Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

Весь тот день мы непрерывно вели переговоры — звонили в Кетчум, Голливуд, Рочестер, Нью-Йорк, но нам так и не удалось уговорить докторов Мэйо приехать в Кетчум или изменить их принцип, по которому пациенты должны приезжать в клинику по своей доброй воле. Доктор Знаменитость предложил Вернону испробовать на Эрнесте несколько методов, чтобы добиться его согласия ехать в клинику. Я уже думал лететь в Кетчум помогать Вернону, но Знаменитость настоял, чтобы я ждал пока в Нью-Йорке и поехал, когда уже другого выхода не будет.

На следующий день мне позвонила Мэри. Она была в ужасе. Ночью случился страшный инцидент. Вернон наконец уговорил Эрнеста ехать в Мэйо, уже заказали чартерный рейс, самолет должен был лететь из Хейли. Но Эрнест вдруг заявил, что перед отъездом должен взять некоторые вещи из дома. Вернон предложил послать за ними Мэри, однако Эрнест сказал, что он сам должен это сделать, и без этих вещей он никуда не поедет. Тогда Вернону пришлось согласиться, но он настоял, чтобы Эрнеста сопровождал Дон Андерсон, огромный человек весом более двухсот фунтов. С ними поехали сам Вернон, медсестра и Мэри.

Эрнест зашел в дом, за ним — Дон, медсестра, а потом Мэри и Вернон. Вдруг Эрнест бросился вперед в комнату, захлопнул за собой дверь и закрыл на защелку. Все получилось так быстро, что Дон оказался за дверью. Он быстро обежал дом, нашел другую дверь и увидел Эрнеста, заряжающего ружье. Дон навалился на Эрнеста и придавил его к полу. Началась настоящая драка за ружье. Вернону пришлось помогать Дону. К счастью, все обошлось. Сейчас Эрнест снова в больнице, и ему уже вкололи большую дозу успокоительных препаратов.

Теперь он снова говорил, что не поедет в Мэйо, но Вернон держал самолет, надеясь, что все-таки сможет уговорить Эрнеста. Кроме того, начались переговоры с врачами из клиники Меннингера.

На следующее утро Мэри сообщила мне, что Эрнест совершенно неожиданно согласился лететь в Мэйо, и самолет только что отправился в Рочестер. С ним — Вернон и Дон Андерсон. Мэри едва удавалось держать себя в руках. Вернон обещал позвонить ей, как только вернется. Звонок раздался уже после полуночи. Вернон рассказывал, что перед вылетом вколол Эрнесту кучу лекарств, но уже почти сразу после того, как самолет оторвался от земли, Эрнест попытался открыть люк и выпрыгнуть из самолета. Вернон и Дон общими усилиями оттащили его от люка, сделали ему укол амитала, и только после этого он успокоился и задремал.

Через некоторое время после этого инцидента возникли неполадки в моторе, и им пришлось сесть в Каспере, штат Вайоминг. Выходя из самолета, Эрнест устремился на работающий пропеллер, но Дон, схватив его за руку, встал между Эрнестом и пропеллером. Возникла довольно опасная ситуация — Эрнест мог легко толкнуть Дона на крутящийся винт.

Техникам потребовалась пара часов для устранения неисправностей, но все это время Эрнест вел себя тихо, и, только когда они летели над Южной Дакотой, он снова попытался выпрыгнуть из люка.

Врачи Мэйо встречали их в рочестерском аэропорту. Эрнест был очень любезен и приветствовал врачей как своих старых друзей. Его немедленно доставили в больницу Святой Марии и поместили в специальную палату под постоянное наблюдение.

— Знаешь, какое сегодня число? — спросил я Вернона.

— Двадцать пятое, ведь так?

— Прошло почти три месяца, как он вышел из больницы.

— Да, лечение помогло не надолго.

В начале мая я поехал к Куперу. Это была наша последняя встреча. Весь февраль, да и март, когда боли его не очень мучили, он старался радоваться жизни — до болезни у него это всегда получалось великолепно. Так, однажды он пригласил меня в потрясающий новый дом. Вечером в саду показывали свое искусство пять выдающихся каратистов. Там же, в этом чудесном особняке, частенько собирались его близкие друзья, и эти вечера проходили, как в старые добрые времена, когда Гэри был еще совершенно здоров.

Но в апреле невыносимые боли сломили его окончательно. Когда я приехал к нему, он неподвижно лежал в темной комнате. Казалось, жизнь постепенно покидала его. На волосах кое-где сошла краска, обнажив седые пряди. Его жена проводила меня в комнату и вышла, оставив нас вдвоем.

— Папа звонил мне пару недель назад. — Куперу было больно говорить, поэтому он делал долгие паузы между словами. — Говорил, что тоже болеет. Бьюсь об заклад, на пути к смерти я его обгоню. — Он улыбнулся и закрыл глаза. Казалось, он страшно устал. — Слышал по радио, он снова в Мэйо. Это правда?

— Да.

— Бедный Папа. — Его глаза снова закрылись, но я чувствовал, что он внимательно слушает мой рассказ о том, как мы прошлой осенью охотились в Кетчуме, и о людях, которых он хорошо знал.

Тут начался приступ, на его лице выступили капельки пота, и было видно, как он изо всех сил борется с болью. Когда приступ прошел, Купер протянул руку к столу, взял распятие и положил рядом с собой на подушку.

— Пожалуйста, передай Папе — это очень важно, поэтому не забудь. Ведь я никогда уже его не увижу. Скажи ему… тогда я сомневался, правильное ли принял решение. — Он пододвинул распятие чуть ближе, и теперь оно касалось его щеки. — Скажи ему, тогда я совершил свой самый лучший поступок в жизни.

— Я передам.

— Не забудь.

— Не волнуйся, я обязательно скажу ему.

Через десять дней он умер.

В этот раз врачи не советовали Мэри ехать в Рочестер. Они полагали, что Эрнеста необходимо изолировать от всех контактов с внешним миром, и Мэри, оставшись в Кетчуме, общалась с врачами по телефону.

Через две недели после начала лечения Мэри позвонила мне в Нью-Йорк.

— Я получила первое письмо от Папы. Большие буквы, почерк вполне нормален, гораздо лучше, чем раньше. Пишет о том, как нам не хватает денег. Прости меня, ради Бога, но об одном деле я должна с тобой посоветоваться. Бедный Хотч! Папа пишет, что хочет купить кое-что из одежды, — конечно, я дала Эрнесту с собой все, что ему могло бы понадобиться. А потом он говорит: «Я собираюсь работать и хочу как можно скорее выбраться отсюда».

— Как ты думаешь — врачи читали его письмо?

— Не знаю, но я ответила ему — рассказала последние новости и все такое, а в конце написала: «Пожалуйста, не проси своих друзей забрать тебя из больницы, пока они не будут абсолютно уверены, что ты совершенно здоров. Никто из нас не хочет повторения того ада, в котором мы прожили последние три месяца». Но, Хотч, я очень боюсь, что именно так и получится. И просто не знаю, должна ли я ему писать такое. Ты ведь знаешь — я человек прямой и говорю, что думаю. Но я очень боюсь, что, если я пошлю ему такое, он меня возненавидит. Так что я вычеркнула эти слова.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});