Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

Хороводить помогала Белочка. Судя по стеклянным изумрудам, ее пригласили из пушкинской сказки. Нафталином от зверя не пахло, шерсть лоснилась. Белка выглядела натурально: хвост изогнут буквой «S», лапки в пушистых варежках, глазки сверкают, ушки торчком. Костюм купили специально, а не взяли напрокат в маскарадном салоне. На шее имелась еле заметная сеточка, чтобы актер мог дышать и видеть, кто дергает белочку за лапку.

Детишки не смели обниматься с волшебным зверьком, визжать, прыгать на одной ножке. Девочки и даже мальчики вели себя воспитанно. Чиновники МВД, получившие от князя Оболенского приглашение на детскую елку, занимались воспитанием так усердно, что чада стали шелковыми. Как же иначе: елка кончится, а на родителя ляжет тень, если ребенок посмеет чихнуть или хлопнуть в ладоши. Детей привезли и оставили в доме князя. Родителям на детском празднике быть не полагалось.

Глядя на чинное детское веселье, Ванзаров не радовался. Не потому, что не любил детей. Конечно, своих у него не было, а с чужими нечасто приходилось общаться, особенно с племянниками. В парадном сюртуке с золотым шитьем на лацканах было удобно, как в деревянной коробке, а накрахмаленный воротник сорочки душил собачьим ошейником. Сильней физических неудобств тревожило происходящее: князь Оболенский придумал замаскировать сеанс Самбора детской елкой. Что было ненужным риском. Войдя в квартиру, Ванзаров сразу понял ошибку.

Он прибыл, как приказали, но Зволянский опередил. Дал бесценное указание «следить в оба» и исчез. Хозяин дома, проходя мимо, одарил чуть заметным движением головы. После чего Ванзаров был предоставлен сам себе. Он встал, чтобы видеть зал, в котором будут появляться гости сеанса, а детский праздник шумел за спиной.

Первым оказался Александр Ильич. Расцеловался с князем, мило поздоровался со Зволянским. И заметил Ванзарова. Подошел, протянул руку.

– А, и вы здесь! Рад видеть…

Рукопожатие шефа политической полиции было упругим, но скользким. Александр Ильич выражал расположенность, расспрашивал о здоровье и прочих пустяках, как на светском приеме. Поинтересовался, как продвигается изучение аппарата доктора Котта. Подробности Ванзаров утаил, ответил, что выводы представит в подробном рапорте. Александр Ильич не возражал, дружески похлопал по плечу и вернулся к князю Оболенскому.

Тенью возник начальник охранки. Здороваться посчитал лишним. Подойдя так близко, будто намеревался оттеснить Ванзарова к детям, Пирамидов спросил:

– Что вы здесь делаете?

– Выполняю приказание, – ответил чиновник сыска.

В глазах полковника читалось то, что мечтал сделать, но не имел права. Он повернулся на каблуках и отошел.

Следующий гость оказался нежданным. Доктор Охчинский в новом костюме немного робел, но выглядел бодрым молодцом. Ванзарову отдал сдержанный поклон.

– Как вы здесь оказались, Константин Владимирович?

– Пригласили как эксперта по психологическим явлениям, – с долей гордости ответил он.

– Определить обман на спиритическом сеансе?

– Можно сказать и так, господин Ванзаров.

– Прошу простить за любопытство, вас пригласил… – тут была названа фамилия, которую стараются не произносить без нужды.

Охчинский светился самодовольством.

– Приятно, что мои заслуги в психиатрии известны таким влиятельным лицам. Да, не скрою, это приятно.

Со стороны прихожей раздался шум. В зале появился герой вечера. Явление напомнило выход театральной звезды. Стефан Самбор шел под руку с дамой в черном платье с глухим воротником. Рыжие кудри были уложены кое-как, но мадемуазель Рейс это не смущало. Она сверкала счастьем. По другую руку Самбора придерживал киевский полицеймейстер.

Князь Оболенский ласково выразил удивление: Цихоцкому тут не место, дамы на сеанс не приглашены. Самбор заявил, что пан полковник его друг, а мадемуазель – невеста. Если такие строгости, она может пойти на елку. Вел он себя развязно. Не пьян, скорее взвинчен, что для медиума перед сеансом недопустимо. Рейс что-то шепнула ему на ухо, он жадно поцеловал ее руку, и она ушла к детям, скользнув по Ванзарову пустым взглядом. Не желая признавать знакомство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Участники были в сборе. Ждали самого главного. Министр Горемыкин не позволил опоздать. Появился вовремя, расцеловался с заместителями, издали кивнул остальным, спросил: не пора ли начинать? На Самбора глянул и сохранил дистанцию. Наверно, хотел узнать, на что способен варшавский спирит, прежде чем показать свое расположение.

Князь пригласил в соседнюю залу.

Из небольшой комнаты вынесли все лишнее, даже со стен сняли портреты. На обоях виднелись прямоугольные пятна. Хрустальная люстра осталась. Шторы задернули. Посередине комнаты находился круглый стол, на котором установили зеркало в массивной позолоченной раме с парой свечей. Шесть стульев стояло вокруг.

Самбор уселся напротив зеркала, жестом указал занимать места. Горемыкин с князем сели от него по правую сторону, Александр Ильич – по левую. Около него присел Охчинский с важным видом. На доктора министр не обратил внимания, значит, одобрил приглашение эксперта по шарлатанству. Разумная предосторожность, когда ожидаешь так много от спиритизма. Зволянский с Ванзаровым и Пирамидов отошли к окнам. Цихоцкий предпочел остаться за дверью.

– Что ж, господин Самбор, можем начинать? – князь выражал дружелюбие. – Выключим свет и зажжем свечи?

Самбор игриво улыбнулся.

– По цо потшебно вылачачь?[55]

– Чтобы начать ваш сеанс. Разве сеанс делают при свете?

Юный спирит повернул голову, будто прислушивался к столу.

– Сианс? – спросил он, делая ударение на «и». – Сианс?

– Да, сеанс, ради которого мы здесь собрались, – Оболенский старался выдать неловкость за шутку. – Ждем с нетерпением, что явите ваши таланты, отведете в иное измерение… Ну и прочее…

– Сианс… О, так! – Самбор засмеялся чему-то и вдруг вынул из сюртука колоду карт. Мастерски перетасовал, разложил веером. – Тераз покажи фокуси!

Улыбаясь, князь выразительно кашлянул.

– Господин Самбор, фокусы – это очень мило, но мы ждем от вас несколько иного.

– Фокус! – закричал Самбор. – Естем вэлки фокуснику! Нэх пан зада карту[56].

– Алексей Дмитриевич, как это понимать? – тихо спросил министр.

Оболенский натянуто улыбнулся.

– Полагаю, Иван Логгинович, господин Самбор шутит. Такая манера начать сеанс.

Собрав карты, Самбор разложил четверку рубашками вверх.

– Фокус, прошу паньство…

Доктор Охчинский резко встал и дернул головой.

– Фокус? – раздраженно спросил он. – Этот человек лжец! Подлец! Негодяй! Его надо в отделение для буйных! Он сумасшедший! Это я великий сприт! Это я знаменитость! Это я – Самбор! А ты – никто! Тебя нет! Ты призрак!

Указующий палец доктора целился в жертву.

Самбор вскочил.

– Ти есть вариат! Лайдак!

И в лицо доктору полетела колода. Стайка карт рассыпалась по столу, лишь парочка добралась до его носа.

Охчинский бросился к обидчику с криком: «Самозванец! Это я Самбор!», неумело замахал руками, не попадая и лупя воздух. Самбор увернулся, вцепился в отвороты его сюртука, стал дергать. Доктор орал, брызжа слюной, мутузя спирита по спине и бокам.

Господа глядели на драку, как в цирке.

– Сделайте что-нибудь! – крикнул Зволянский.

Подскочив, Ванзаров рывком разнял драчунов, Охчинского прижал левой подмышкой, Самбора правой, приподнял и поволок из зала. Пойманные вертелись, как непослушные дети.

Толкнув дверь ногой, Ванзаров вытащил их в соседнюю залу и выпустил. Охчинский тут же вцепился в спирита, повалил на ковер, принялся неумело мутузить. Самбор визжал тонким голоском, дрыгал ногами и руками, как жук на иголке. Ванзаров дал себе миг передышки, вес двух взрослых мужчин был солидный. Он наметил растащить их по углам комнаты, ожидая, что подоспеет Пирамидов, прислуга или Цихоцкий выйдет из оцепенения. А дальше предстоит разбираться.