Литература 9 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы - Коллектив авторов

Он шел к нам, еще отряхиваясь и руки потирая, и из-под надвинутой кепочки показался нам старым добрым другом.

– Да почему ж вы не постучали, Захар Дмитрич?

– Тревожить не хотел, – поводил он озябшими плечами и зевал. Весь он еще был в соломенной перхоти. Он расстегнулся потрястись – и на месте увидели мы и Книгу Отзывов, и единственно дозволенный топорик.

Да сивый пес еще рядом скалил зубы. Мы попрощались тепло и уже крутили педалями, а он стоял, подняв долгую руку, и кричал нам в успокоение:

– Не-е-ет! Не-е-ет, я этого так не оставлю! Я до Фурцевой[145] дойду! До Фурцевой!

Это было два года назад. Может быть, сейчас там опрятней и заботней. Да ведь не фельетон писан к сроку, а вспомнилось мне это наше вечное Поле, а на нем его Смотритель и рыжий дух.

К слову же помянулось, что местом этим не разумно было бы нам, русским, небречь.

Вопросы и задания

1. Сформулируйте тему новеллы А. И. Солженицына и объясните смысл его названия.

2. Какое идейное значение имеет описание церкви Сергия Радонежского?

3. Охарактеризуйте образ повествователя.

4. Как повествователь ощущает связь времен?

5. Как создается портрет Захара Дмитрича?

6. Проследите постепенное проявление характера смотрителя.

7. Охарактеризуйте пейзажи в новелле.

8. Опишите место, которое вызывало бы у вас исторические ассоциации.

Василий Макарович Шукшин

Вы уже, наверное, знакомы с творчеством В. М. Шукшина, одного из лучших рассказчиков нашего времени. Писателю удается на малом поле короткой новеллы поставить важные нравственные проблемы. Новелла, которую мы разбираем сегодня, «Охота жить» – одно из лучших шукшинских произведений.

А сейчас я хотел бы, чтобы вы прежде прочитали саму новеллу, – так нам удобнее будет с вами говорить о ней.

Прочитали? Вы конечно же заметили, что новелла остросюжетна, почти детективна. Поговорим о том, как построен сюжет, острота которого основывается на конфликте особого типа. В нем противоречия сталкиваются (завязка), развиваются и, дойдя в развитии и борьбе до высшей точки (кульминация), более или менее стремительно разрешаются (развязка). При этом самое важное – сталкивающиеся противоречия (это могут быть герои с противоположными стремлениями, или борьба разных принципов и побуждений в душе человека, или столкновение разных моральных норм) разрешаются по ходу развития действия. Противоречия для этого должны быть достаточно четко определены и «проявлены», герои должны обладать большой психологической активностью, чтобы во что бы то ни стало разрешить конфликт, а сама коллизия должна хотя бы в принципе поддаваться немедленному разрешению.

Посмотрим с этой точки зрения на новеллу В. М. Шукшина. Столкновение характеров в этом произведении очень острое и четкое. Несовместимость нравственных принципов Никитича, основанных на доброте и доверии к людям, и нравственных норм Коли-профессора, которому «охота жить» для себя, усиливается по ходу действия и в конце воплощается в трагической, но неизбежной по логике характеров развязке.

Почему Коля-профессор убивает Никитича, который делал ему одно лишь добро? Сам бы он в этой ситуации на Никитича донес. А почему Никитич делает добро парню, который нагло обокрал его? Обратите внимание, что Никитич не осуждает парня за уголовное дело – для него куда важнее личность, человеческие симпатии, которые невольно возникают у него к Коле-профессору.

Отметьте для себя особую роль развязки: она не просто формально завершает сюжетное действие, но расставляет нравственные акценты. До рокового выстрела мы еще могли как-то сочувствовать Коле-профессору, теперь же его отвратительная нравственная сущность проявляется с полной очевидностью. Кроме того, развязка полностью исчерпывает конфликт, который доходит здесь до своей высшей точки и одновременно получает разрешение – как житейское, так и моральное. Авторское понимание и оценка характеров персонажей опять-таки сосредоточены именно в развязке.

Запомните на будущее: остросюжетное построение рассказа воплощает конфликт определенного типа – напряженные столкновения противоречий, которые могут и должны быть разрешены как можно скорее.

Охота жить

Поляна на взгорке, на поляне – избушка. Избушка – так себе, амбар рядов в тринадцать-четырнадцать, в одно оконце, без сеней, а то и без крыши. Кто их издревле рубит по тайге?.. Приходят по весне какие-то люди, валят сосняк поровней, ошкуривают… А ближе к осени погожими днями за какую-нибудь неделю в три-четыре топора срубят. Найдется и глина поблизости, и камни – собьют камелек, трубу на крышу выведут, и нары сколотят – живи не хочу!

Зайдешь в такую избушку зимой – жилым духом не пахнет. На стенах, в пазах, куржак в ладонь толщиной, промозглый запах застоялого дыма.

Но вот затрещали в камельке поленья… Потянуло густым волглым запахом оттаивающей глины; со стен каплет. Угарно. Лучше набить полный камелек и выйти пока на улицу, нарубить загодя дровишек. Через полчаса в избушке теплее и не тяжко. Можно скинуть полушубок и наторкать в камелек еще дополна. Стены слегка парят, от камелька пышет жаром. И охватывает человека некое тихое блаженство, радость. «А-а!.. – хочется сказать. – Вот так-то». Теперь уж везде почти сухо, но доски нар еще холодные. Ничего – скоро. Можно пока кинуть на них полушубок, под голову мешок с харчами, ноги – к камельку. И дремота охватит – сил нет. Лень встать и подкинуть еще в камелек. А надо.

В камельке целая огненно-рыжая горка углей. Поленья сразу вспыхивают, как береста. Тут же, перед камельком, чурбачок. Можно сесть на него, закурить и – думать. Одному хорошо думается. Темно. Только из щелей камелька светится; свет этот играет на полу, на стенах, на потолке. И вспоминается Бог знает что! Вспомнится вдруг, как первый раз провожал девку. Давно было, интересно… И сам не заметишь, что сидишь и ухмыляешься. Черт ее знает – хорошо!

Совсем тепло. Можно чайку заварить. Кирпичного, зеленого. Он травой пахнет, лето вспоминается.

Так в сумерки сидел перед камельком старик Никитич, посасывал трубочку.

В избушке было жарко. А на улице – морозно. На душе у Никитича легко. С малых лет таскался он по тайге – промышлял. Белковал, а случалось, медведя-шатуна укладывал. Для этого в левом кармане полушубка постоянно носил пять-шесть патронов с картечным зарядом. Любил тайгу. Особенно зимой. Тишина такая, что маленько давит. Но одиночество не гнетет, свободно делается; Никитич, прищурившись, оглядывался кругом – знал: он один безраздельный хозяин этого большого белого царства.

…Сидел Никитич, курил.

Прошаркали на улице лыжи, потом стихло. В оконце вроде кто-то заглянул. Потом опять скрипуче шаркнули лыжи – к крыльцу. В дверь стукнули два раза палкой.

– Есть кто-нибудь?

Голос молодой, осипший от мороза и долгого молчания – не умеет человек сам с собой разговаривать.

«Не охотник», – понял Никитич, охотник не станет спрашивать – зайдет, и все.

– Есть!

Тот, за дверью, отстегнул лыжи, приставил их к стене, скрипнул ступенькой крыльца… Дверь приоткрылась, и в белом облаке пара Никитич едва разглядел высокого парня в подпоясанной стеганке, в ватных штанах, в старой солдатской шапке.

– Кто тут?

– Человек. – Никитич поджег лучину, поднял над головой.

Некоторое время молча смотрели друг на друга.

– Один, что ли? – спросил пришелец.

– Один. Проходи, чего в дверях расшиперился!

Парень прошел к камельку, снял рукавицы, взял их под мышку, протянул руки к плите.

– Мороз, черт его…

– Мороз. – Тут только заметил Никитич, что парень без ружья. Нет, не охотник. Не похож. Ни лицом, ни одежкой. – Март – он ишо свое возьмет.

– Какой март? Апрель ведь.

– Это по-новому. А по-старому – март. У нас говорят: марток – надевай двое порток. Легко одетый. – Что ружья нет, старик промолчал.

– Ничего, – сказал парень. – Один здесь?

– Один. Ты уж спрашивал. Парень ничего не сказал на это.

– Садись. Чайку щас поставим.

– Отогреюсь малость… – Выговор у парня не здешний, «расейский». Старика разбирало любопытство, но вековой обычай – не лезть сразу с расспросами – был сильнее любопытства.

Парень отогрел руки, закурил папироску.

– Хорошо у тебя. Тепло.

Когда он прикуривал, Никитич лучше разглядел его красивое бледное лицо с пушистыми ресницами. С жадностью затянулся, приоткрыл рот – сверкнули два передних золотых зуба. Оброс. Бородка аккуратная, чуть кучерявится на скулах… Исхудал… Перехватил взгляд старика, приподнял догорающую спичку, внимательно посмотрел на него. Бросил спичку. Взгляд Никитичу запомнился: прямой, смелый… И какой-то «стылый» – так определил Никитич.

Парень распоясался, снял фуфайку… Прошелся по избушке. Широкоплечий, статный. Отогрелся, взгляд потеплел – рад, видно, до смерти, что набрел на тепло, нашел живую душу. Еще закурил одну. Папиросами хорошо пахло. Никитич любил поговорить с городскими людьми. Он презирал их за беспомощность в тайге; случалось, подрабатывал, провожая какую-нибудь поисковую партию, в душе подсмеивался над ними, но любил слушать их разговоры и охотно сам беседовал. Его умиляло, что они разговаривают с ним ласково, снисходительно похохатывают, а сами, оставь их одних, пропадут, как сосунки слепые. Еще интересней, когда в партии – две-три девки. Терпят, не жалуются. И все вроде они такие же и никак не хотят, чтоб им помогали. Спят все в куче. И ничего – не безобразничают. Доведись до деревенских – греха не оберешься. А эти – ничего. А ведь бывают – одно загляденье: штаны узкие наденет, кофту какую-нибудь тесную, косынкой от мошки закутается, вся кругленькая – кукла и кукла. А ребята – ничего, как так и надо.