О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

книжные репродукции. Не надо ездить в мадридский Прадо, в Лувр, в Лондон. Смотри растиражированные копии и получай удовольствие, потребляй, так сказать, культуру. Но даже в этом усечённом виде, глядя на картины, в которых нет знаменитого «чуть», чтобы стать гениальным полотном, было приятно побывать на выставке.

5 сентября

Прочитал в последнем «Новом мире» повесть Юрия Трифонова «Другая жизнь». Очень симпатично. Идёт грустная безысходность, словно вскрылась река жизни, и человек беспомощно барахтается среди льдин «надо» и «необходимо», среди всех этих бесконечных треволнений на работе, в быту и дома. У героев Трифонова нет парения, им чужды словесные декларации, они борются с жизнью, с трудом преодолевая её неподатливый, тугой материал. «Жизнь – борьба» – это моя концепция…

8 сентября

…Повтор (по ТВ) фильма о Плисецкой был прекрасен, особенно «Кармен» и «Гибель розы» Малера. От самодовольно искрящейся жизни до печально разбегающихся атомов распада. Плисецкая в «Кармен» – это бурление молодости, это утверждающая себя стать, это игра чувственности, это любопытство и вызов, это радость и сражение. Музыка Бизе – Щедрина находит потрясающе точный эквивалент в этих двух неповторимых ногах-самолётах. Плисецкая парит – и это весело и интересно. В «Розе» – иное. Тут она играет конец жизни, увядание, угасание, распад. Последние всплески когда-то горячей увлечённости, любви, радости. Но всё уходит, и балерина прекрасно средствами балета передаёт это мучительное расставание тела с жизнью…

18 сентября

Во вторник, 16 сентября, ходили вместо работы на овощную базу. Который год туда ходим. Та же грязь, та же неразбериха, та же бесхозяйственность. Целый час ждали, хмыкали, чесались. Затем дали работу: из склада по десятку таскать пустые мешки в машину. Мешки грязные, пропахшие не то воблой, не то какой-то костной мукой, на удивление тяжёлые и порой аж горячие. И, конечно, дых, который буквально валил интеллигентов с ног. Поработали минут 40. Снова пауза. Потом побросали немного картошки и красиво отчалили домой, тем более что не менее красиво работники ж/д угнали вагон с невыгруженной картошкой куда-то в сторону (очевидно, левую). На наши слабые протесты дошлые железнодорожники ласково говорили: «Ничего, ничего…»

29 сентября

Подготовка к отпуску идёт полным ходом. Сегодня с утра помчались (ни свет ни заря) в ЦУМ за тексасами и прочей ерундой. Тысячная толпа приезжих обложила новое здание универмага, очевидно, с ночи. Дверь распахнулась – и в неё ворвался этот хрипящий и кричащий ком людей и покатился по лестницам, разбрасывая на ходу огрызки яблок и размахивая разноцветными сумками, – узбеки, татары, украинцы, белорусы, армяне, – пожалуй, все 100 национальностей и народностей страны. Зрелище для богов!..

5 октября

Прощай, работа! Здравствуй, отпуск! Традиционные кофе с пирожным, и в половине пятого я исчез с работы. Месячный отпуск. Перерыв от машинки. Тайм-аут от комитетских физиономий. Встретились с ребёнком, купили по дороге торт «Агат» (рифма: шпагат) и поехали домой ужинать. Это был чудесный вечер. Олечка рассказывала свои стюардессные истории: один пассажир долго рвался на самолёт, не было билетов. Его наконец посадили, но так как на него не оставалось еды, ему при посадке сказали: «Садись, но только без питания». Он понял это по-своему и без сожаления зашвырнул свою авоську с продуктами с трапа на лётное поле: «Без питания – так без питания», и 8 часов до Иркутска голодал.

А потом сидели в моей комнате: Ще в кресле вязала, ребёнок в другом кресле листал «журналы с картинками», какая-то зарубежная станция передавала красиво звучащие старые мелодии, у ног тёрся кот, – и было спокойно и уютно необыкновенно.

…Подвигается мой календарь-поминальник, лирико-философский, курьёзно-серьёзный, фенологический и исторический. Если бы не работал, сделал бы его быстро, а так всё деланье идёт урывками…

Отпуск: от Адлера по побережью до Батуми

8 октября

В пять минут первого ночи поезд «Рица» рванул в ночь. Наши соседи по купе тоже ехали на отдых, но в Туапсе. Все разговоры вертелись вокруг погоды: всё ли время будет идти дождь и удастся ли подойти к морю. День был длинный и нудный, как железнодорожный состав. Были беззащитны против радио. Несгибаемый Иосиф Кобзон бесчисленное количество раз повторял про роковые отрезки времени:

Свистят они, как пули у виска, –

Мгновения, мгновения, мгновения…

Изрядную долю развлечения внёс на редкость говорливый и шустрый проводник Иван Заруцкий, который, даже подметая пол, шутил и балагурил: «Ну, что, хохлы, не хотите знаться с кацапами?!» – задирал он незнакомых людей на перроне. Себя он представлял не иначе как «Мишка-краковяк» и хмыкающему пацанёнку великодушно отдал свою форменную фуражку: «На, носи до Таганрога».

А поезд тем временем убегал всё дальше от российских полей и есенинских берёзок… «Грусть моя, ты покинь меня», – щемяще выводило радио.

9 октября

После ночи состав вырвался к морю и побежал по береговой кромке. «Хорошей погоды вам, – пожелал добрейший Заруцкий и тут же добавил: – Которой, конечно, нет».

В Адлере погода оказалась более милостивой: дождь лишь моросил… Нудное оформление в пансионате, и с помощью дежурного администратора возносимся на лифте на 13-й этаж. Бросаем вещи, моем руки и в плащах выскакиваем знакомиться с местом нашего отдыха.

Перед взором раскинулось обширное плато, лежащее между морем и горами, почти без зелени, но с взметёнными вверх стеклобетонными небоскрёбами. Четыре 15-этажные «дуры» имели к тому же «окаёмку» из 3-4-этажных карликов-пансионатов. Первое ощущение: бежали из одного мегаполиса, а по иронии судьбы попали в такой же вертеп урбанизма.

С трудом согнав со своего лица туман скепсиса, отправились на первый обед. Поначалу показалось, что мы ошиблись и не туда зашли. То ли попали на республиканский слёт доярок и телятниц, то ли на всесоюзную конференцию чабанов. В двух огромных залах было черно от людей и стоял ровный гул от ударной работы челюстных мышц. То была столовая, а точнее, приёмный пункт калорий на 1670 посадочных мест, фабрика по уничтожению гороховых супов и цыплячьих ножек, завод по переработке непроваренного риса и киселя из гнилых яблок… А вечером масса гуляла… И главное, не индивидуально, а коллективно, скопом, стадом, толпой, где человек перестаёт быть самим собой и становится таким, как другие.

Как говорил Мартин Хайдеггер: «Мы наслаждаемся и развлекаемся так, как наслаждаются и развлекаются; мы читаем, смотрим, судим о произведениях литературы и искусства, как читают, смотрят и судят; мы находим возмутительным то, что считают возмутительным».

Именно такой стадный, массовый, конвейерный отдых предстал перед нами в Адлере. Будто скрытый механизм однообразно и скучно нивелировал людей, отштамповывая из них ровненькие блестящие болванки, похожие друг на друга, как близнецы.