Память – это ты - Альберт Бертран Бас

том, чтобы остановить время. Но я мог только прижаться к Хлое, как корень к земле, и так мы лежали, пока не забрезжили первые лучи солнца.

Проснувшись, я увидел, что Хлоя сидит рядом, глядя куда-то вдаль. Я облокотился и указал на горизонте точку, в которой рождался нежный розовый свет, постепенно становившийся огненно-красным:

– Хотя бы раз в жизни нужно увидеть рассвет на берегу моря.

– Я рада, что вижу его вместе с тобой.

Солнце показалось из волн, окрашивая небо во все цвета радуги. Хлоя, онемев, созерцала это великолепие. Я взял Хлою за руку и с тоской посмотрел на нее. Наверняка она никогда не видела ничего подобного. Да и я. Я навсегда запомнил эти мгновения, потому что мне не суждено было вновь увидеть столь совершенный зеленый, как тот, каким светились глаза Хлои в лучах рассвета.

И тогда я снова это почувствовал. Третий раз в жизни. В третий раз я безумно и безнадежно влюбился в Хлою.

И тут же, словно очнувшись от сна, словно она была марионеткой, которую кто-то потянул за ниточки, Хлоя смущенно вытерла слезы и встала.

– Подожди… Куда ты?

– Прости, мне пора. – Повернувшись спиной к морю, Хлоя пошла обратно.

– Уже? Почему? Что случилось?

– Ничего.

– Тогда почему ты убегаешь, если ничего не случилось?

– Потому что это не я, Гомер. Это не… Не… – Хлоя не находила слов и вдруг рассердилась: – Неважно!

– Хлоя, я хорошо тебя знаю.

– Ты совсем меня не знаешь. Ты ничего не знаешь о том, что я делала.

– Думаешь, мне это интересно? Думаешь, я не сделал ничего такого, в чем не раскаивался бы каждый день?

– А я не раскаиваюсь! – крикнула она. – Видишь? Тебе даже смотреть на меня больно.

– Мне больно смотреть на тебя, потому что я знаю, что мы вот-вот расстанемся.

– Мы оба это знали!

– С чем ты борешься?

– Не с чем, а с кем. Я не могу воевать и в то же время любоваться с тобой рассветом. Что тут непонятного?

– Ты боишься сделать выбор.

– Нет. Я не боюсь сделать выбор. – Хлоя отвела глаза. – Я уже выбрала.

– Ты выбрала войну… – Я пал духом.

– Прямо сейчас люди в опасности. На тайной квартире. Им страшно, они меня ждут, а я тут с тобой. Прости, Гомер, но я выбираю долг и ответственность. – Она пошла прочь.

А я за ней.

– А если я ответствен за тебя?

– Ты не ответствен за меня. Не говори так.

– Это мой выбор.

Она погладила меня по щеке, как гладят щенка:

– Бедный Гомер… Неужели ты не видишь? Так ты никогда не будешь счастлив.

– Думаешь, мне не плевать на это?

– Мне – нет, – сказала Хлоя и снова отвернулась.

Солнце взошло целиком, и по всему было ясно, что уже с утра будет жарко.

– Один день! – крикнул я, догоняя ее. – Всего один день, пожалуйста! Дай мне хотя бы это. Потом можешь продолжать играть в войнушку. Обещаю, я не буду тебя искать. Оставлю тебя в покое.

– Гомер…

– Ты откажешь мне в такой малости?!

– Что изменит один день?

– А почему он должен что-то изменить? Почему люди все время ищут во всем смысл? Не все в жизни зачем-то нужно, не все логично. Иногда мы что-то делаем просто потому что можем, или потому что хотим, или потому что так чувствуем. Зачем встречать рассвет? Зачем бродить по песку, зачем заходить в море по щиколотку? Зачем целоваться? Зачем я влюблен в тебя? – Думаю, я сумел пробудить в ней сочувствие. Но не более того.

– Ты знаешь, что потом нам будет только больнее…

– Да. Но это будет наша боль и ничья больше. Она будет настоящей.

– Гомер, ради бога…

– Помнишь, что отец написал мне на книге Неруды?

– “Живи так, словно читаешь книгу, и люби так, словно читаешь стихи”.

– Наконец-то я понял, что это значит. – Нас разделяло всего несколько сантиметров. – Это значит, что мы уйдем вместе, даже если мне придется тебя унести. Значит, что мы займемся любовью в каждом уголке моей квартиры. Значит, что мы будем пить, танцевать и заниматься любовью снова и снова, как будто завтра не будет. Потому что завтра нет, Хлоя. Его не существует. Для меня. Для нас. Все, что нам остается, это сейчас. А все, что мне остается сейчас, это ты. Я знаю, что сейчас ты более чем готова умереть ради чего-то. Вы ведь всегда так говорите, да? Умереть ради чего-то. Умереть ради чего-то, что больше вас. Умереть, умереть… Но умереть ведь нетрудно, Хлоя. Это даже легко. Ты хочешь ради чего-то умереть? Хорошо, пусть так. Меня это бесит, но пусть. Теперь докажи мне, что еще ты готова ради чего-нибудь жить.

Через полчаса мы ввалились в мою квартиру, самозабвенно целуясь и натыкаясь на всю мебель по пути от прихожей до спальни. Я подхватил смеющуюся Хлою обеими руками, как тюк, и понес к кровати.

Мои планы были начертаны и проработаны. Они были предельно просты и состояли в том, чтобы никогда больше не выходить из этой комнаты. И мы взяли верный курс, потому что все утро не вылезали из постели. Мы любили друг друга, читали стихи, говорили, плакали, смеялись и выучили наизусть каждый сантиметр наших тел.

Если существовало мгновение, когда чистое счастье перестает быть абстракцией, это было оно. Ухватить его и закрыться с ним в комнате.

– Откуда это? – Пальцы Хлои коснулись огромного шрама у меня на груди.

– Оказался на одном корабле, когда его взорвали…

– Как всегда – в нужное время в нужном месте, – пошутила Хлоя.

– И как всегда, виноват я, а не те мерзавцы, что начинили трюм взрывчаткой.

– Ты мог умереть… – произнесла Хлоя, словно сама себе не веря. Начиная осознавать, как легко мы могли потерять друг друга. Потерять это мгновение.

– Здоровая железяка пробила мне грудь, сломав ребра, всего в двух сантиметрах от сердца, так что да, думаю, я мог умереть. – Я улыбнулся, но Хлоя оставалась серьезной. Чтобы отвлечь, я взял ее пальцы и провел ими по шраму: – Смотри, если провести здесь рукой и надавить, можно нащупать металлическую пластину, которую мне поставили.

– У тебя внутри кусок металла?

– И довольно большой.

– Не мешает? – Пальцы Хлои скользили вдоль шрама, находя углы пластины.

– Уже нет. Иногда чувствуется, но это цена, которую пришлось заплатить за железное сердце.

– Сердце у тебя не железное, – покачала головой Хлоя.

– Еще какое железное. Хотя эта штука защищает прежде всего легкие. Поскольку ребра частично вышли из строя, нужно было их чем-то заменить. А иначе малейший удар в эту точку мог отправить меня на тот свет.