Екатерина Великая (Том 2) - А. Сахаров (редактор)

Оживлёнными, загоревшимися глазами проводив принца, государыня спустила ноги с постели, откинув меховую мантилью, покрывающую их, и сделала движение к Платону Зубову, который поспешил принять протянутую ему руку и прижать к своим губам.

– Знаешь, друг мой! – весело, бодро заговорила Екатерина. – Я должна сказать тебе… Я верю, что это ты принёс мне счастье. С твоим появлением удача по-старому служит мне, милый друг. Дай Бог, чтобы всегда так было!..

– Я и тебя люблю, – добавила Екатерина, обращаясь к Валериану. – Ты – славное дитя. Я верю, вас обоих мне на радость судьба послала теперь. У, баловник-мальчишка!..

Молча, внимательно глядел Платон на материнскую нежность, которую проявляла Екатерина к его брату. Невольно настоящее чувство досады, ревности вдруг сжало ему грудь, и он подумал: «Как, однако, смел стал с нею мальчишка… Нет, и брату в этом случае лучше не доверять. Скорее бы уехал. И чем дальше, тем лучше».

* * *

Двух месяцев не прошло, как Валериан Зубов мчался на юг, в армию Потёмкина.

– Гляди, всё сообщай подробно, что увидишь, что услышишь, что узнать стороной доведётся о «подвигах» «князя тьмы», с Суворовым поладь при встрече. Он тоже, как слышно, зубы точит на своего неуча-фельдмаршала… Шепни старику, что я дивлюсь его делам… Хотел бы достойных наград добиться для такого героя… Да, мол, «Циклоп» на пути стоит… Словом, будь начеку там… А я здесь постараюсь укрепиться… Тогда нам с тобой хорошо будет жить на свете…

Валериан прекрасно понял старшего брата и, как это выяснилось в самом скором времени, сумел выполнить его советы.

* * *

Как-то особенно быстро пролетело время до конца года, полного для Екатерины самыми разнообразными, но преимущественно приятными событиями.

С юга доходили добрые вести о победах над турками. Морская война приостановилась до более тёплой поры. Обе враждующие стороны воспользовались желанной передышкой, чтобы собраться с силами для дальнейшей борьбы.

А в то же время за кулисами, при помощи союзных держав, готовились к миру, необходимому России, но ещё более – Швеции, окончательно истощённой непомерными затратами на войну. Удача не особенно улыбалась самонадеянным «морским королям», как величали себя, в память давних лет, шведы, – их не могли спасти даже субсидии Англии.

Но другие заботы одолевали Екатерину. Когда ей сообщили, что король Людовик был доведён до того, что вошёл с мятежными толпами в ратушу Парижа и вышел из неё с трёхцветной революционной кокардой на шляпе, негодованию Екатерины не было границ.

– Чего же теперь можно ждать! – восклицала она, шагая по своему кабинету и засучивая порывисто рукава. – Скоро и у нас при дворе начнут петь бунтарские песни… Недаром стали появляться такие книжки, как этот возмутительный пасквиль Радищева!.. Но я того не потерплю!.. В корне уничтожу гидру возмущения, которая сюда, в моё царство, протянула свои лапы… Я всех государей подыму на борьбу с этими якобинцами, с мартинистами, с масонами.[156] До сих пор я считала их добрыми людьми. Но вот к чему вели их бредни. Предательство скрывали они под своею напыщенной болтовнёй. Довольно. Меня никто не проведёт. Слышали, генерал, что пишут из Москвы? – обратилась она к Зубову, который сидел тут же. – До сих пор считают меня «чужою», немкой, а сами так офранцузились, начиная от первых вельмож до последнего приказного, что готовы променять родину на бредни этих заморских болтунов.

У нас во всём Петербурге нет столько выходцев французских, шпионишек, пропагандистов разных, сколько в Москве у двух-трёх тамошних «больших бояр»… Всё простить не могут новой столице, что здесь, а не там и наш двор, и главнейшее правительство живёт. Так можно ли сравнить новую столицу с этой огромной деревней?.. Вот я их подберу. Я думаю туда генерала Прозоровского в главнокомандующие послать. Он подберёт их всех там!..

– Давно бы пора, ваше величество. Я тоже очень плохие вести имею из Москвы. Но тут уже указывают, что в Петербурге надо искать причину того, что происходит в Москве. Здесь порицают войну, а там откликаются… Здесь толкуют о союзах с Пруссией и Англией, для вас неприятных, государыня. А там поддакивают… Так мне пишут…

– И совершенную правду. Я тоже знаю. Это из Гатчины дирижируют… Или хотят, по крайней мере, свою силу проявить. Посмотрим! Я с Прозоровским сама поговорю, когда ему ехать надо будет… Он уже не станет никого слушать, кроме меня…

– Посмел бы он, государыня… Хотя, вот, светлейший словно и против этого назначения…

– А ты откуда знаешь? Я тебе ещё не давала его последнего письма…

– Так. Он и другим здесь писал… На ваше величество дабы повлияли… удержали вас от излишних подозрений и строгости… весьма благодетельной на мой взгляд…

– И на мой. Так, что же об том и толковать! А князь пишет очень осторожно. Он знает, что я прямых приказаний не люблю… Да, правду сказать: и надоели мне указки. Ужели не могу по-своему даже тут поступить? Он издалека всё надеется править здесь всем. Пусть лучше делает своё дело. Побеждает – и слава Богу! А мы здесь уж справимся как-нибудь, с Божьей помощью. Вот гляди, что он пишет… Вот тут о Прозоровском… Остальное неинтересно. Да я и передавала тебе… Читай… Остроумно, надо сознаться, но несправедливо. Нашёл?

– Нашёл, ваше величество…

И Зубов стал вслух читать:

– «Ваше величество собираетесь послать в Москву на командование князя Прозоровского. Это – самая старая пушка из вашего арсенала, государыня, и, за неимением собственной, – будет всегда бить в вашу цель… Но одного боюся, чтобы не запятнал кровью в потомстве имени вашего величества»… Какая дерзость!

– Хуже, генерал: неуместное вмешательство. И дерзость иногда бывает кстати. А что не впору и не к месту, то хуже всего! Но я больше по указке светлейшего ходить не стану. Можете быть покойны. За свои подвиги он стоит всяких наград. И дело за ними не станет… Но и я хочу быть свободна. Он это скоро поймёт из моих действий. А какие вести у тебя из Ясс? Там дела как будто остановились? Сухопутная кампания – не морская. Зима – самое– время для боёв.

– Я, государыня… Вы знаете моё глубокое восхищение талантами господина фельдмаршала… Но любовь моя к родине и к вашему величеству не позволяет молчать и о тех слабостях, которые мешают светлейшему достичь высших степеней славы… Покрыть славой имя и оружие вашего величества… И я всё скажу, что мне пришлось узнать… Даже если это вызовет недовольство вашего величества…

– Никакого недовольства. Говори прямо. Я вижу, как ты добр и привязан ко мне… Не виляй только. Со мною будь всегда начистоту… Это – первое твоё правило быть должно… Что же? От кого получил вести? Наш мальчик пишет, должно быть? Говори…

– Не только Валериан… Генерал Суворов тоже не очень хвалит распоряжения фельдмаршала, находя, что не совсем они к делу и мало говорят об искусстве вождя…

– Суворов порицает?.. Это нехорошо… Хотя… Нет ли тут посторонних причин? Он давно заглядывает ко мне в руки: нет ли у меня и для него фельдмаршальской шпаги и жезла? Пусть ещё отличится немного… Найдём и для этого чудака… красивую игрушку… Пусть потерпит. А Валериан что пишет?

– Всё то же: кутежи, дамы без числа и самых разных наций, траты непомерные, игра на десятки и сотни тысяч рублей, оргии всякие… Словом, не желаю оскорблять слуха вашего величества… А вести всё те же… Причём, смею заверить, что брат не ищет сравнения с князем… Наоборот, удивляется уму его и сетует, что мало в дело применяются такие большие способности великой души…

– Милый мальчик… Я хотела бы его видеть скорее у нас… Неужели тебе не жаль держать брата там, среди опасностей? Поди сюда… Ревнуешь? К нему! К ребёнку! Не стыдно? Глупый… Ну, Бог с тобой. Батюшки, даже слёзы проступили на наших красивых глазах. Генерал, это вам вовсе не идёт… Успокойтесь… Всё будет так, как есть. А может быть, ещё лучше… Я осторожно постараюсь напомнить князю. Если начать очень строго, он всё бросит и прискачет сюда. Может быть, ты этого желаешь? Нет? И я тоже… Значит, пошлём ему новые награды… Пообещаем ещё… Только бы действовал поживее, не погружался бы в свою лень и беспутство… Да он не может. У этого человека всё на широкую ногу… И хорошее и плохое… Уж такова, видно, его судьба. Ну, поглядим… А пока удача улыбается нам, надо ловить её ласку. Она редко улыбается людям на земле…

– Вам ли это говорить, государыня… Столько лет счастливого правления… Победы, успехи, слава… И это – не дело удачи, а дело рук моей государыни, великой Екатерины, достойной наследницы великого Петра.

– А ты – великий льстец и сладкопевец… Тебе бы с Державиным в конкурс вступить… Но я верю, что искренно…

Зубов горячо поцеловал протянутую руку.

– Да, кстати: Державин теперь, я слышала, при тебе… Он хлопочет о своих делах. Перессорился со всеми по службе, где ни сидел, и дела запутал. Как ты ладишь с нашим Пиндаром?[157] Положим, характер у тебя золотой, даже лучше, чем у моего Храповицкого, которому все друзья. Но положения ваши разные… Вот что удивительно. Если и дальше так будет, мне только радоваться остаётся, что Бог послал тебя под конец жизни.