Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

Откуда-то снова прилетел стервятник и опустился на ближнем бархане, выжидая. Миша приоткрыл глаза, еще раз выстрелил, почти не целясь, и потерял сознание.

Он очнулся оттого, что кто-то вливал ему в рот воду, — а он не мог глотнуть.

«Всё равно…» — вяло подумал он, не открывая глаз, и снова потерял сознание…

Лена нашла в песках умирающего от жажды человека и не знала, — что делать? Дотащить его до колодца — не было сил. Воды с собой она взяла слишком мало, чтобы окончательно оживить его. Идти домой за помощью — это займет слишком много времени. Человек может погибнуть…

На метеорологической станции всполошились, когда Лена не вернулась к назначенному сроку.

— Куда же она ушла? — взволнованно спрашивал Дмитрий Алексеевич. — Зачем ее отпустили?

— Сколько раз мы ходили в пески и всегда возвращались во-время! — отвечала Катя. — Я возьму с собой воды и пойду за ней.

Проводник Махмуд молча слушал разговор, потом сказал:

— В пески пойду я, — и, не ожидая возражений, он стал спокойно собираться. Велел своему сыну Якубу привести верблюда, связал охапку нарубленного саксаула, налил бочонок водой, завернул в чистую тряпку несколько пшеничных лепешек, взял кусок брезента, веревку, чайник, зарядил ружье, проверил, есть ли запасные патроны.

— Куда столько набрал? Уж не собираешься ли ты, Махмуд, уехать на целую неделю? — спросил его Дмитрий Алексеевич.

— Кто знает? Лучше взять много, чем взять мало, — невозмутимо ответил туркмен.

Через полчаса Махмуд ушел. Следы девушки еще ясно были видны на песке. Солнце садилось в пески, и от верблюда падала длинная тень, медленно двигавшаяся по барханам.

На рассвете Катя первая заметила Махмуда. Он шел впереди. На верблюде сидела Лена, а сбоку в подвешенной брезентовой люльке лежал незнакомый человек.

Лена рассказала, что, если бы не Махмуд, они, наверное, бы погибли, хотя и были всего за несколько километров от колодца.

Махмуд пришел, когда вода у Лены уже давно вся вышла. Чтобы хоть как-нибудь защитить найденного путника от убийственных лучей солнца, Лена сняла с себя гимнастерку и устроила маленький уголок тени над головой путника. Страдая от жажды сама, она всю воду до последней капли отдала умирающему. Солнце сожгло ей кожу на руках и и на спине, губы потрескались от жажды, язык распух, но она знала, что вода нужнее ему, что, пока есть вода, жизнь еще будет в нем теплиться.

Когда Махмуд их заметил, девушка лежала неподвижно рядом с полумертвым человеком.

Махмуд не сразу дал им пить. Он развел костер, нагрел в чайнике воду и заварил кок-чай. Пока вода нагревалась, он смачивал водой лица, шеи и руки пострадавших. Потом стал давать понемногу пить горячий чай. Лена ожила быстро и попросила есть. Найденный Леной человек почти не мог глотать, и его перенесли в брезентовую люльку, которую Махмуд предусмотрительно пристроил на боку у верблюда.

Миша пролежал на метеорологической станции несколько дней. Обе девушки ухаживали за ним. Дмитрий Алексеевич сообщил по радио в Ташкент о случившемся, и к концу пятого дня к колодцу подошел небольшой караван из трех верблюдов. Это приехал Ишим из экспедиционной геологической базы за Мишей.

Он рассказал, что Константин Иванович был так болен, что, когда Ишим приехал с новым запасом воды и продуктов, пришлось тотчас же уложить больного в люльку и везти на базу. В палатке Ишим оставил всё необходимое, если бы туда вернулся Миша.

На другой день он возвратился к палатке. Миша не пришел. Искать его в песках Ишиму не было смысла, ведь следы давно замел песчаной бурей. Поэтому Ишим поспешил на базу с тревожной вестью На поиски должен был вылететь самолет, но в это время из Ташкента сообщили по радио, где Миша, и начальник экспедиции снарядил Ишима в дорогу…

— Пустыня не любит беспечный человек. Идешь на два часа — бери хлеба, бери воды на пять дней! — закончил свой рассказ Ишим.

— Я оставил всю воду больному, Константину Ивановичу, не мог же я поступить иначе, — попробовал оправдаться Миша.

— Мало знаешь пустыню, — вмешался в разговор Махмуд. — Плохо знаешь людей. Разве Ишим не видел, что у вас мало воды? Разве Ишим не привез на другой день с собой воду? Зачем торопиться? Лучше было терпеть в палатке, чем умирать среди песков… Кому от этого польза?

— Да, если б не Лена, — я бы погиб! — и Миша с горячей благодарностью посмотрел на девушку.

Р. Погодин

Мороз

Рис. Н. Муратова

Мороз всё зажал в свой ледяной кулак. Дома, казалось, теснее прижались друг к другу. Словно вымазанные известкой, белели никогда не замерзавшие стекла витрин. Кусты в сквере топорщились колючими снежными шипами, а седые от инея деревья боялись шевельнуть обмороженными ветками. Затаившийся под холодными арками ветер появлялся на улице вслед за автобусом или стремительной «Победой».

— Ух ты!.. — сморщился Толик, выйдя с Петькой Шапкиным из школы. — Холодина, даже в носу щиплет.

— Морозик! — задрав кверху голову, заявил Петька. Сощуря глаза, он внимательно оглядел небо и, крутнув согнутой в локте рукой, заявил: — Вот завтра завернет, — носа на улицу не покажешь.

— Не завернет, — возразил Толик, — у нас мороз долго не держится. — Подбородок у Толика мелко дрожал, сам он сгорбился, сунул руки в рукава и, зажав портфель подмышкой, пританцовывал вокруг солидного широколицего Петьки.

— Много ты знаешь! — глядя на товарища, снисходительно улыбнулся Петька. — Смотри, небо над крышами зеленоватое и дым свечкой стоит.

— Пускай стоит, — пробормотал Толик в мех воротника, — а у меня уже руки отваливаются.

— Закаляться нужно было. — Петька сунул приятелю свои толстые меховые рукавицы. — На, живо согреются.

Пока Толик хлопал себя по бокам, отогревая застывшие пальцы, Петька подбежал к заиндевелой стене школы и ногтем по инею вывел: «Завтра занятий не будет. Мороз», — подул в кулаки, глянул еще раз на небо и крикнул: «Пусть мои уши отмерзнут, если вру!»

— Точку-то поставь, — простучал зубами Толик. Ребят то и дело обгоняли прохожие. Все отчаянно торопились. Один Петька шел не спеша, щеки его алели, как выбившийся из-за ворота галстук. Изредка, будто невзначай, он передвигал шапку с одного уха на другое. Толик честно сознался:

— Ух… продрог. Даже спину ломит!

— Ага… — захрипел Петька, храбро вытягивая посиневшую шею, — еще не верил, что завтра мороз. Вот бы тебя в тайгу.

— Аз., зачем мне туда?

— Чтобы там одним сугробом больше стало, — засмеялся Петька. — Приходи ко мне.

— Мерзнуть-то, — ответил Толик, вбегая в парадную.

— Печку затопим! — крикнул ему вдогонку Шапкин. Откуда-то с верхнего этажа вместе с грохотом каблуков до него донеслось: «Без меня не начинай…»

Приятели жили рядом, но к Петьке Толик попал поздно. Мама убрала квартиру и заставила натирать пол.

— В двенадцать бы еще пришел! — набросился на него Шапкин. — Я уже в айсберг превратился. Что это у тебя? — ткнул он в торчащие у товарища из-за пазухи тетради.

— Арифметика и естествознание.

— Завтра, — махнул рукой Петька. — Идем, я тебе индейский способ растопки покажу: при любом ветре одной спичкой.

— Тебе мама растопит, — ухмыльнулся Толик.

— Мне? — Белые Петькины брови возмущенно столкнулись на переносице. — Да ты знаешь, какая у меня мама? Она… Она мне, как себе, доверяет. — Светлая полоска насупленных бровей медленно разошлась. — Она после работы в вечерний институт поехала. Намерзнется… — добавил он. — А мы печку затопим. Приедет — тепло.

В печке уже лежали сложенные, как для костра, дрова. Петька встал на колени, взял пучок тонких лучинок, приготовленных на растопку, и настрогал их как-то по-особенному — елочкой.

— Делай ветер, — зашипел он на Толика, воткнув лучинки между поленьями. Толик неистово замахал у Петькиного плеча тетрадками.

— Ты меня не обмахивай. Я еще не вспотел, на костер дуй. — Петька чиркнул спичку и тотчас спрятал огонек, сложив ладони фонариком. Огонек трепетал в ладонях, а ловкие Петькины пальцы светились… Лучинки загорелись.

— Здорово! — восхищенно прошептал Толик. — Как это ты?

— Ветер давай! — прикрикнул Петька на переставшего махать приятеля.

Огонь вцепился в сухие бока поленьев, защелкал и загудел, унося в трубу красные хвосты искр.

— Что, видел? Я в любую погоду костер разожгу.

— И в дождь?

— И в дождь, — уверенно кивнул Петька, направляясь к выключателю гасить свет. — Ишь, гудит, — восхищенно прошептал он, — как настоящий. Я сейчас.

В темноте красноватое пламя действительно напоминало костер. Смолистые дрова пахли лесом. Огненные блики метались по комнате, превращая обычные предметы в странные, колеблющиеся тени.