Северная война и шведское нашествие на Россию - Евгений Тарле

Таким образом, если у Карла могли еще быть какие-нибудь колебания относительно того, стоит ли задерживаться под Полтавой и не лучше ли, после половодья, опять идти в Слободскую Украину, а оттуда на Харьков, то в апреле последовал толчок, окончательно решивший дело и побудивший Карла безотлагательно осадить и стараться взять Полтаву. Это окончательное решение короля не в полной мере, но до известной степени связалось с переходом запорожцев в шведский стан.

Запорожцы, жившие в Сечи в своих куренях, а вне Сечи в зимовниках на берегу нижнего Днепра от Переволочной до устья реки, не очень охотно и не очень искренне подчинялись как царю московскому, так и гетману батуринскому, хотя и Петр считал их своими подданными, а для Мазепы они были людьми, подвластными его компетенции. Но Мазепа знал также, что их лучше просить, чем требовать от них. Запорожье заволновалось, едва только узнало об измене гетмана Москве, и там, по-видимому, более резко обозначились уже с давних пор существовавшие два течения: одни предлагали идти за Москвой, другие — идти за Мазепой. И Петр и Мазепа направляли в Сечь свои универсалы. Петр говорил в своих воззваниях о перехваченных письмах Мазепы, который желает отдать Украину польскому королю, и это влияло на запорожцев, выросших в традициях борьбы против Польши. А Мазепа уверял, что король шведский оставит за ними по старине все их вольности, что они навсегда будут избавлены от опасности московского ига. Хотя никакого московского ига запорожцы до той поры не чувствовали, а, напротив, в долгие годы шведской войны Петр очень старался не раздражать это, все еще сильное и могущее стать опасным, хоть и не регулярное, войско, но все-таки уже с начала 1709 г. в Запорожье шведская сторона начала брать верх над московской, и влиятельный кошевой атаман (избираемый глава запорожцев) окончательно повлиял на своих товарищей, указав, во-первых, на продвижение Карла XII к югу, а, во-вторых, мазепинцы пустили слух о том, будто крымский хан обещает запорожцам свою помощь, если они станут на сторону Мазепы.

Мазепа, Гордиенко и сам Карл XII, конечно, мечтали о выступлении Турции и ее крымского вассала — хана. Но хан, безусловно желавший помочь запорожцам, не получил на это разрешения из Константинополя и так и не выступил. Однако ряд документальных данных показывает, что в марте, апреле, мае при константинопольском дворе не прекращались колебания по вопросу о том, выступать ли против России или не выступать. Шведские дипломаты и эмиссары Станислава Лещинского делали все зависящее от них, чтобы побудить Оттоманскую Порту вступить в войну. Но, с одной стороны, кипучая деятельность Петра в Азове и Троицком показывала, что русский флот не останется пассивным зрителем турецкого нападения, а, с другой стороны, несмотря на все тенденциозные россказни шведов и польских эмиссаров, султан и визирь не могли не знать хоть отчасти о том, что творится на Украине. Народная война против шведов и мазепинцев усилилась весной 1709 г. в необычайной степени. Партизанские отряды нападали на шведов совсем близко от Великих Будищ, где стоял Карл, и от Полтавы с самого начала ее осады. Отряды верных казаков беспощадно истребляли запорожские шайки, бродившие по Украине в апреле, мае, отбившись от главной массы соумышленников, примкнувшей к шведскому войску. Уничтожение запорожских изменников Яковлевым сначала под Переволочной, затем в самой Сечи нанесло удар всем надеждам Карла и Мазепы на турецко-татарскую помощь. Это не мешало Мазепе вводить в заблуждение всех пошедших за ним или еще колебавшихся казаков, сочиняя письма от крымского хана, якобы требующего, чтобы казаки повиновались Мазепе, и т. п.

Вопрос о социальном составе, о классовом характере как той части запорожцев, которая пошла за Гордиенко, так и тех, которые остались верны Москве, весьма интересен, но еще не разрешен исследователями запорожской старины, — и в источниках, касающихся событий 1708–1709 гг., нам не удалось найти четкий ответ, ни в "Делах малороссийских" ЦГАДА, ни в других местах. По скудным отрывочным указаниям, касающимся разногласия в «поведениях» запорожской рады в самые последние годы XVII и начале XVIII в., мы еще можем сказать и документально подтвердить, что, например, в 1693 г., когда в Сечи дебатировался вопрос — принимать ли участие в походе на Крым, то вся «голутьба» требовала согласных о Москвой действий и готова была перебить «пререкателей», т. е. противников Москвы и затеваемого Москвой похода. Но как высказывались специально «голутьба» и «неголутьба», когда Константин Гордиенко склонял Сечь к измене, — на этот вопрос документированного ответа у нас нет.

Фанатическая, непримиримая, очень давнишняя ненависть Константина Гордиенко к Москве увлекла в конце концов в пропасть многих потому, что они боялись уничтожения старых прав и вольностей Запорожья и торжества порядков московской государственности. Лозунг борьбы за старые вольности был тем основным демагогическим приемом, который был пущен в ход кошевым. Изменнику много помогло распространявшееся уже (особенно с начала весны) в Запорожье убеждение, что вся шведская армия, двигающаяся на юг, явится вовремя, чтобы прикрыть Сечь от царских войск.[440]

Не очень спокоен был Петр I в это критическое время относительно турок, и уже в августе 1708 г. посол Петр Толстой объявил двум наиболее важным сановникам в Константинополе — шифлату и муфтию, что они будут получать отныне ежегодно от двух до пяти тысяч червонцев. Петр беспокоился неспроста, потому что Толстой на всякий случай объявил обоим подкупленным сановникам, что "выдача начнется лишь с 1 января 1709 года… — ибо в октябре или ноябре обнаружится турецкое намерение. Они довольны, и так мир! Только непременно нужно прислать деньги в конце декабря, чтобы не показаться обманщиками и тем не испортить всего дела".[441]

Ранней весной 1709 г. опасения Петра относительно возможности внезапного выступления Турции были вполне основательны. Из Крыма Селим-гирей всячески торопил султана и великого визиря. Карл XII и Станислав Лещинский прислали султану письма, а Мазепа письмо от себя. В письме гетман утверждал, что все казаки на его стороне и что если турки не воспользуются удобным случаем и не помогут казакам освободиться от власти Москвы и стать свободным народом и прочной преградой между Москвой и Турцией, то им придется позднее считаться с видами России на покорение Крыма.

Все это повлияло на Порту, и уже были отданы приказы об отправлении морских сил в Черное море, а сухопутного отряда — к Вендорам, по направлению к русской границе. Об этом доносит австрийский посол Тальман из Константинополя в Вену. Донесение Тальмана помечено 18 июля 1709 г.[442] А ровно за десять дней до того, 8 июля (нов. ст.), произошла Полтавская битва, о которой Тальман еще не знал, и вопрос о выступлении Турции был снят с очереди.

Нордберг рассказывает о письме, об «ответе» крымского хана, якобы полученном Мазепой непосредственно от хана. И эту явную выдумку самого Мазепы повторяет Нордберг, который верил всему, о чем повествовал гетман в шведской ставке, желая поддержать свой шатающийся авторитет среди шведских генералов. А вслед за Нордбергом эту же версию пресерьезно принимает и Костомаров, даже не потрудившийся вдуматься в самую формулировку мнимого письма крымского хана: "он желал, чтобы они (запорожцы. — Е. Т.) оставались связанными с Мазепой".[443] Тут каждое слово кричит о том, что оно сочинено Мазепой. Во всяком случае эта проделка вполне удалась: кошевой Константин Гордиенко убедил запорожцев, что если они перейдут к шведскому королю, то Москве их не достать: с севера на юг к ним приближается шведский король, а с юга на север к ним придет на помощь крымский хан.

Еще в середине января Меншиков отправлял к Петру делегацию "послов запорожских" и советовал царю "милостиво их принять".[444]

Но, кроме пустых речей и проволочки времени, от этой делегации ничего не получилось. Князь А. Вяземский доносил 23 февраля Меншикову, что приказ не допускать запорожцев до соединения с шведами и "заграждать от неприятеля запорожцев" трудно исполним. "Неприятельские люди" приближаются к Полтаве, а другие шведские отряды, которые стояли около Камышина и Лохвицы, тоже стягиваются к Полтаве, и русским войскам, стоящим между Пселом и Ворсклой, невозможно было вследствие слишком трудных переправ отправиться к Переволочной. А между тем сделать это было нужно, так как "оные запорожцы любо какое злое намерение имеют" и могут уйти за Днепр. Русские начальники отрядов, бывших между Ворсклой и Пселом, очень хотели к концу февраля подтянуть к себе поближе тех запорожцев, которые им казались более надежными, писали к Шугайлу на Переволочную и к "полковнику запорожскому Нестолею" (он же Нестулай), но что-то "еще на оные письма отповеди от них не прислано".[445]