Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова

высвобождая из его пьяных объятий, одновременно соображая, куда могла запропаститься свечка.

– Придётся идти за фонариком, сиди здесь, не вздумай кричать, собаку сторожа разбудишь.

– Мы что здесь, инкогнито? Ты прелестница, похитила израильского журналиста, сейчас все с ног сбились, проверяя, куда я мог исчезнуть.

– Все гораздо проще, мой друг, только суть дела я тебе объясню позже, когда ты станешь несколько более трезв.

Она вышла из дома и подошла к машине. Вынула ключ зажигания и сунула его в карман джинсов. В бардачке нашла фонарик. Собственно, можно печку растопить, правда, дым будет виден. Про сторожа она наврала, и про собаку тоже. Нужно сделать что-то, чтобы немного привести в чувство этого алкоголика. Кто знал, что он подвержен этому злу. Она вернулась в дом, светя фонариком. Глеб сидел, не шевелясь, что-то шепча губами.

– Что с тобой?

– Поленька, – прошептал он одними губами, – стой, где стоишь. Посмотри на противоположную стену.

– Ну?

– Глаза.

На стене медленно растворялось изображение двух неподвижных флуоресцентных глаз.

– Ты видишь это? – испуганно шептал он, – они исчезают…

– Ну, вижу. Исчезли ведь. Может, ведьмы прилетали, оставили на память.

– Поленька, ты что, смеешься? Что это, расскажи мне, ради всего святого, Поленька, милая, в какую историю я попал?

– Успокойся, успокойся, я тебе чуть позже все объясню. Ты, кажется, хотел шампанского, я тут свечку нашла, смотри, как все замечательно.

Она пытается меня успокоить, значит, что-то не так в этом похищении. Или всё-таки успокоиться, наслаждаться жизнью, в конце концов, может, мне просто померещилось. А она просто успокаивает меня.

– Да, давай выпьем за то, что ты такая добрая, Поленька! Я рад, что встретил тебя, такую замечательную и красивую.

– Как много лишних слов.

– Поленька, мы совсем мало знакомы. Знаешь, когда я уезжал из России… Я это сейчас, с тобой вдруг понял, как позорно я бежал… У меня есть дочь, была жена, я всё бросил и бежал. Вот я смотрю на тебя, я посмотрел на твоих друзей, они тебя любят, ты о них заботишься, и мне хочется просто стать лучше. Ведь что такое моя жизнь. Вечная дорога. Я горжусь, что я в дороге, но иногда так хочется, чтобы было что-то постоянное. Я смотрю на вашу жизнь, у вас есть какие-то корни.… Наверное, очень сбивчиво… Поленька, страна, из которой я бежал десять лет назад, была сплошное дерьмо.… Ой, извини, я страшно напился, корю себя за это, но не могу не пить шампанское, ведь ты рядом.… Какой я стал лиричный. Поверишь ли, Поленька, с тобой я чувствую себя моложе на десять лет, как будто я тот, бывший гражданин родины, которую унизили, я смотрю на ваш город, и чувствую, что все свыклись, смирились с этой жизнью, никто не хочет перемен, все привыкли к страху.

– Это не так, милый Глеб, – вдруг засмеялась Полина, – с чего ты взял, что мы тут чего-то боимся? Это вы выходили на танки и защищали демократию. Сейчас это просто невозможно, пойми. Ваше поколение благополучно устроилось, не все, конечно, а мы, молодые, просто не помним социализма, нам уже досталась перестройка и перевернутые понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо. Мы не пойдем разбрасывать прокламации, мы не революционеры, что ты.

– Постой… Неужели вас всё устраивает в этом порядке вещей? Читала ли ты Достоевского? Мне кажется, в России сейчас полный разброд в умах, и стоит только появиться какой-то силе…

– Наоборот, нет никакого разброда, есть оформленные цели. Мы хотим жить так, как мы этого заслуживаем, и мы будем так жить. Но не путём разрушения, отнюдь. Давай все-таки спать, я уже не хочу шампанского, я уже очень устала. Я постелю тебе внизу, а сама пойду наверх.

– Нет, Поленька, я боюсь, а вдруг эти страшные глаза, – притворяясь испуганным, заговорил Глеб.

– Ну, хорошо, я спою тебе колыбельную песенку, ты заснёшь, а я буду стеречь твой сон, чтобы никакие злые духи не могли прилететь за твоей душой. Ты доволен? – она улыбнулась одними глазами, бесовские огоньки заплясали в её глазах при неверном свете свечи.

– Поленька, и всё-таки, я не жалею, что уехал. Ты тоже должна отсюда вырваться, обязательно, обязательно, здесь все осталось по-старому, я это чувствую, все это спокойствие напускное, я чувствую…

Но она уже решительно стала его поднимать и тащить в комнату. Комната была чуть больше веранды, у стены стоял диван, покрытый пёстрым покрывалом. У окна стоял стол времен бабушкиной молодости и пара стульев. Напротив дивана стояло старое кресло, очевидно, раскладное.

– Ну, давай, потихоньку раздевайся, что ли.

– Ой, щекотно, девушка, вы меня раздеваете, а это неприлично, право же…

– Глеб, ну что ты как маленький. Я сейчас вынуждена буду тебя отшлёпать, как строгая мама.

– Давно меня не шлепала такая прелестница, – мечтательно протянул Глеб, но все-таки начал раздеваться, – Посиди со мной, я хочу, чтобы ты меня держала за руку, слушай, как мне с тобой хорошо, хоть ты и строгая.

Полина помогла ему улечься на диван и укрыла одеялом. Потом расправила кресло, бросила простыню, сняла свитер и улеглась. Расстояние было между креслом и диваном было меньше метра. В темноте сверкнуло что-то вроде кулона на цепочке.

– Что это?

– Так, талисман. Не обращай внимания.

– Похоже на кольцо.

– Ага… Помнишь, братство кольца… Кольцо с магической силой, а я его берегу. От злых людей. Оно дает магическую силу…

– Послушай, ты все время шутишь? В чем сила талисмана?

– Он меня охраняет от грехопадений. От вторжений мужчин в мое сознание. Мужчин нужно опасаться примерно также как нашествия марсиан.

– Очевидно, ты много читаешь фантастики.

– Много. Люблю, когда предметы начинают жить своей жизнью, все таинственно и непонятно. А так-то скука ведь, сплошная обыденность и реалии.

– Ты меня пугаешь.

– А ты не пугайся. И давай спать.

– Я хочу, чтобы ты была со мной.

– Ты же пьян, как не знаю кто. Давай утром разберёмся, что к чему.

– Тогда руку мне дай.

– На. – Она протянула руку, он ее поцеловал, обхватил руками и закрыл глаза.

За окном крикнула ночная птица. Кто-то заскрёбся в углу. Наверное, мыши, подумал Глеб, пытаясь заснуть. Он не мог наброситься на женщину, если она этого явно избегала. Это было как табу, которое никогда нельзя было нарушать. Тёплая рука подрагивала в его пальцах. Давно он так не спал с женщиной платонически. Господи, она же ему в дочки годится, подумал он, уже засыпая.

… Кто-то ходил на втором этаже, передвигал стулья, скрипели половицы, слышалось сухое покашливание и