Связанные звездами - Минни Дарк

с расписным грифом. Он знал, что от всего этого вместе – и еще от чего-то неизвестного – его сердце болит, но это самая сладкая в мире боль.

Стоя на стуле – на который он взобрался, чтобы лучше видеть зал и поскорее найти Лауру Митчелл, – Ник Джордан нашел себя: в свете печального взгляда Блесид Джонс, в ее бархатистом голосе. Она пела свою самую известную песню. Для него.

Я искала глубин, но встречала лишь ложь.

Я смотрела вперед и не видела путь.

Не сумела в глазах я твоих утонуть.

Там, где брод, с головой никогда не нырнешь.

Красивый мальчишка,

на деле пустышка.

Полюбить я успела,

Но нырнуть не сумела,

и теперь налетела

На скрытые мели.

Пока ее слова, сперва достигая его ушей, а затем и мозга, проходили глубже, прямо в размякшее, как губка, сердце, Ник понял, что Лаура не была водяной лилией, никогда не была. Вовсе не у Лауры не было ничего внутри, кроме крошечных, запутанных корешков. А у него, у него самого. И Жюстин это знала с самого начала. Притворившись Лео Торнбери, она всевозможными способами пыталась сказать ему, чтобы он смотрел глубже, искал глубже, двигался глубже. Был глубже.

Жюстин.

Блесид Джонс и ее команда как раз начали длинный проигрыш, совпавший с нарезкой воспоминаний в голове Ника. Вот Жюстин, замотанная в его свитер, стоит холодным вечером на своей крыше, и слишком длинные для нее рукава плещутся на ветру, словно крылья птицы. А вот Жюстин у дверей своей квартиры, верещит, как мегера, что он смывает свой талант в унитаз. А вот Жюстин, грозно нахмурив свои выдающиеся брови, отвоевывает у других барахольщиков набор шашек с битвой Ватерлоо. Жюстин, вся в подтекающей серебряной краске, с липкими и красными от яблочной ириски губами, поднимает к нему лицо. Жюстин, стоящая на крыльце Эвелин Тауэрс, с убитым видом смотрит на фургончик с его вещами, а он, с двумя чемоданами в руках, делает вид, что не замечает ее.

Жюстин исправляла его гороскопы не для того, чтобы одурачить его или посмеяться. Она это сделала, потому что пыталась сказать ему то, о чем он и сам должен был догадаться по сотне других причин: она – та, кто станет для него единственной.

Блесид Джонс спела припев в последний раз и на последних, парящих горько-сладких нотах закрыла глаза, а когда они отзвучали, открыла их, чтобы снова поймать взгляд Ника.

«Спасибо», – произнес он одними губами, и Блесид Джонс едва заметно кивнула встрепанной головой, без слов говоря «пожалуйста», прежде чем собравшаяся в зале толпа пришла в окончательное неистовство.

В мире множество женщин, не умеющих правильно ходить на высоких каблуках, но Лаура Митчелл была не из их числа. Когда Ник отвернулся от Блесид Джонс и заметил, как Лаура входит в бальный зал «Галактики», его первой мыслью было, что Лаура так легко и изящно ходит в этих черных туфлях с ремешками, словно они – естественное продолжение ее ног.

Ник спрыгнул с кресла и стал пробиваться к двери сквозь взбудораженную толпу, от которой пахло потом, текилой и ликованием. Подобравшись поближе, он позвал:

– Лаура! Лаура!

Пока она последовательно отмечала – что он здесь, что он идет к ней, что на нем окровавленная рубашка и драный смокинг – выражение ее лица менялось, как погода в межсезонье, когда через секунду после дождика с солнцем может налететь град с громом и молнией. К тому моменту, как он добрался до нее, черты ее лица сковал лютый мороз.

– Так значит, ты жив, – констатировала она.

– Мне так жаль. Я должен был позвонить. Я и хотел позвонить, но уронил телефон в пруд, – сказал Ник. – Я пытался добраться сюда. Несколько часов. Лаура, мне жаль.

Ник сунул руку в карман смокинга и вытащил коробочку с кольцом.

– Здесь? – ужаснулась Лаура, пораженно оглядевшись. – Сейчас? Ты серьезно?

Ник открыл коробочку и заметил, что Лаура старается не смотреть на рубин внутри.

– Не сейчас, – заявила она. – Это неправильно. Ты полностью испортил канун Нового года. Теперь придется ждать до дня Святого Валентина.

– Нет, – возразил Ник. – Я думаю, момент идеальный.

Он взял ее за руку, но не развернул кисть так, как обычно делают, собираясь надеть кольцо на чей-то палец. Он развернул ее ладонью вверх, положил туда и кольцо, и коробочку и увидел, как на лице ее снова солнце борется с дождем.

– Я хочу, чтобы это кольцо осталось у тебя. Как прощальный подарок.

– Что? О чем ты говоришь?

– Лаура, ты – самая красивая женщина из всех, что я видел. Ты, вероятно, самая красивая женщина из всех, что я когда-либо увижу в реальной жизни. И всю свою жизнь, видя тебя на билбордах, я буду поражаться твоей красоте. Когда ты будешь одной из тех красавиц с серебристой шевелюрой, которые рекламируют антивозрастной крем, я буду смотреть на тебя и благодарить судьбу, за то, что дала мне шанс познакомиться с тобой. А еще ты одна из самых сильных и трудолюбивых людей, что я знаю. Тебя ждет невероятный успех, и глядя на этот успех, я буду восхищаться им и аплодировать тебе. Но я не собираюсь на тебе жениться.

– Ты порываешь со мной? Отдав кольцо?

– Послушай, Лаура. Мне никогда не стать тем, кем ты бы хотела меня видеть. Мне никогда не дать тебе то, что ты хочешь иметь. Я не могу обещать, что не буду ездить на велосипеде и есть лапшу из пакетиков, когда мне стукнет шестьдесят. Прости, Лаура, но я тебе не подхожу. Но где-то там… – Ник неопределенно махнул рукой в направлении города, страны, мира, – есть человек, который подходит. И я хочу, чтобы ты нашла его.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Пусть Ева с Сергеем проводят тебя домой, хорошо?

– Я поверить не могу. Куда ты идешь?

Ник не ответил. Он просто отступил назад, с теплой улыбкой помахав Лауре.

А затем покинул здание. По лестнице.

Поскольку ночь была жаркой, Жюстин удобно устроилась поспать прямо на террасе, под звездами. И спокойно тоже, поскольку одним из немногих плюсов жизни в засушливой местности является отсутствие москитов по ночам.

Около трех утра Жюстин разбудили возвратившиеся с вечеринки родители: Мэнди взялась сюсюкать с Люси, а Дрю – стучать дверцами кухонных шкафчиков в поисках аспирина. Вскоре огни в доме снова погасли, и Жюстин начала уплывать в сон