Темные изумрудные волны - Федор Московцев

Глава 48

Прошло три дня, а Андрея не вызывали, к нему не пускали ни адвоката, ни родственников. Он знал своих сокамерников, знал, когда и чем кормят, знал часы прогулки и срок бани, знал дым тюремного табака, время поверки, порядок вызова и препровождения на допрос. Только им не занимались, и это тревожило. Какую пакость придумают следователи, чтобы навесить на него, как выразился Еремеев, всех убитых в городе собак?!

Жизнь без свободы! Это была болезнь. Потерять свободу – то же, что лишиться здоровья. Горел свет, из крана текла вода, в миске был суп, но и свет, и вода, и хлеб были особые, их давали, они полагались. Когда интересы следствия требовали того, заключенных временно лишали света, пищи, сна. Ведь всё это они получали не для себя, такая была методика работы с ними.

А тревога за то, что будет с Катей, как ей расскажут родители о причине его отсутствия, как сложится его с ней жизнь, – была главной его тревогой.

На четвертый день пребывания в следственном изоляторе его, вместе с восемнадцатью другими подследственными, погрузили на специальный грузовик для развозки по местам нахождения следственных органов. Следственное управление областной прокуратуры оказалось одним из первых адресов. Коридорами провели в кабинет следователя.

Андрей сел на стул, и следователь начал допрос, не сочтя нужным представиться, – обычный человек с обычным лицом канцеляриста.

– Убиты двое работников Урюпинского промтоварного магазина. Убит директор магазина «Радиотехника». Ваше присутствие на месте преступления доказано, это неоспоримый факт. Или вы рассказываете от начала до конца о мотивах совершенных вами убийств, рассказываете все подробности, или вы будете упорствовать, а мы будем вас изобличать.

Чем дальше, тем больше следователь распалялся, индуцировался от произносимых им слов. Прозвучали сентенции о неотвратимости наказания за совершенные преступления, о неизбежности правосудия.

– Почему вы разговариваете со мной, как с преступником?! – возмутился Андрей. – Разве моя вина полностью доказана? Как быть с презумпцией невиновности?

– Мы здесь не для того, чтобы философствовать. Понятие презумпции для нормальных людей. Вы – преступник, и это к вам неприменимо.

– Мы здесь для того, чтобы совместными усилиями установить истину, – парировал Андрей. – Давайте говорить в таком ключе.

– Давайте, – согласился следователь. – А в каком ключе пойдет разговор, это мне решать, не вам.

– Я не могу говорить в таком тоне. Вы априори заклеймили меня преступником, а это неправильно.

– И здесь вы ошибаетесь. Я решаю, что правильно, а что неправильно. И вы будете говорить в таком тоне, который я выберу. Где вы были второго июня 1996 года? Расскажите о событиях этого дня подробно, минута в минуту.

Андрей сделал вид, что задумался.

– Не делайте умное лицо, оно вам не идёт, – насмешливо сказал следователь. – Мы теряем время, и мне это не нравится. Рассказывайте, где вы встретились с Козиным и Трегубовым, на чем добрались до Урюпинска, и что было дальше.

– Не понимаю, о чём вообще речь. Козина не знаю, никогда с ним не встречался, – спокойно ответил Андрей. – Тут какая-то ошибка. Могу я взять календарь?

– Начинается… – недовольно буркнул следователь и бросил через стол календарь-плакат.

Андрей взял календарь, на котором человек с лицом, показавшимся ему знакомым, на фоне церковных куполов, стоял с двумя ослепительными красотками. Идиотский лозунг: «Мира, добра, и благополучия – вам и вашим близким». И подпись: «С верой и надеждой. Юрий Рубайлов». Указаны даты церковных праздников, но не указан год.

«Рубайлов! – мысленно воскликнул Андрей. – Это же бывший мамин шеф».

На душе стало спокойнее, пропало чувство обреченности. И он спросил:

– Что за прокламация? Какого года календарь?

– Не надо валенком прикидываться! Календарь этого года.

– Допустим… Будем работать в вашей системе координат…

Делая вид, что вспоминает, Андрей стал продумывать дальнейшую линию поведения.

– Я был на работе, – сказал он, выждав. – Да, я отработал дневную смену, потом, около четырёх часов дня, отлучился, съездил домой, и вернулся к пяти часам, на ночное дежурство.

– А что вы чувствовали, когда принимали убитых вами людей?

– ?!

– Понимаю. Такие, как вы, оборотни, ничего не чувствуют, когда разглядывают своих жертв. Не надо делать удивленное лицо, вас-то я вижу насквозь. Обычный уголовник, убивец. Ничего особенного. Не дотягиваете вы даже до мало-мальски серьёзного преступника, каким себя воображаете. Рекомендую прекратить весь этот цирк, и приступить к признаниям. Чем раньше вы начнете говорить, тем больше я смогу вам вытребовать по ходатайству, как бы мне этого не хотелось. Но, таковы правила. Преступники, помогающие следствию, вправе рассчитывать на некоторые поблажки. В этом ваша презумпция, если хотите.

– На что же я могу рассчитывать?

– Ну… если в вашей камере будет одна лампочка, могу вам вытребовать две.

Началась перепалка. Андрей заявил, что не может сосредоточиться в обстановке, когда над ним довлеют, его прессингуют, пытаются сломать. Следователь требовал прекратить уловки, которые, во-первых, бесполезны, а во-вторых, губительны для обвиняемого.

– Я сделал всё, что мог, – обреченно сказал Андрей. – Я готов был сотрудничать с вами, всеми силами хочу помочь следствию. Пытаюсь говорить на понятном вам языке, но вы меня не понимаете. Мне нужно отдохнуть, у меня разболелась голова.

– Вы решили упорствовать, чтобы затруднить работу следствия. Считаете, что с вами плохо обращаются. Я дам вам возможность понять, что сегодняшний день был самым светлым днем вашей жизни.

С этими словами следователь начал заполнение протокола. Писал он долго. Закончив, передал Андрею бумагу. Прочитав о том, что второго июня находился на работе, откуда отлучался на час, чтобы съездить домой, он поставил подпись, а в нужном месте написал: «с моих слов написано верно, мною прочитано».

– Прошу учесть, – зловеще произнёс следователь, – в следующий раз вам придётся говорить, как бы сильно не болела ваша голова, набитая воспоминаниями об убийствах, и планами новых преступлений.

Прежде чем поставить букву «Z» под своими показаниями, исключающую возможность написания чего-то лишнего, Андрей сказал:

– Добавьте, что дату, о которой вы спрашивали, я увидел в этом самом календаре, на котором не указан год. Кто знает, может, там попутаны дни недели, в этом бестолковом календаре. Если я увижу другой календарь, возможно, вспомню о совершенных убийствах и других злодеяниях.

Выхватив протокол, следователь собственноручно написал букву «Z».

Выходя из кабинета, Андрей мельком взглянул на дверную табличку.

«Старший следователь СУ СК Сташин Константин Анатольевич»

Эта фамилия долго крутилась у него в голове. И только в камере до него дошло.

«Вика Сташина! Это её муж! Она ведь говорила, что он работает в прокуратуре. Вот это номер!»

Глава 49

Гнетущая, напряженная тишина воцарилась в камере. Никто не шевелился, как будто все умерли. Уже далеко за полночь, а он никак не мог заснуть.

Вспоминая всё, что Трезор рассказывал про заключенных, сотрудничающих с милицией, Андрей пытался придумать, как ему действовать. Трезор говорил так: нужно сначала их вычислить, затем восстановить против них остальных сокамерников, чтобы продажные шкуры не смогли выполнить свою подлую работу – издевательствами сломать человека, заставить подписать всё, что угодно, лишь бы обеспечить себе более менее человеческое существование. Если удастся разгадать настроения группы, и, разоблачив ментовских прихвостней, выставить их в нужном свете перед остальными, они не посмеют действовать. Но, в таких случаях человека, которого нужно обработать, переводят в другую камеру.

Андрей их вычислил. Трое неприятных типов – Оглоблин, Фролкин, Шишаков. Своими инсинуациями они попытались восстановить против него остальной коллектив. Выяснив, что отец – полковник милиции, они принялись оскорблять Андрея, делать намёки на то, что вот он, милицейский стукач.

Еще один факт подтверждал догадку о том, что именно эти трое – ментовские подстилки. Прошлой ночью было «маски-шоу». В камеру ворвались люди в камуфляже и масках, и стали избивать подследственных резиновыми дубинками, взятыми наоборот. Били ребристыми ручками дубинок, так больнее. Избиение было жестоким, а тем троим – Оглоблину, Фролкину, и Шишакову – досталось меньше всего.

Сокамерники рассказали, что маски-шоу устраиваются слушателями высшей следственной школы – будущим следователям прививается правильное отношение к подследственным.

Страх нашел лазейку в сердце Андрея, но он старался не замечать его, или, по крайней мере, не давать повода окружающим думать иначе, чем он хочет. Этой ночью было особенно тревожно. Тишина, а кажется, что где-то грохочет гром. Странная тяжесть сдавила грудь, в глазах потемнело. Тьма наползала, наползала… дышать нечем…