Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

– За последние пять дней убил троих, мог бы и четверых, дворника Апраксина рынка ударил в лицо, очень сильного человека, напавшего на него на ночной улице с ножом, избил. Что было раньше, мне не известно.

Охчинский по-врачебному покачал головой.

– Спасибо, что предупредили. Будем осторожны.

Врачи отправились в больницу, а пристав с помощником в соседний дом. Аполлон Григорьевич подошел к этажерке, на которой стояли фотографические рамки.

– Друг мой, когда стянули у доктора фотографию с невестой, почему не обратили внимания на остальные?

– Он заменил старые. Эти – из семейного альбома Морозова, – ответил Ванзаров. Затылок ныл и требовал холода. Или покоя. Ни того, ни другого ему не дали. Лечение состояло из глотка «Слезы жандарма». Без лишних извинений.

– А то я смотрю: девица – с обрывков фото, что подобрали в осколках… Ну да ладно. Главное, Минотавр пойман.

– Минотавра поймать нельзя, можно только победить.

– Вам виднее. Вы же изучали древних греков… Жаль, судить доктора нельзя… Как умудрились вывести его из себя?

– Игрушкой из магазина фокусов.

Аполлон Григорьевич хмыкнул добродушным удавом.

– Вы мастер на такие фокусы. Однако Котт и вас обставил: увидел ваши мысли.

– В первом опыте я думал совершенно о другом, – ответил Ванзаров искренно. Только не мог сказать, о чем. Вернее – о ком думал и тогда, и сейчас.

– Так что же вы… – начал Лебедев, желая продолжить «столько дней голову морочили». Но сдержался. Все-таки он испытывал нечто вроде стыда за удар стулом.

– Не мог понять: зачем доктору врать.

– А теперь понимаете? – Аполлон Григорьевич изо всех сил намекал: здесь имеется великий криминалист, который тоже жаждет узнать все до точки.

– Одна часть раздвоенной личности хотела, чтобы поймали моряка Шварца. Вероятно, не понимая этого, он впадал в транс и бессознательно записывал то, что с ним случилось накануне…

– То есть машинка правды, аппарат ясновидения не работает?

– Не в нашем мире, – ответил Ванзаров.

– Допустим, в докторе жило две личности. Почему жену не пытался спасти?

– Зачем ему? Он собирался убить Веру Сергеевну. Вон та коробочка с колечком об этом говорит.

Аполлон Григорьевич поднял бархатную крышечку.

– Дешевка… Цена рублей восемь. Каким образом кольцо его разоблачает?

– Он приходит в дом, Вера Сергеевна одна. Преподносит ей колечко как рождественский подарок. Небогатая женщина радуется, примеряет. В этот момент он наносит удар. Почтовый облегчил ему задачу.

Объяснение не слишком убедило. Лебедев не стал углубляться.

– «Начала» Оригена тоже его подарок? – спросил он, беря и листая. – Недешевая книга.

– Вера Сергеевна купила в подарок мужу, – ответил Ванзаров, с печалью глядя на заветный том.

Заметив, Аполлон Григорьевич протянул книгу:

– Вы мечтали купить, берите, она по праву ваша. Доктору уже не понадобится.

Колебание между желанием и совестью кончилось быстро.

– Благодарю, не могу.

Лебедев упрямо совал книгу.

– Оставьте чистоплюйство. Это не взятка и не кража: сувенир раскрытого дела, на долгую память. У меня кабинет подобным забит.

– Нет, Аполлон Григорьевич. Не соблазняйте. Я не возьму.

– Блюдете чистоту рук? Так вы же жулик, довели бедного доктора до бешенства. Не говоря о вскрытых замках.

– Да, я могу вскрыть замок и обыграть в карты. Если надо для розыска. А красть для себя… Мне на «гуся» выдали, с них куплю.

Книга вернулась в развернутую бумажную обертку.

– Как знаете, благородный вы наш… Тогда поясните, зачем Котт убил Чухонцева.

Ванзаров перегнулся через стол, надел крышку на стеклянный колпак, защелкнул замочки.

– Обещаю рассказать все, только позже… Остались неотложные дела.

А в это время в полицейском доме Казанской части господин Шереметьевский выспрашивал подробности ареста Ванзарова. Чиновник Иванов толком не понял, что случилось, видел, как чиновника сыска забрала охранка.

Ясности не наступило. Шереметьевский боялся радоваться, чтобы не спугнуть удачу. Если Ванзарова арестовала политическая полиция – это не шутки. Тогда почему начальника сыска до сих пор не поставили в известность? Или его вызовут после допросов арестованного? Что же Ванзаров натворил? Неужели вел двойную игру, подыгрывал революционерам?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Размыслив так и эдак, Леонид Алексеевич счел это самым верным объяснением. Какую змею пригрел на груди своей! Недаром Ванзаров всегда ему не нравился. Так и заявит на допросе в охранном отделении.

Прекрасное настроение длилось недолго. Дверь распахнулась, в приемное отделение сыска вошел арестованный. Кандалов или хотя бы веревки висельника на нем не было. Его не сопровождала тюремная охрана. В целом он выглядел как обычно: мерзким наглецом. Причем с черной коробкой.

Шереметьевский опешил и не нашел ничего лучшего, чем спросить:

– Неужели цилиндр купили?

– Брат маскарад устраивает, просил быть в костюме трубочиста, – ответил Ванзаров. – Доброе утро, господин Шереметьевский. Прошу просить, что не смог быть у вас на елке. Меня вызвал полковник Пирамидов по срочному делу, сами понимаете, не мог отпроситься.

– Понимаю, понимаю, понимаю, – любезно проговорил Шереметьевский, категорически не понимая, что происходит и почему политические арестанты бродят с цилиндрами как ни в чем не бывало. – А у нас было весело, ждали только вас… Пели песенки, милые детские… Да вот такие…

Леонид Алексеевич так растерялся, что спел:

Ах, елочка! Ах, елочка! Как ты всегда мила! На Рождество ты всякий раз Как много радовала нас![53]

Пел он несколько лучше, чем руководил сыском. Если не считать мастерство интриг. Исполнив куплет, Шереметьевский заторопился, снова пригласил в гости и поспешил уйти, чтобы не лопнуть от злости.

Поставив коробку под свой стол, где не бросалась в глаза, Ванзаров достал свернутые листки. Успел прочесть первый, как в приемном отделении призраком возник Курочкин. По лицу старшего филера можно было читать как по раскрытой книге: произошло что-то из ряда вон.

Ванзаров обратно скрутил листки.

– Самбор объявился? – спросил он, заранее вставая и надевая пальто.

Курочкин лишь благодарно кивнул. Слов у него не осталось.

73

Сергей Эрастович не нашелся, что сказать. Вернувшись из номера, начальственно махнул и направился в ресторан. Сев за первый попавшийся столик, указал Ванзарову место напротив себя, заказал водки, выпил рюмку, забыл закусить псковским огурчиком.

– Это он… Он… Точно он, – как за поддержкой обратился к чиновнику сыска.

– Сомневаться не приходится, – ответил Ванзаров.

– Тогда где он пропадал?

– Что пан Самбор говорит на этот счет?

Зволянский издал звук фыркающей лошади.

– Утром вышел погулять по морозу. Однако где точно был – не помнит.

– Филер не упустил извозчика, который привез Самбора.

– Хоть здесь не проворонили, – Сергей Эрастович хлопнул еще рюмку и хрустнул грибком. – Где его подобрали?

– У дома на углу Екатерининского канала и Столярного переулка.

– Родион Георгиевич, ценю ваш ум и прозорливость, но вот эта ваша манера недоговорок… Оставьте, не до того, говорите напрямик.

– Прошу извинить, – ответил Ванзаров, стараясь не смотреть на расставленные тарелки: аромат закусок отвлекал. – Предположим, что Самбор оказался там потому, что вышел или был выведен из этого дома. Адрес не случаен. В доме находится квартира, которая принадлежала господину Иртемьеву. После его смерти, о чем вам хорошо известно, квартира перешла к его дочери, Адель Ионовне. То есть по факту принадлежит…

Ванзаров не стал произносить фамилию начальника политического сыска. И в пустом ресторане уши имеются.