Фестиваль - Сергей Власов

– Можно я доложу по рекламной продукции? – тоненьким голосочком вежливо осведомилась Наташа.

– Давай, Натуля. Что там у нас с афишами и проспектами?

– Продукция складирована у Ирины Львовны Ловнеровкой на квартире. Дело в том, Сергей Сергеевич, – она покраснела, – что у нее очень хорошие связи в Управлении культуры, которое ведает расклейкой всех подобных вещей по городу. Кстати, она просила напомнить вам о ее гонораре.

– Да пошла она! Иван Григорьевич, твоя очередь.

От присутствия Бизневского Ваня покраснел не одним слоем, как всегда, а двумя:

– Безопасность будет. Я попросил своих друзей. Сменяя друг друга за четыре дня, будут задействованы пятьдесят шесть человек с Лубянки, остальные – менты. Смету я представлю.

Флюсов удовлетворенно потер руки.

– Ну что, ребятки, вроде все на мази. Светик, никого из моего списка в приемной нет?

– Какой-то пожилой человек важного вида.

– Давай его сюда. Все свободны.

То ли от безделья, то ли действительно следуя высоким постулатам дружбы, Егор Данилович Бесхребетный явился по первому зову.

– Здорово, друже, – пробасил он, тепло обнимая своего более молодого коллегу. – Что произошло в этом мире такого, что твоя очаровательная секретарша попросила срочно меня появиться в столь достопочтимом месте, как бывший кабинет Петра Ниловича Демичева?

– Здравствуйте, Егор Данилович.

– Взяв матерого прозаика под руку, Флюсов повел его в комнату отдыха, на ходу объясняя суть вопроса.

– Водка в буфете концертного зала будет? – с хитрым крестьянским прищуром спросил Бесхребетный.

– Она будет дармовой, но лимитированной. Как бы по карточкам, как на съезде писателей.

– Не напоминай мне о ворогах, о племени этом алчном. А по поводу остального – при таких условиях я тебе гарантирую половину всего писательского состава, который еще может передвигаться самостоятельно.

– Ну, это уж вы слишком.

– Ничего не слишком. Не мне тебе рассказывать, с кем дело имеем. На девяносто восемь процентов по списочному составу все писаки – хронь.

– Ну, и замечательно. Извините, что сразу забыл – дел полно: хочу поинтересоваться, как поживает ваша очаровательная воспитанница Зинаида.

– Ты понимаешь, в характере Зинули рано сказалось ее мужское воспитание. Она всегда отвечала сама за себя, многие свойства ее натуры более характерны для какого-нибудь героического юноши, мечтающего о карьере полководца, чем для молодой девушки.

Сергей вспомнил внешний вид Зинаиды и подумал: «Ничего себе девушка!».

– У нее нет нервов – одни канаты. Она может трудиться без отдыха и перерывов на обед. Вероятно, долгие годы мытарств сказались. Знаешь, дружище, она стала пить.

– «Какие годы мытарств? – опять подумал Флюсов. – Она же живет у него уже столько лет…»

– Сколько ей пришлось, бедняжке, вытерпеть от посторонних мужчин, сколько нескромных взглядов сбросить с себя, как паутину…

– И что, сильно пьет?

Данилыч как всегда встряхнул копной седых волос и, грузно опустившись в кресло, произнес:

– Да ты понимаешь, не так чтобы сильно. Пугает другое: она стала пить без меня.

В дверь постучали, вошла Светлана:

– Пришел Лабухов с двумя людьми. Настойчиво просит принять.

– Просит – примем, – кратко отреагировал руководитель фестиваля. – Егор Данилович, вы не будете против, если мы слегка расширим наш творческий круг общения?

– Что ты, что ты, – запричитал «почвенник».

Эскорт Евгения Алексеевича Лабухова по-прежнему состоял из поэта-песенника Ондруха и писателя-юмориста Виктора Контушовкина.

– Слушай, Женя, мне передавали, что ты заходил в этом же составе, но это было довольно давно. Вы что, так и не расставались с тех пор?

– Старик, так получилось.

– И как самочувствие?

– Боевое! – рявкнул Контушовкин. – Ондруха вот женили на лабуховской сестре, совместный сценарий стряпаем.

– Женщины любят ушами, но чаще – другими местами, – тут же выдал свою любимую фразу поэт-песенник. – Петь дифирамбы женщине до свадьбы – это пошлость. А вот петь ей дифирамбы после того, как вы на ней женились или склонили к сожительству, – это уже вопрос личной безопасности. В своей деятельности я исхожу исключительно из этой житейской мудрости, хотя и был женат восемь с половиной раз.

Внезапно вошедшая секретарша доложила, что на прием рвется знаток турецкого языка – Михаил Жигульский.

– Пусть войдет, – разрешил Сергей и подумал, что резоннее будет всем гостям скопом обрисовать ситуацию и поставить задачу.

Вместе с Жигульским и сопровождавшим его Аликом Кабаном в комнату впорхнула Ирина Львовна Ловнеровская. Сергей Сергеевич чуть не прослезился, шепча себе под нос: «Надо же, какая отзывчивость – все явились по первому зову…»

Догадавшись по его туманному блуждающему взгляду о характере взволновавших его переживаний, Егор Данилович негромко цинично заметил:

– Сереня, не обольщайся – они просто все хотят денег и дармовой водки.

Ирина Львовна была как всегда выше всяких похвал: любезна, остроумна, в меру доброжелательна и патологически конкретна. Но это только первые пять минут, пока со всеми здоровалась. Ее гибкий вкрадчивый ум всегда знал кратчайшие пути преодоления многочисленных трудностей, встречавшихся на ее жизненном пути. Когда же создавались ситуации благоприятные, не носящие соревновательного характера ни с кем из людей или самой судьбой, ум, как какой-то сложный механический агрегат, начинал сбавлять обороты, постепенно затухал, дабы набраться сил для дальнейшей экстремальной деятельности, и наконец совсем мог выключиться. В такие минуты Ловнеровская начинала говорить фантастические глупости.

– Значит, так. Поскольку афиши лежат у меня дома, я в курсе, что фестиваль на носу. К вашим услугам любые эстрадные артисты, музыкальные и танцевальные коллективы, включая «Березку», «Лебедушку» и «Красноярский сапожок», два духовых оркестра, разговорники, жонглеры-эквилибристы, секстет виртуозов-аккордеонистов и вообще все, что пожелаете.

– Ирина Львовна, у нас концерт симфонической музыки, пусть и авангардной. Зачем они нам?

– Да? – изумилась Ловнеровская. – Я знавала не одного музыканта. Даже имела парочку дирижеров. В наличии… Ой, хотите анекдот? Играет оркестр под управлением Караяна. Вдруг раздается крик: «Есть ли в зале врач?» Музыканты сбиваются с такта, кое-как концерт продолжается. Вновь раздается тот же крик. Из третьего ряда поднимается мужчина: «Да, я врач». Возмутитель тишины радостно восклицает: «Прекрасная, волшебная музыка! Не правда ли, коллега!»

– А вы знаете – это идея! – воскликнул Лабухов. – Можно ведь между музыкальными номерами, а также в фойе, а также перед входом в Концертный зал имени Чайковского рассказывать публике анекдоты. Это привлечет внимание, и народ валом повалит.

Увидев, что Флюсов начинает злиться, Лабухов попытался дать задний ход:

– Ну, это я так… к слову. А на самом деле я гарантирую приход на первый и последний дни концертов собственной редакции в полном составе.

– А я мобилизую трудовой коллектив крупнейшего в нашем городе универмага «Лейпциг», – важно сказал поэт-песенник. – Я для них по заказу недавно специальный гимн сочинил. Хотите, почитаю?

– Чуть позже, – попросил Сергей Сергеевич, показывая на часы.

Долго молчавший Жигульский вскочил с места и, плюясь в разные стороны, как всегда с пулеметной скоростью затараторил:

– Рок-тусовка к вашим услугам! Лучшие музыканты страны! Я гарантирую пятьдесят… Нет, сто… Нет, сто пятьдесят человек каждый день. Неимоверная энергетика. Масса снобизма. Авангард любим в народе в любых проявлениях. Только из уважения к Сергею Сергеевичу. Вся галерка будет аплодировать непрестанно. Спиртные напитки – за ваш счет! У всех – понимание экспрессионизма. Подтяну художников. Рок-клубы из Подольска и Серпухова. – Здесь немного его слюны попало на платье Ирины Львовны.

– Послушайте, милейший… – начала было она.

Жигульский, не останавливаясь, достал из кармана платок и протянул ей. Его нежный взгляд как бы говорил: «Я тебя очень люблю, старая женщина. Но вытри же сама. Видишь, я занят».

– Распространение в фойе печатной продукции… Последние эксклюзивные эротические кадры – никому в зале скучать не придется! В первом ряду – все известные продюсеры.

– Да заткните его, – попросил Егор Данилович. – Дружок, твоя фамилия не Верблюдов?

– У него просто на душе холидей, – скромно заметил Алик Кабан. – Меня на днях устроили на работу помощником заместителя министра плодоовощного хозяйства. Я тоже постараюсь внести свою лепту в общее дело. У меня, правда, нет подходящего для столь клевого сейшена сьюта, шузья и тая, но я что-нибудь финкну, лукну и появлюсь кингом, несмотря ни на что.