще есть в моем кармане. Я пытаюсь решить, что делать: остаться здесь, вложить эти деньги в аренду дешевой комнаты и попытаться найти работу или же взять восемьдесят семь долларов и купить билет на самолет и улететь обратно в Нью-Йорк.

— Вы можете найти работу там, на Востоке? Она пожала плечами.

— Не могу сказать. Но во всяком случае, там не будет тех, кто попытается не допустить меня до работы, как здесь. Что же мне делать, как вы считаете?

— Официально я должен заявить вам, что вы обязаны остаться. Вы дали слово в суде, что выступите на процессе как свидетель обвинения.

— Поскольку вы следили за мной неофициально, то, может быть, вы могли бы мне что-то посоветовать — тоже неофициально?

— Только имейте в виду, если вы сошлетесь на мои слова, я отопрусь.

— Я никогда не сошлюсь на ваши, слова.

Он глубоко вздохнул и сказал:

— Я бы купил билет.

— Вы считаете, что эти люди действительно могут привести в исполнение свою угрозу?

— Не знаю. Но это крутые ребята, очень жесткие люди — они могут, они ни перед чем не остановятся. Я бы не хотел испытывать судьбу и советовать вам рисковать. Тем более, что у нас в полиции нет надежного способа охранять вас, кроме как посадить в тюрьму.

— Если бы я только могла заработать еще хотя бы несколько бумажек...

Ненавижу возвращаться на щите.

— Я бы мог одолжить вам несколько долларов. Пятьдесят, может быть, даже сотню. Я бы хотел дать вам больше, но мы, полицейские, не так уж хорошо зарабатываем.

— Нет, спасибо огромное, — ответила она. — Вы и так сделали для меня слишком много... — Вот же какое дерьмо, — сказала она, помолчав с минуту, — и надо было, чтобы все это случилось именно тогда, когда я уже стала думать, что все начинает складываться для меня к лучшему.

— Мне очень жаль.

— Вы тут ни при чем... Если уж вы сейчас не на службе, скажите, не будет ли это противоречить вашим правилам если вы поможете другу упаковать вещи и, может быть, поможете ему поехать в аэропорт?

— Не будет.

— Вы поможете?

— Да.

Милстейн смотрел, как служитель аэропорта отвез ее чемоданы и положил их на ленту транспортера.

— Выход двадцать три, мэм, — сказал он Джери-Ли, принимая доллар чаевых. — Они уже производят посадку.

Джери-Ли протянула Милстейну руку.

— Спасибо. Вы хороший человек, детектив Милстейн.

— Успеха вам и удачи. Надеюсь, что все образуется.

— Вы не один, кто на это надеется, — нас двое.

— Если вы будете когда-нибудь в этих краях, — позвоните.

Она не ответила.

— Вы же знаете, что еще очень молоды. Почему бы вам не найти симпатичного молодого человека и не выйти за него замуж?

— И зажить оседлой семейной жизнью и нарожать детей?

— В этом нет ничего гпдокого, — сказал он с некоторой обидой.

— Согласна, нет. Но не для меня.

— А что лучше — то, как вы живете? Из руки — прямо в рот? Как животное.

— Для полицейского вы очень странный тип, детектив Милстейн.

— Ничего не могу с собой поделать — какой есть. Я — типичный еврейский отец. У меня дочь, почти ваша ровесница, и я не могу избавиться от мысли, что и ее может подстеречь в жизни такая же гнусность.

Ее лицо вдруг осветилось ясной улыбкой, она поцеловала его в щеку и сказала:

— Не волнуйтесь. С ней этого не случится. Потому что у нее есть вы, ее отец.

Он положил руку ей на плечо.

— Позвольте все же дать вам немного денег.

— Спасибо, я справлюсь. У меня есть друзья. Все будет о'кей.

— Уверены?

— Уверена.

Со слезами на глазах она пошла к выходу на посадку. В дверях она остановилась и помахала ему рукой на прощанье.

Он помахал в ответ и подождал, пока она не скрылась в толпе. А потом долго еще сидел в своей машине за рулем, заведя мотор, но почему-то не двигаясь с места. Он думал. Ему было грустно, но как это объяснить — он не знал. Почему его так затронула судьба этой совершенно чужой ему девушки? И вообще, что заставляет девушек, вроде этой, растрачивать понапрасну свои жизни? Что произойдет с ней в дальнейшем? Скорее всего, он так никогда и не узнает этого. Она исчезла из его поля зрения навсегда, и вряд ли он когда-нибудь услышит о ней... Еще одна проигравшая в этом мире, полном проигравших.

Но он ошибся. Он все-таки услышал о ней снова. Произошло это через год, когда он уже почти забыл ее имя.

Письмо пришло из больницы «Кридмор» и было написано карандашом почерком школьницы.

Дорогой детектив Милстейн! Вы, возможно, не помните меня. Я — Джейн Рэндолф, девушка, которую вы отвозили в аэропорт в прошлом году. Вы были очень добры, и я всегда помнила об этом. Вы сказали, чтобы я позвонила вам. Вы помните? Я так и не была больше в Калифорнии, потому что у меня произошел нервный срыв. Я нахожусь в больнице уже почти шесть месяцев.

Сейчас мне лучше и я чувствую, что вполне уже могу заботиться о себе сама.

Врачи рассматривают возможность моей выписки. Мне бы очень помогло, если б вы были настолько добры, чтобы написать им письмо обо мне, и сказали, что вы считаете меня в полном порядке и что я не буду больше ни для кого представлять проблему. Если даже вы не напишите такого письма, я все пойму и все равно буду вам всегда благодарна за ту доброту ко мне, которую вы проявили, когда мы встретились с вами последний раз.

Ваш друг Джейн Рэндолф Милстейн подумал о жене, которая умерла пятнадцать лет тому назад, о дочери, студентке третьего курса университета штата Южная Каролина. В год смерти жены ей было пять лет, он ее вырастил, и теперь непонятным образом эта девушка, Джейн Рэндолф, напоминала ему именно о дочери, и возможно именно поэтому ее судьба так затрагивала его душу и сердце.

Он начал писать письмо, о котором она просила его, и вдруг остановился. Что он мог сказать? Он ее даже не знал толком. Он скомкал лист почтовой бумаги, бросил его в корзину, задумался. После долгих споров с самим собой он потянулся к телефону, снял трубку, набрал номер.

— Лейтенант Коллинз, — услышал он резкий голос в трубке.

— Дэн, как ты отнесешься к тому, что я хотел бы взять неделю из своего отпуска прямо сейчас? Мой друг оказался в больнице в Нью-Йорке.

Глава 21

Голос девицы в приемном покое был холоден, бесстрастен и категоричен:

— Посещение больных разрешается ежедневно только с пяти до семи часов.

— Простите, — сказал Милстейн, — я прилетел из Калифорнии этой ночью и не знал о ваших порядках.

— Кого вы желаете навестить?

— Джейн Рэндолф.

— Джейн Рэндолф, — повторила она совершенно бесстрастно. Потом заглянула в список, лежащий перед ней, и сказала:

— Если вы присядете в холле и подождете, я свяжусь с ее врачом, и мы посмотрим, что можно будет сделать.

— Благодарю вас, — сказал Милстейн и сел у окна, из которого можно было видеть разбросанные на поляне заснеженные деревья. Он попытался вспомнить, когда в последний раз видел снег, — и не смог.

В глубине души он вес еще удивлялся тому, что прилетел сюда.

Вспомнил, как отнеслась его дочь к решению лететь в Нью-Йорк: когда он сказал ей об этом, она некоторое время внимательно смотрела на него, так, словно видела собственного отца впервые, затем бросилась ему на шею и, обняв, со слезами на глазах воскликнула:

— Папочка, ты прекрасен! Ты просто замечательный!

— Скорее я старый дурак. Девушка, возможно, рассылала письма всем, кого она знает.

— Не имеет никакого значения, папа! — воскликнула Сюзан. — Она кричит о помощи, а ты решил ответить на ее призыв. Вот что главное!

— Что-то в ее письме зацепило меня, Я помню, какой испуганной она была, когда я ее встретил.