Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

Зеркальце было отложено. Адель Ионовна нахмурилась.

– При чем тут я? Это все муж…

– Я так думал, заставляя себя так думать, заглушал логику чувствами, – ответил Ванзаров. – Пока не заметил крохотную ошибку, которая была на виду.

– Какую же?

– Когда в сыске вы делились своими переживаниями о моем аресте, назвали Прасковью Ладо настоящим именем. Откуда узнали его? Если предположить, что Александр Ильич по какой-то невероятной причине показал вам протокол, то вы должны были назвать ее Ариадной Клубковой. Но вы произнесли: Прасковья Ладо. Каким образом жена шефа политической полиции знает разыскиваемого революционера-боевика? Простой вывод: Прасковья Ладо и Филипп Почтовый – ваши подручные. Начиная с октябрьских событий. И намного раньше. Ну и наконец главное: вы пытались меня загипнотизировать. Дважды. Я чувствовал, но принял гипнотизм за иное. Ошибка дорого мне стоила.

– Вы сильный человек, Родион Георгиевич…

Он отдал легкий поклон.

– До ваших талантов мне далеко. Вы не пожалели собственного отца. Не говоря о прочих погибших. Позвольте спросить: зачем вам это? Зачем?

– Скука, – она улыбнулась. – Скука и желание свободы. Каторжанин, как вы его называли, меня разгадал. И глубоко понял мои желания. Увидел меня настоящую. Не эту аристократическую куклу, а воительницу. Вождя свободы в теле женщины… Он сказал: в этом мире тебе нечего бояться. Всегда делай, что хочется. Ничего не бойся, никого не жалей. Ты имеешь право: ты сильная. У тебя великий талант гипнотиста. Люди для тебя – чернь и рабы. Не жалей никого. Мир поклонится тебе, управляй им, разрушай. Я поверила старику окончательно… Революция – так интересно, так бодрит. Одним махом убить мужа, убить идиотов высших чиновников – это волнует. Да, придется пожертвовать своим несостоявшимся любовником. Но как красиво задумано: сделать из чиновника сыска, который гордится своим разумом, марионетку, куклу-убийцу. Марионетку можно дергать за ниточки любви, марионетка любит всей душой и не знает, что управляется хозяйкой. Какое наслаждение управлять людьми: наблюдать, как они выполняют твою волю, как, сами не зная того, вязнут в клубке интриг, который их погубит. Клубок запутан сложно, кто сможет добраться до его сердцевины? Разве только чиновник сыска Ванзаров. Какая жалость: он тоже марионетка. Хозяйка заставит марионетку убить тех, кого он должен защищать. Разве не чудесно? Это полная свобода: ничего и никого не жалеть. Подчинять всех своей воле. Согласны, Родион Георгиевич?

Ванзаров молчал.

– Гадание ваше милое, но ему никто не поверит, – продолжила она с улыбкой. – Свидетели погибли. Каторжанин давно мертв. Все мертвы… Машина страха, как всем известно, уничтожена. У вас нет ничего кроме фантазий…

– Вы правы, для суда нет ничего. Однако ваш муж отпустил меня и через час ждет для разъяснений того, что случилось в доме князя. И всего прочего. Вынужден буду доложить Александру Ильичу правду: его жена руководила революционными боевиками, дважды пыталась убить и его, и князя Оболенского, и министра Горемыкина. Она – машина страха, которую искали и не могли найти. Его жена настолько опасная, что жить с ней – как играть в русскую рулетку. Как полагаете, достаточно, чтобы с вами произошел несчастный случай? Полковник Пирамидов на такое мастер…

На пол слетело зеркальце, брызнув осколками. Большего Адель Ионовна себе не позволила.

– Чего вы хотите?

29 декабря 1898 года, вторник

Фотоэлектрическая лечебница.

В настоящее время, как нам сообщают, в Петербурге организовалось особое товарищество на паях при непосредственном участии доктора А. К. Мосолова для устройства большой лечебницы с фотоэлектрическими ваннами. При лечебнице будет находиться собственная электрическая станция.

«Петербургский листок», 29 декабря 1898 года 77

– Неужели выполнила?

Аполлон Григорьевич забыл про коньяк и закуски. Подробный отчет он слушал с восторгом мальчишки, который читает в журнале «Нива» приключения в диких джунглях. Ванзаров ничего не скрыл, кроме особых подробностей, но взял слово, что секрет не будет раскрыт никогда. Слово криминалиста – крепче гранита.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– У нее не было выбора, – сказал он. – Сняла гипноз с жены моего брата и юной особы по имени Катенька. Доктор Охчинский приведен в разумное состояние, Стефан Самбор перестал быть карточным фокусником, он снова спирит.

– А что с ней?

– Адель Ионовна срочно уехала за границу. Лечиться на водах.

– Надолго?

– Надеюсь, навсегда.

– Как же вы поняли, что она окажется в доме вашего брата?

– При последней встрече, гипнотизируя меня, Адель Ионовна обещала спасти брата. Это означало одно: Бориса убьет его жена. Для этого ее надо подвергнуть гипнозу. Прийти в дом на правах подруги.

– А Катенька?

– Вероятно, должна была убить Елизавету Федоровну, – ответил Ванзаров. – Не берусь предположить, что было придумано… Без новых жертв не обошлось бы.

Аполлон Григорьевич пригладил затылок.

– Какая женщина, – с уважением проговорил он. – Настоящий Минотавр.

– Минотавром был я, – ответил Ванзаров. – Пожрать всех и себя заодно. Меня готовили как главное блюдо: Почтовый это знал и потому пожалел, что не мог прирезать.

– А зачем она подослала Ладо в образе гадалки?

– Чтобы я не поверил предостережению. Расчетливый поступок: чиновник сыска оповещен, что погибнет, не верит, действует так, как надо Адели Ионовне. Арест мой был частью игры с марионеткой: она знала, что я сломаю фальшивые обвинения и захочу докопаться до правды. Меня дергали за веревочки.

Аполлон Григорьевич наставительно помахал пальцем.

– А я предупреждал… Одного не пойму: ради чего ей понадобилось заварить такую кашу: с Охчинским, с Почтовым, с игрой Прасковьи Ладо? Разве не проще было устроить так, чтобы они взорвали или застрелили ее мужа? Ну и прочих… – Лебедев умолчал фамилии. – Подручных она тоже загипнотизировала?

– Гипноз тут ни при чем. Она действовала логично. Если бы Адель Ионовна просто помогла убить высших чиновников, она бы стала наводчицей, попала в подчинение Ладо и Почтового. А завертев сложную интригу, в которой никто не понимал свою истинную роль, она управляла ими. И ходом событий.

– Удивительная женщина… Ладно, что уж… Оставим все плохое в уходящем году. Послезавтра новый наступает, 1899-й. Кстати, 31 декабря будет первый сеанс телефонной связи между Москвой и Петербургом! Представляю, как радуются биржевики: торги бирж двух столиц будут печатать в газетах одновременно. Какой простор для спекуляций… Прогресс – изумительно! За это тост…

Ванзаров выпил и предложил навестить Чухонцева. Идея Лебедеву понравилась. Выйдя из «Пивато», они поймали извозчика, приехали в больницу Святителя Николая Чудотворца. Их встретил доктор Охчинский, бодрый и энергичный. Не стал возражать, чтобы господа из полиции проведали больного: Чухонцев в глубочайшей кататонии, ни на что не реагирует. Он не поленился проводить в палату.

На кровати лежал человек, закутанный в серое одеяло, как бабочка в кокон. Глаза были открыты, он смотрел в стену. К вошедшим не повернул головы. Палату Ванзаров узнал.

– Здесь был пациент, – указал он на пустую кровать. – Выписали?

На лице Охчинского отразились сомнения.

– Пациент? Что-то не припомню.

– Ну как же, Константин Владимирович, у него фамилии такая запоминающаяся: Котт. Его намеревался лечить доктор Успенский. Неужели выписали?

– Нет-нет, вы что-то путаете, – доктор решительно мотнул головой. – Такого пациента у Сергея Николаевича точно не было. Это какая-то ошибка… Из этой палаты никого не выписывают. Поверьте, уж такую фамилию я бы не забыл. Успенский мне бы сообщил.

– Как странно, – Ванзаров не унимался, его дернули за локоть: дескать, прекратите, друг мой. – Этот Котт был уверен, что он путешественник среди миров, прибыл из иного мира. Говорил про четвертое измерение как дверь.