Сталин против Зиновьева - Сергей Сергеевич Войтиков

было человек 50. Какие вопросы там ставились? Я запоздал, но там был такой разговор. Задавали вопрос относительно 7‐часового рабочего дня: “Почему голосовали против?”. Троцкий говорит: “Мы не могли взять на себя обязательства перед рабочим классом, которое выполнить нет возможности (действительно не было, вскоре все возвратилось на круги своя. – С.В.). Мы считали это утопией и поэтому не голосовали. Обманывать рабочих мы не можем”.

[Спрашивали] относительно долгов СССР Франции. Он (Троцкий. – С.В.) рассказал вкратце. Говорит: “Пригласите Раковского, он об этом лучше скажет”.

Сольца он назвал расстрелянным патроном (здесь и далее в документе – подчеркивание синим карандашом. – С.В.), говорит: “В нем ничего революционного не осталось. Я, – говорит, – не считаю нужным вообще разговаривать с ним по революционным вопросам”. Затем ему задали вопрос: “Если нас исключат из партии, уйдем мы в подполье или останемся?” Он говорит: “Зачем нам уходить в подполье, мы и так будем работать”. Затем, так как, очевидно, были люди новые, он начал объяснять, в чем дело, почему на них гонения и т. д. Он говорит: “Мы хотим говорить все на чистоту, правду, чтобы открыто говорить на любых собраниях. А у нас как поставлен вопрос райкомами и секретарями ячеек? Секретарь ячейки руку поднимает, а за ним и все. А секретарь за РК идет. Чисто откровенно мы говорить не можем. На этом мы расходимся [с генеральной линией], этого мы [не] хотим”.

Записывать мне там нельзя было.

Дальше он коснулся вопроса относительно Сталина. Он говорит: “У меня есть письмо покойного Владимира Ильича, написанное за месяц или два до его смерти (опрашиваемый явно что-то перепутал: едва ли Троцкий выдал нечто подобное. – С.В.)”. В этом письме Ленин ясно говорил, что я со Сталиным расхожусь вообще и связываться с ним в работе не намерен. Троцкий говорил, что Ленин это письмо писал ему (здесь все напутал, совершенно очевидно, правоверный член партии. – С.В.).

Дальше он говорит: знаете, товарищи, сейчас скоро (так в документе. – С.В.) будет съезд, но имейте в виду, что это съезд избранных. У Угланова в кармане уже лежит список делегатов, готовый список. Так что дискуссия, возможно, будет позже, после съезда. Вообще, говорит, у Угланова замашки такие, чтобы отрубить нас. Углановским топором нас отбить и исключить из партии. Но мы, говорит, не должны этого бояться. За нами есть защита. А какая защита? Вот, говорит, съезд провели. В каждой ячейке есть оппозиционеры, хотя мало. Около этих есть сочувствующие, а там недопонимающие. Вот три авангарда уже за нами. Когда будут исключать, то в каждой ячейке возникнет вопрос – за что? Если бы серьезные вопросы были, а то только платформа. Товарищи, которые не знают платформы, скажут: “Дайте нам ее посмотреть”. Таким образом, защита есть и бояться нечего.

Насчет дискуссии он говорит, что вообще выступать, очевидно, не придется. Есть, если придется говорить, отряды свистунов, и везде и всюду они будут посылаться, так что не придется нам участвовать в дискуссии.

[ВОПРОС: ] Теперь меня интересует вопрос, как печатали эту платформу?

ЕРМОЛАЕВ: В подпольной типографии.

ОБУХОВ: Когда он сказал фамилию Фишелева, то я вспомнил, что я его хорошо знаю. Это директор 20‐й типографии, а мой двоюродный брат там старшим бухгалтером. Я говорю: “Какой Фишелев?” Оказывается, этот (не ради карьерного ли роста брата вся эта история? – С.В.). Я говорю, что это видный парень – солидный, старый партиец.

СЕКРЕТАРЬ ЯЧЕЙКИ: По части перевозки тебе сказали, чтобы ты возил Троцкого?

ОБУХОВ: Да, иногда, говорят, когда нельзя на машине поехать, то Троцкий ездит на извозчике. Важно, когда он приехал, его привезти и увезти. Когда машина имеется у Троцкого, то это подозрительно.

Вчера Троцкий был не на своей машине.

ГИБЕР: Ставил он вопрос о том, что на дискуссии особенно выступать не следует?

ОБУХОВ: Он указал, что сейчас нужно обрабатывать [большевиков] одиночками и группами. Индивидуально будут обрабатывать. Троцкий говорит: “Ежедневно будут такие беседы, можете приглашать Зиновьева, Раковского и ряд других товарищей”.

Особенно солидных товарищей на этом собрании не было. Все молодежь, часть из них, очевидно, комсомольцы и по национальности – евреи. Были и русские ребята, с заводов. Был один парень с завода “Серп и молот” (говорили, что он с завода “Серп и молот”).

ЕРМОЛАЕВ: А с других заводов – например, с АМО?

ОБУХОВ: С АМО, кажется, был один.

ГИБЕР: Кто был организатором собрания?

ОБУХОВ: Два человека, в лицо я их узнаю, но фамилии их нельзя было узнать.

ГИБЕР: Нашего района?

ОБУХОВ: Нет, я их никогда не видел здесь.

ГИБЕР: Парень, который приглашал тебя, откуда?

ОБУХОВ: Он у нас живет. Работает, кажется, в ЦК комсомола. Он разъезжает на обследования по областям и районам. Фамилия его Козлицкий. Когда мы шли оттуда, он мне сказал, что его с работы снимают. Я не спросил, за что и почему. Он говорит: теперь мне нельзя будет звонить по телефону на службу. Обещался достать мне кое-какую литературу. Я говорю ему: “Давай-давай, меня это интересует”.

ГИБЕР: Во сколько вы пришли на собрание?

ОБУХОВ: В 7 час. Четыре с половиной часа говорил Троцкий (Лев Давидович, по позднейшим мемуарным свидетельствам троцкистов, когда начинал говорить, никак не мог остановиться. – С.В.). Никто не выступал, только задавались вопросы. Была простая беседа.

ГИБЕР: Как он оценивает политику партии?

ОБУХОВ: Он ее дискредитирует, говорит с насмешкой, я прямо удивился. Ребята кричат: “Правильно!”. Он говорит с подковырками и насмешками, а все кричат: “Правильно, правильно”, хохотом. Троцкий говорил насчет бомбы. Говорит: “Бухарин говорил, что у нас повернуты колеса на мелкую буржуазию, то есть взят курс на кулака, а оказалось, что не на кулака, а бьют бомбой по нас”»[1156].

Апелляции оппозиционеров к рабочим становились все более масштабными. Из машинописного текста оппозиционной сводки «Что было на ячейках 28 октября», отложившихся в личном фонде Г.Е. Зиновьева, можно составить представление о том, как реагировали на выступления представителей оппозиции, которые пытались сорвать сталинское руководство и примкнувшие к ним углановские «хулиганы», коммунисты из крупных столичных заводов:

«“Завод Ильича”. Каменев говорил 25 мин. Хулиганские выходки вызвали протесты старейших членов ячейки во главе с т. Ивановым, спасшим жизнь Ильича в 1918 г. Пятьдесят членов ячейки вышли с собрания с пением “Интернационала” и были встречены приветствиями беспартийных рабочих.

“Серп и молот”. Вопреки воле бюро ячейки, большинство собрания допустило т. Ищенко. Хулиганам не удалось сорвать его выступление. 50–60 товарищей против 100–120 высказались за оглашение оппозиционной резолюции.

МОГЭС. Сосновский говорил 50 мин. Крикунов рабочие уняли. “Завещание Ленина” была прочтено. Представителей райкома рабочие бурно прерывали. За резолюцию сталинцев – 120 чел., в т. ч. вся администрация и служащие, за нашу – 86, только один – нерабочий. Месяц тому назад ячейка единодушно голосовала за вывод Троцкого и Зиновьева из