Пленники зимы - Владимир Яценко

Я пытаюсь спросить: "сколько ещё?" Очень даже по-человечески. Так рабочие справляются между собой, сколько там осталось до обеда? Или студенты прикидывают время, оставшееся до экзамена. Или старослужащий отмечает дни, оставшиеся до дембеля. Или женщина в последние недели перед родами.

И опять дружеское пожатие плеча.

"Всё моё, парень, – чувствую в этом пожатии. – Сколько бы там ни оставалось, оно всё моё". Я склоняю голову и в смирении пытаюсь обрести дополнительные силы.

Ничего не выходит. Очень тяжело. Похоже, я выдохся.

"Почему я, Господи?" – спрашиваю.

А в ответ – тишина. И плечо, вроде бы как освободилось.

С удивлением прислушиваюсь к себе. Вернулось чувство вины и утраты. И сомнения.

И время – вот оно: каждая прожитая минута – очередной шаг к могиле.

Чувства предательски, исподтишка, уже начали свою вероломную работу по привязке моего "я" к "здесь" и "сейчас". Сижу в кресле. Мягкое. Обволакивающее. Ощущения знакомы, – похоже, это мой задодром из КАМАЗа.

Принюхиваюсь. Пластик, кожа… На слух: где-то работает вентилятор, может, кондиционер.

Открываю глаза. Нет. Не КАМАЗ. Уютное помещение, мягкий зеленоватый свет. Калима в метрах трёх лежит. На диване. Спит, наверное. А кресло, конечно, моё. И табличка имеется. Про международный клуб надутых спесью индюков. Я становлюсь на жёсткое ковровое покрытие и осматриваю спинку. Знакомая царапина на своём месте.

– Максим? – это Калима проснулась.

– Что тут без меня было, Калима?

Она встаёт, осматривается.

– Где это мы?

Мне не по душе играть в глухоту к вопросам. Но другого выхода не вижу:

– Что ты последнее помнишь?

Она переводит взгляд на меня. Ясный такой взгляд. Пронзительный. Ледяной взгляд испуганного человека. Я осматриваю себя: рифленый пресс, загорелое тело, кильт из непонятного материала, пояс с двумя огромными чёрными когтями вместо застёжки…

Что ж, есть от чего испугаться.

Y

Никогда бы не подумал, что у живого человека можно обнаружить столько достоинств.

Калима не просто внимательно слушала, – она внимала каждому моему слову. Едва я притормаживал, в тщетных попытках лучше объяснить свои ощущения, как она уместными наводящими вопросами вдохновляла меня на перечисление новых подробностей.

Наш исход из-под Купола больше напоминал бегство. Навыки по управлению изрядно модернизированным судном получали по ходу самого управления. Запустили двигатели, – и больше их не останавливали. Где эти двигатели расположены и как они выглядят – не знаю. Но, судя по давлению кресла на спину при ускорении, мощь немалая. И это при полной тишине и отсутствии вибрации корпуса! Включили экраны наружного обзора – картинка что надо. Никаких мёртвых зон. Обзор по полному телесному углу.

Все триста шестьдесять градусов по всем трём координатам. Сдали назад – волна метра три высотой пошла. Вылетели из фиорда так, что кормой едва не выехали на противоположный берег. Развернулись, и, притормаживая "малым ходом назад", погребли вперёд по течению.

Занятная игрушка, но пришлось поволноваться.

Так что времени обсудить неожиданные результаты охоты на Сеть не было. Вот прямо сейчас и обсуждаем. Под родным голубым небом, в двух метрах над океаном, под защитой от ветра надстройкой скошенного к корме верхнего рубочного люка.

И в полной тишине. Как на паруснике. Вот только ветер "в лоб". Выглянуть из-за прикрытия надстройки – что голову в аэродинамическую трубу засунуть, щёки крыльями раздувает. А здесь, в кокпите, тепло и уютно.

Я продолжаю свой рассказ, а под сердцем всё "ёкает": в центральном посту никого нет. Штурвал "сам по себе". А скорость, между прочим, тридцать узлов! И это треть мощности! Волны побоялся. Да и на спутниках раньше времени светиться неохота. Там не дураки сидят. Удивятся: что это за лохань такая, что со скоростью спортивного скутера против волны идёт? Нет. Незачем нам центру космического наблюдения задачки подбрасывать, и без того проблем не перечесть.

Можно сказать, по горло в них, в проблемах…

– А сами миры видел?

– Планеты эвакуации? Да, конечно, кое-что показали.

Просто поразительно, сколь многое прошло мимо моего внимания. Или я был сильно занят работой? И ведь устал же по-настоящему, без дураков: едва всплыли, определились по радио с ушедшим сейнером о точке встречи, как отключился. Думал прилечь минут на двадцать, а проспал двенадцать часов без дрёмы, зевоты и сновидений. И Калима, молодец, хороший товарищ. Как ей было любопытно, а не тревожила. Занималась полезным делом: осмотр и предварительная опись матчасти корабля, инвентаризация холодильников камбуза и рыбная ловля.

Результаты последней, как раз, и придают моему рассказу привкус рыбацко-охотничьих баек, которыми потчуют приятели друг друга, по очереди опуская ложки в котелок с душистой ушицей.

– Не сказал бы, что сплошной райский сад, но в целом, как я понял, не намного отличаются от Земли. Деревья, как деревья, и живность, вся о четырёх ногах, с головой, с двумя глазами. Небо, облака, земля с травой… – меня вдруг передёрнуло. – Не то что ад, из которого мы так удачно драпанули.

– Нет, – авторитетно возразила Калима. – Думаю, это всё-таки был рай. Сад в Эдеме, на Востоке. А вот в ад мы с тобой вернулись, дружище. Живём мы здесь.

– Мне всё равно, – очень не хотелось с ней спорить. – Главное – мы дома.

– Точно, – немедленно согласилась она. – Родина!

Калима подалась чуть вперёд и точными движениями перевернула куски рыбы на решётке электрожаровни.

– Бери, – предложила она. – Эти уже готовы.

Что-то мешает воспользоваться предложением. Свербит под теменем и плющит сердце.

– Помянуть бы…

Калима уважительно кивает и достаёт из ниши борта кокпита бутылку украинского конька.

– Пойдёт?

– "Таврия"? Шесть лет? То, что доктор прописал!

Она уверенно разливает коньяк по маленьким гранёным стаканчикам.

– Упокой Господь их души, – говорит Калима.

– Дай им миры лучше нашего, – откликаюсь я.

Выпиваю как воду, но через секунду "догоняет". Греет грудь и отпускает сердце.

Калима ловко перебрасывает приличный кусок рыбы мне на тарелку. Видать здоровая рыбина была: рёбра наружу повылазили и от жара чуть потемнели.

– Ещё одно, Калима, – не тороплюсь я закусывать. – Есть кое-что неприемлемое…

– Отбор и "расовая чистота"? – спрашивает она. – Но ведь ситуация изменилась?

Отбирать не нужно, ввиду отправки во Вселенную каждого, кто рискнёт ступить на порог. А свой расизм обещаю придерживать, щадя твои нежные чувства. Идёт?

Я с минуту смотрю на неё, потом киваю.

– Идёт.

– Кто и как задаёт координаты? – спрашивает Калима, наблюдая как я, обжигая пальцы, снимаю с рыбы хрустящую корку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});