Темные изумрудные волны - Федор Московцев

– Голова идёт кругом, ничего не понимаю, что происходит. Бред, недоразумение.

Но это уже не были слова свободного человека.

Остаток ночи Андрей провёл в «обезьяннике» Центрального РОВД, а рано утром его отвезли в «желтый дом» – областное УВД. Там, в душной комнате без окон с прожекторно ярким светом, со столом и двумя табуретами, его оставили наедине с двумя громилами. Он сразу вспомнил то, что рассказывал ему Трезор. Сейчас, пока прокуратура и следственное управление чинит препятствия защите, пытающейся проникнуть на допрос, дознаватели будут выбивать показания. Широкая, как лопата, ладонь, вдавила его в табурет.

– Присаживайся, голубчик. Рассказывай про свои злодейства.

Один из дознавателей прошёлся по камере, другой сидел за столом.

– А на убийцу не похож, – сказал один.

– Ты думаешь, Чикатило был похож, – отвечал второй, потрясая кувалдообразным кулаком.

Так они перешучивались некоторое время, затем тот, что ходил, неожиданно мягко спросил:

– Устал, небось, не выспался?

Андрей промолчал.

«Сейчас начнётся!» – подумал он.

И началось. Ему предложили пододвинуть табурет к стене, чтобы, прислонившись к ней, вздремнуть. Дознаватель – тот, что прохаживался по камере, сел на край стола, вынул из кармана колоду карт, и принялся сдавать.

У Андрея отлегло от сердца. «Молодец, Трезор!» – подумал он.

Прошло два часа, а может, три. Дознаватели резались в секу, на кону были спички. Одна спичка означала энное количество денег. Стены сотрясались от громких криков, – проигрывая, один из игроков злобно кричал, обращаясь к Андрею: «Говори, падла! Признавайся, где бабки!» Сидевший за столом выиграл у товарища целый коробок спичек. Проигравший встал, размял ноги, прошёлся по камере.

– Хватит! – сказал он.

И, обратившись к Андрею, сообщил, что им необходимо получить признательные показания по целому ряду преступлений – убийство тех селян из Урюпинска, организация мошеннической схемы с радиодеталями, учреждение финансовой пирамиды «Три-Эн», организация конторы по обналичиванию денег, хищения на заводе «Каустик», и всякое такое прочее.

– У нас тут все признаются, – осклабившись, сказал он, – поэтому ты сейчас подпишешь кое-что, а там видно будет.

Сидевший за столом вынул бланк протокола допроса и, размышляя вслух, начал писать. Андрей Александрович Разгон, задержанный по обвинению в совершении убийства и целого ряда экономических преступлений, признаётся, что был участником преступной группы, виновным признает себя частично, был осведомлен о готовящихся преступлениях, сам не участвовал в их подготовке и совершении, но готов дать нужные следствию показания. Сейчас себя чувствует плохо – усталость, головная боль, и так далее. Отдохнув и выспавшись, будет готов к даче показаний.

Закончив писать, дознаватель передал Андрею листок:

– Подпиши.

– Так надо, сынок, – добавил его коллега, положив Андрею на плечо свою увесистую руку. – Потом тупо откажешься от показаний… адвокат подскажет, что делать.

– Или во всём признаешься, – хохотнул первый.

– Это уж, как карта ляжет! – резюмировал второй.

Затем его вывели в царство душного казённого воздуха и бешеного казённого света, в жизнь, шедшую вне свободной жизни, помимо свободы, над свободой. Он поднимался в ярко освещенном лифте, шёл по ковровой тропинке длинным, пустым коридором мимо дверей с круглыми глазками. Как странно идти по прямому, стрелой выстреленному коридору, а жизнь такая путаная, лесные тропки, горные тропинки, Волга, горные кавказские хребты, море, лес, а судьба прямая, струночкой идёшь, коридоры, коридоры, в коридорах двери…

Андрей шёл размеренно, не быстро и не медленно, словно конвоир шагал не сзади него, а впереди него. Он чувствовал, что теряет себя. Это был не тот человек, что учился, работал, ездил на море отдыхать с любимой девушкой, – всё по своей воле, самостоятельно. Тут за него решают, что он скажет, о чём умолчит. При виде коридора пропала радостная мысль о том, что дознаватели на его стороне. Казалось, что признание, которое, возможно, он бы никогда не подписал, вырвано обманным путём, и что теперь одно осталось: суд, и приговор.

Его ввели в камеру – прямоугольник с начищенным полом, с двумя койками, застеленными туго, без складок натянутыми одеялами. Дверь лязгнула, он остался один.

В этом душном, слепом воздухе трудно было думать. Сон, явь, бред, прошлое, будущее схлестнулись. Андрей терял ощущение самого себя. Было ли прошлое? Звёзды меж сосен, оранжевый закат, Кондауров на секционном столе, ключи, Арина, деньги, Еремеев, Второв, охваченный огнем Урюпинский магазин, холодильная камера, обгоревшие трупы на носилках, сверчковый стрекот, горячие слова любви, Гелатский храм, Катя, неужели посадят…

А над всеми мыслями и страхами доминировала одна мысль, один страх – он не сможет позвонить Кате и сообщить ей радостную новость о том, что взял билет и выезжает к ней в Питер.

В «пытошную камеру» его отвели утром следующего дня, и там он послушно подписал новый протокол, который, морща лоб, посмеиваясь и подмигивая, написал дознаватель. Руководимый неким лидером ОПГ, имя которого назвать пока затрудняется – из страха – он, Андрей Александрович Разгон, совершал противоправные действия: ездил по магазинам, предлагал радиодетали, договаривался об обналичивании крупных денежных средств. Что касается реализации похищенной с химического завода продукции – этим занимались другие. Находясь в тяжелом состоянии, в плохом самочувствии, ничего конкретного пока сказать не может. Но непременно скажет, потому что осознал свою вину. Об Урюпинске в этом протоколе не было ни слова.

После этого Андрея отвезли в СИЗО.

Глава 46

Вынув из тумбочки нужную папку, старший следователь следственного управления областной прокуратуры Константин Сташин стал просматривать материалы дела. Показания свидетелей – работников магазинов, жителей близлежащих домов, заводских рабочих. Компанией «Три-Эн» занимался ОБЭП, а «микросхемщиками», совершивших двойное, и даже тройное убийство – прокуратура.

Поставлена точка в деле об убийстве украинских коммерсантов, в раскрытии которого были задействованы сотрудники управления уголовного розыска, ГУВД, и областной прокуратуры. Огромная, кропотливая, и подчас не оцененная по достоинству работа десятков сотрудников, и вот – закономерный результат. Костюк, исполнитель осужден; Клюев, соучастник, отделался условным сроком – учитывая оказанное им содействие следствию. Никитин, организатор убийства, виновный в совершении ряда других преступлений, убит при задержании. С Евсеевой сложнее – свидетели сомневаются, что видели именно эту девушку.

Сташин был доволен – у него закрыты все хвосты. И он втайне радовался, что Никитина с места задержания увезли в морг. В конце концов, он понёс заслуженное наказание. Обидно, когда судья сводит на нет результаты тяжелой работы следственных органов, а такое, хоть и редко, но бывает.

Совсем иначе у ребят из ГУВД. Если дело о «машинных убийствах» раскрыто полностью, не считая мелкой неувязки – Евсеевой, то дело об убийстве Кондаурова зашло в тупик. Исполнитель – доказано, что это был Никитин – убит, теперь не выйти на заказчика. Те, кто прикрывал его – Шеховцов и Звягинцев – по неофициальным данным, ликвидированы во время междоусобной стычки. Соответственно, тоже не смогут пролить свет на это дело – на заказчика не выйти.

… Микросхемщики, а ну-ка… По указанию Кекеева пришлось выпустить Романа Трегубова под подписку о невыезде, хотя Сташин не доверял свидетелям, изменившим свои показания, как не поверил девице, утверждавшей, что в разгар Урюпинских событий она находилась в постели с подозреваемым, и у них там происходили не менее захватывающие события. Но у зампрокурора свои соображения, возможно, он ведёт какую-то игру. Сташин надеялся, что удастся доказать очевидное: Трегубов виновен в совершении двойного убийства.

Просмотрев протоколы допросов Андрея Разгона, Сташин приступил к изучению вещей, изъятых при обыске его квартиры. Ох, уж эти дети влиятельных родителей! Оперативники принесли кожаный портфель, две записные книжки, два железнодорожных билета Сочи-Волгоград, непроявленную фотопленку, книгу с пометками на полях, и стопку исписанных бумаг. Если бы нагрянуть туда с ОМОНом, загнать крикливых родителей в чулан, наверняка бы обнаружили шутовской наряд, в котором подследственный ходил на дело, ящик непроданных микросхем, и что-нибудь еще.

Итак, блокноты. Буква «А»… Ничего интересного. Буква «Б»… Телефоны сотрудников Бюро СМЭ… Понятно, он там работал. Куча фамилий… Надо проверить, посмотреть по базам… Буква «В»… Второв… Странно, дважды встречается – и на букву «Б», и здесь. Васильев, Виноградов, и…

Строчки запрыгали, в глазах потемнело, яркими звёздами замелькали, закружились буквы… Сташин проморгался, стал вглядываться в строчки, написанные небрежной рукой, размашистым, «врачебным» почерком. Вика Ст., три восклицательных знака, и номер пейджера. Боже правый! Это же номер Виктории Сташиной, его жены!