Сталин против Зиновьева - Сергей Сергеевич Войтиков

иначе начнут саботировать»[1115]. Григорий Евсеевич наставлял товарища и друга: «Торопись выехать. Каждый выигранный день крайне важен»[1116]. Не научившись жесткой конспирации по итогам собственного опыта фракционных («пещерных») совещаний 1923 г., Г.Е. Зиновьев предложил Л.Б. Каменеву перехватить в Берлине Г.К. Орджоникидзе. По его мнению, в Москве он «чему-то» мешал[1117].

27 сентября 1927 г. Пленум Исполкома Коминтерна исключил из своего состава Л.Д. Троцкого. Это серьезно осложняло положение оппозиционеров.

Глава 16

«Полный триумф оппозиции». Ленинградская демонстрация 17 октября 1927 г

7 февраля 1925 г. руководство Главполитпросвета указало в записке заместителю заведующего Агитпропом ЦК ВКП(б) Константину Мальцеву на «кризис революционных праздников». Праздники эти стали «однообразными, трафаретными и утомительными демонстрациями»[1118]. В условиях, когда «единство» сталинско-зиновьевского руководства ЦК и ЦКК РКП(б), основанное на недоверии старых большевиков к Л.Д. Троцкому, казалось для тех, кто не входил в руководящее ядро партии, нерушимым, никто и представить себе не мог, насколько эффектными, нетривиальными и интересными станут «революционные праздники» через два с половиной года.

17 октября 1927 г. в рамках подготовки к празднованию десятилетия Октября в Ленинграде состоялась сессия ЦИК СССР, а губком организовал демонстрацию пролетариата, в которой, по оценке «Ленинградской правды», приняло участие 250 тыс. чел., и которая, по язвительной иронии Г.Е. Зиновьева, стала «полным триумфом оппозиции»[1119]. Представителей приехавших в колыбель революции оппозиционеров – Г.Е. Зиновьева, Л.Д. Троцкого и Г.Е. Евдокимова – официальная партийная печать встретила как оккупантов, в газетах наблюдался «пароксизм бешенства против оппозиции»[1120]. Для противодействия оппозиционерам сталинским руководством Ленинграда были мобилизованы специальные «свистуны» и проведена серьезная агитационно-пропагандистская работа. Однако аппаратные меры в данном случае оказались неэффективны.

По воспоминаниям Л.Д. Троцкого (1929), «с Зиновьевым и еще несколькими лицами мы объезжали в автомобиле город, чтоб посмотреть размеры и настроение демонстрации. Мы проезжали под конец мимо Таврического дворца, где на грузовиках сооружены были трибуны для членов Центрального Исполнительного Комитета. Наш автомобиль уперся в цепь: дальше проезда не было. Не успели мы еще обдумать, как выбраться из тупика, как комендант подскочил к нашему автомобилю и, не мудрствуя лукаво, предложил нам провести нас к трибуне. Прежде чем мы успели преодолеть собственные колебания, как уже два ряда милицейских проложили нам путь к последнему грузовику, который был еще пуст. Как только массам стало известно, что мы находимся на крайней трибуне, демонстрация сразу изменила свою физиономию. Массы безразлично проходили мимо первых грузовиков, не отвечая на приветствия и спеша к нам. Возле нашего грузовика образовалась скоро многотысячная запруда. Рабочие и красноармейцы задерживались, глядели вверх, выкрикивали приветственные возгласы и продвигались вперед только под нетерпеливым напором задних рядов. Наряд милиции, направленный к нашему грузовику для наведения порядка, сам был захвачен общей атмосферой и не проявлял активности. В толпу посланы были сотни наиболее верных агентов аппарата. Они пробовали свистеть, но одинокие свистки безнадежно тонули в возгласах сочувствия. Чем дальше, тем более явно положение становилось невыносимым для официальных руководителей демонстрации. В конце концов председатель ВЦИКа [М.И. Калинин] и несколько наиболее видных членов его сошли с первой трибуны, вокруг которой зияла пустота, и взобрались на нашу, занимавшую последнее место и предназначенную для наименее видных гостей. Однако и этот отважный шаг не спас положения: масса упорно выкликала имена, и это не были имена официальных хозяев положения»[1121].

18 октября 1927 г. Г.Е. Зиновьев, находясь под впечатлением от увиденного, написал: «Приехавшие представители оппозиции (Евдокимов, Зиновьев, Троцкий) являются небольшой группой на демонстрацию и занимают место на последней из трибун. И что же? – Не проходит и нескольких минут, как именно представители оппозиции становятся центром всей демонстрации. Все заводы, фабрики, рабочие, работницы, комсомольцы, воинские части, моряки, пролетарское студенчество, низшие служащие устраивают представителям оппозиции в течение всей демонстрации (шествие длилось около четырех часов) горячую, непрерывную овацию, все нарастающую, становящуюся все более единодушной, все более бурной, все более подчеркнутой. Надо было видеть лица рабочих и работниц, надо было видеть их дружеские улыбки, их радость и подъем. Надо было слышать их голоса, приветствия представителям оппозиции. Надо было видеть важнейшие заводы-гиганты (их представителей. – С.В.), останавливающиеся около трибуны оппозиционеров на несколько минут, единодушно осыпавшие представителей оппозиции горячими приветствиями и расходившиеся лишь после повторных приглашений распорядителей. На трибуну оппозиции перебрались, чтобы “отвлечь” внимание [от Троцкого и Зиновьева со товарищи], почти все видные члены [партийного] большинства. Но этот “тонкий” маневр решительно ничем не помог и никого не провел. Ленинградский пролетариат знал, что он хочет сказать на демонстрации 17‐го октября, и он сказал это полностью. Смущение представителей большинства ЦК все время росло, и через каких-нибудь полчаса их политическое положение было уже ясно и бесспорно для всех»[1122]. Попытки свистунов сорвать триумф оппозиции выглядели жалко.

Апелляция к массам таких вождей, какими были Л.Д. Троцкий и Г.Е. Зиновьев, в целом удалась. По словам Зиновьева, «победа оппозиции на демонстрации 17 октября – вне всякого сомнения, и притом победа громадная. Это признают и представители большинства. На следующее утро на заводах и фабриках Ленинграда только и было разговоров, что о демонстрации и победе оппозиции. Рассказывают о таких картинах, как, например, на Путиловском заводе, значение которого в Ленинграде всем хорошо известно: 18 октября утром к т. Иванову, рабочему Путиловского завода, признанному лидеру путиловских оппозиционеров, подходит в мастерской местное начальство во главе с организатором коллектива, и в присутствии большой группы рабочих происходит следующий шутливый, но не безынтересный диалог: “Ну, Иванов, теперь тебе быть скоро членом ЦК”, – говорит организатор коллектива. “Что ж, мы не отказываемся послужить рабочему классу”, – отшучивается Иванов при дружном хохоте и поддержке рабочих. Рабочие-оппозиционеры на фабриках и заводах, всюду и везде являются центром внимания всех рабочих. Их авторитет стоит очень высоко. К несправедливо исключенным из партии рабочим-оппозиционерам рабочие массы относятся с особенно подчеркнутым доверием»[1123].

Причина успеха оппозиции ясна: на последней трибуне оказались те, кто стоял во главе «революционного пролетариата» в годы Гражданской войны: Г.Е. Зиновьев, о позиции которого накануне взятия власти партийная масса давно позабыла, и Л.Д. Троцкий – в глазах пролетариата второй вождь революции. Однако Зиновьев все же попробовал дать свое толкование выбору рабочих масс: «На демонстрации не было открытой (! – С.В.) борьбы лозунгов и платформ. Дело сосредоточилось только вокруг лиц. Но всем было ясно, что по существу вопрос идет не только и не столько о лицах, сколько именно о лозунгах и платформах. Основной итог тот, что двухлетняя травля против оппозиции не только не заразила рабочие массы недоверием или ненавистью к оппозиции, а, наоборот, увеличила доверие к ней. За последние месяцы со всех сторон доходили сведения о том, что в широких кругах рабочих все больше и больше растет ясное понимание политической правоты оппозиции»[1124].

Зиновьев призвал