Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова

это же так банально…

Она уже командует, быстро вошла в роль, так я и сам не прочь побыть в её власти, отмечал про себя с удивлением Глеб. Колодец стоял на другом краю огорода, и он, насвистывая несложный мотивчик, отправился. Грядки были еще не перекопаны, кое-где ещё оставался снег. Вдруг он заметил свежие следы. Как следопыт, нагнулся он к отпечатку ноги, кажется, след от кроссовки, мужской. А вот ещё след. Да тут ужасно наследили этой ночью. Надо сказать осторожно, чтобы не испугать Полину. Он вернулся в дом озабоченный.

– Что-то не так?

– Поленька, там какие-то следы, кажется.

– Кажется, или следы? – она накинула куртку и пошла вслед за ним, – Действительно. Наверное, сторож ночью ходил, просто мы спали как убитые.

– Наверное. Ладно, я уже основательно проголодался.

Настроение было смято как бумажный кораблик. Глебу все стало казаться чрезвычайно подозрительным. Зачем она зовет его на какую-то поляну так настойчиво? Может, там опять какая-то ловушка и я попадусь в силки, одурманенный её сладкими речами? Так глупо! Он сосредоточенно жевал бутерброд, запивая соком. Печка растапливалась медленно. Вчера он не почувствовал холода, а сейчас ощутил его в полной мере. Это был холод страха. Доверять ей или бояться её?

– Надень куртку, еще одну. Не волнуйся, я тебе сапоги дам и носки шерстяные. У нас не Тель-Авив.

– Да, спасибо. Сейчас только замерзать начал, – он подошел к нехотя разгорающейся печке и протянул ладони. Вспомнил сцену из фильма, когда в огонь бросали кольцо. Почувствовал взгляд Полины и обернулся.

– Думаешь о кольце?

– Ты умеешь читать мысли?

– Да не дрожи ты так, я не умею читать мысли, – ему показалось, что она опять превратилась в светящийся контур, он зажмурился.

Открыл глаза, нет, все по-прежнему. Только улыбка какая-то зловещая, слегка перекошенная. Все, это уже полный конец, больше пить не буду, завязываю.

Он вспомнил свои запои, когда поругался с матерью и снимал какую-то захудалую комнатёнку на Лиговском. Денег не хватало, но энергии было… Бегал по газетам и писал всякую ерунду, лишь бы заработать. Бесконечные посиделки, обсуждения роли журналиста во вновь нарождающемся обществе, надвигающаяся неясная почти революция, надвигающийся новый год, ночные лихорадочные муки творчества, и тут одна пьянка его подкосила. Он встал утром и понял, что, если не опохмелится, точно не выживет. Посчитал мелочь в кошельке. Хватит разве что на портвейн. Тоже дело.

Кто-то заходил, иногда с пивом, озабоченно смотрели на его распахнутую рубашку, сочувственно давали какие-то советы, говорили, чтобы звонил, если что. И уходили. Некоторые навсегда. Он до сих пор вспоминает это как страшный сон. Потом примчалась мама, бросилась ему со слезами на шею, всхлипывая, начала убирать пустые бутылки и окурки, умоляла простить ее и вернуться. А почему ссорились, не помнит уже. Так и с женой Светой расстался, не помнит, что было, когда…

Мама его тогда из запоя вытащила. Подняла все связи, уложила в больницу, капали растворы и гемодез, чистили кровушку. Ему всего двадцать два было, все удивлялись. После этого он со Светой и познакомился, хмурый был, непьющий. На вечеринки перестал ходить, углубился в учебу.

Ехал в трамвае и, не думая ни о чём совершенно, пошел за ней до самого дома. Она остановилась и испуганно посмотрела на него своими большими глазами. Он тоже остановился. И наконец-то взглянул на нее. «Вы за мной идёте, молодой человек?» – спросила она дрожащим голосом. «Н-нет… Извините, я вас, кажется, напугал… Я не хотел, честное слово…». «Простите, я сама себе страху нагнала», – она миролюбиво улыбнулась, все еще нервно теребя длинную чёрную косу.

Глаза ее были такими беззащитными. «Нет, Вы меня извините», – Глеб тогда был очень робок с девушками, опыта почти не имел никакого, так несколько случайных встреч, почти на спор. «Ну, я пойду, уже поздно…». «Извините, а как Вас зовут? Можем ли мы завтра встретиться?» – он сам удивился своей нахальности.

Так и началось. Быстро закрутился роман, мама только вздохнула облегчённо, Света ей определённо нравилась. Она надеялась, что ее неуклюжий Глебушка будет у нее как у несушки под крылом. Правда, у Светы были планы поступать в аспирантуру, а она еще была только на четвертом курсе политеха, девочка была умная, честолюбивая. В наседки она явно не годилась, просто искусно имитировала.

Родилась Машка, её быстро сдали бабушкам, Глеб уже работал в редакции одного журнала, сотрудничал с парой газет, стучал ночами на машинке, Машку видел урывками, по воскресеньям, Света тоже всё время пропадала по каким-то делам. Так лет пять и помаялись, пелёнки-распашонки ушли в прошлое, а в отношениях явственно выползла ухмыляющаяся пустота. Интересы стали полностью не совпадать, Света делала карьеру, становилась резкой, отрывисто издавала команды и запиралась в комнате – работать над диссертацией… Сейчас Глеб понимал, что в отношениях всегда должна быть минута, момент озарения, когда отчётливо понимаешь, что это тот человек, который тебе именно нужен. Если кажется, что этот момент вот-вот наступит, просто ты еще не совсем понял, значит, он не наступит никогда. Быт и трудности растягивают процесс понимания во времени, вводят в состояние сна, делают очертания реальных отношений расплывчатыми. И тем больше усилий требуется, чтобы выйти из этого оцепенения.

…Уютное тепло стало разливаться по телу. Отключившись мыслями в прошлое, Глеб не заметил, что простоял перед открытой створкой минут пятнадцать. Полина тихо убирала посуду, не мешая ему вопросами. Все-таки хорошо, когда женщина умеет молчать. Золотое, нет, платиновое качество. Вот этого-то ему всегда в женщинах не хватало. Он любил много и умно поговорить, но минуты внутреннего сосредоточения – это улавливает не каждая женщина. Странно, что в Полине это есть. Все очень странно.

– Поленька, извини, я задумался. Давай свои носки и сапоги, пошли гулять и дышать свежим воздухом, – он подошел и тихо чмокнул её в щеку.

– Пошли, – облегчённо вздохнула она.

Тропинка извивалась змеёй, хрустел снег, попадались и чавкающие лужи, отогретые весенним солнцем. Когда тропинка пошла в гору, Глеб пошел впереди, стараясь помочь Полине. Наконец они выбрались на открытую поляну, покрытую грязным, смешанным с глиной, снегом. Что-то настораживающее было в этом месиве. Вот что настораживает, вдруг подумал Глеб, нет первозданности, как будто тут уже проходили толпы людей, а откуда тут толпы людей, спрашивается, вообще, не много ли неявного народу наблюдается вокруг наших скромных персон? Не иначе как службы за мной охотятся.

Тогда, десять лет назад, он только боялся слежки, только выслушивал не намеки даже – полунамеки. Ему показалось, что на другом конце поляны что-то шевельнулось за деревьями. Он