Жалоба - Григорий Васильевич Романов

и пришла.

– Очень интересно. А зовут вас как?

– Марья Ивановна. Можно просто, Мария.

– А я, ведь, давно вас жду, Мария.

– Правда?

– Да, Маша, правда. Что же ты так долго не приходила? Чего ждала?

– Боялась…

– Чего же ты боялась, глупенькая? Счастья своего боялась? Разве можно его бояться, счастья своего?

– Не знаю, нет наверное.

– Нельзя его бояться. Я ведь тоже, боялся. Но, не приди ты сегодня, я бы сам к тебе пришел. Как же долго не было тебя, милая моя… пришла, все-таки…

Губы Виктора Константиновича приблизились к лицу Марьи Ивановны, дыхание ощущалось ею уже на своих губах: Маша, Машенька… как же счастлив я теперь. Милая моя, любимая… Губы их соединились в страстном поцелуе. Сильные руки крепко сжимали ее в объятиях. Все поплыло в глазах у Марьи Ивановны, закружилось. Она почувствовала, что груз прожитых лет свалился с ее плеч, упал на одну из елок, сбив с нее гроздь перезрелых шишек. Она снова была молодой. Сердце бешено колотилось, горячая, юная кровь стремительно била в виски, грудь, низ живота. Земля ушла у них из-под ног. Ели, купол планетария, все оказалось внизу. Влюбленные парили ввысь, и ничего на свете не существовало, кроме этих двух любящих сердец…

Что, поверили? Шучу я. Не подошла Марья Ивановна к Виктору Константиновичу, не решилась. Сделав вид, что что-то забыла или потеряла, она покопалась у себя в сумке, развернулась и пошла обратно, завернув в полисадник, под ели. Здесь она постояла какое-то время, рассматривая издалека руководителя комитета, докуривавшего свою сигарету, помечтала о вышесказанном и побрела домой. Решимость встретиться с предметом своей страсти покинула Марью Ивановну навсегда. Написание жалобы возобновилось.

Недели через две, Марья Ивановна перебирала содержимое своей сумки и нашла в ней листок с телефоном психотерапевта. Еще через неделю она решилась записаться к нему на прием.

В отличие от ищущего свой путь Пал-Палыча, о котором я рассказывал ранее, Александр Александрович Роговской с молодых ногтей знал, чего он хочет от жизни. Еще классе в восьмом, он четко определился с будущей профессией и упорно шел к поставленной цели, через все тернии – прямо к своей мечте. Человеком он был точно не глупым, и обучение ему далось довольно легко, если профессия врача вообще может легко кому-то даться.

Как и Пал-Палыч, Сан-Саныч тоже был в курсе, насколько важна внешняя составляющая для успешного развития собственной практики. Поэтому кабинет его тоже был обставлен тщательно, но несколько в другой манере.

Зная о том, какие разные пациенты будут к нему обращаться, Сан-Саныч обставил свое рабочее место максимально нейтрально, заранее исключив любую политическую и иную подоплеку из его антуража. На стене у него, правда, висела пара портретов известных ученых психиатров в пенсне, но идентифицировать их, не имея медицинского образования, было невозможно. На столе у Сан-Саныча стояли две хрустальные пирамидки, вечные часы с замысловатой механикой и молоток невролога, подчеркивающий приоритет научного метода над схоластикой. В остальном же, стол был нарочито пуст, словно он приглашал посетителей к тому, чтобы вывалить на него их нездоровое содержимое, которое исследует и оценит всепонимающий специалист.

Сан-Санычу было немного за тридцать. Выглядел он также, как и его кабинет: неопределенно, в стиле Casual, но с небольшим загибом в сторону официоза и классики. Брюки, рубашка и пиджак у него были разных цветов, но при этом цвета эти были неброскими, будто застиранными. Вязаный галстук был подобран в тон брюк и идеально шел к цвету глаз психотерапевта. Манжеты застегивались на запонки, что сразу повышало статусность их носителя. На носу Сан-Саныча сидели очки а-ля шестидесятые, к слову, с диоптриями. Один край ворота рубашки топорщился из-под пиджака, предавая ему несколько неопрятный вид. Но, это было не случайно. Эта нарочная небольшая помарка в одежде была призвана возбудить в посетителе интерес, желание поправить это недоразумение, от которого можно было развивать уже дальнейшую личную коммуникацию. Правда, работало это только с женщинами, поэтому, перед визитом пациентов-мужчин, край воротничка прятался за пиджаком, как острая сабля в ножны.

Получив фундаментальное образование, перечитав кучу монографий и научных статей, Сан-Саныч приготовился соединить науку с практикой и пожать на этой ниве заслуженные лавры. Но, перейдя к этой самой практике, он достаточно быстро обнаружил, что большая часть полученных знаний никак не относится к терапии конкретных людей. Выяснилось, что всех их, условно, можно разделить на две категории: тех, кому нужен не психотерапевт, а психиатр, и тех, кто сам знает, как решить свою проблему, но почему-то, нуждается в том, чтобы услышать это от постороннего человека. Отдельной строкой стояли неуравновешенные граждане, которым можно было помочь медикаментозно. Благо, фармакология, со времен хлорпромазина, шагнула очень далеко вперед.

У Сан-Саныча была приемная, в которую он больше года подбирал подходящую секретаршу. В итоге, в ней обосновалась Светлана, – студентка-заочница филологического факультета педагогического университета. Грамотные речь и письмо с лихвой компенсировали отсутствие медицинских познаний. А умное лицо Светы, обрамленное строгой челкой и тонкими металлическими очками, располагало пациентов к откровению еще до попадания, собственно, к психотерапевту. Частенько, прием начинался именно здесь, за что Сан-Саныч журил подчиненную, но не очень строго.

Глядя на Сан-Саныча, можно точно сказать, что его будущее все-таки не практика, а наука. Слишком умен он был для бесконечного копошения в одинаковых, в общем-то, проблемах и недугах рядового обывателя. Сейчас же он находился в стадии накопления опыта, оперевшись на который, можно сказать свое слово и в науке, да и в диссертационном совете, куда ему была прямая дорога.

Деньги Сан-Саныч любил, но вот, ей богу, не были они для него важнее всего в жизни. Хотите верьте, хотите нет.

Не часто удавалось ему действительно помочь кому-то их своих пациентов. Но, когда это случалось, он испытывал настоящий катарсис, подлинный кайф от сделанного, не измеримый ничем, кроме чувства глубокого удовлетворения выполненной работой.

В назначенный день, Марья Ивановна пришла к психотерапевту. Табличка на двери кабинета сразу ей не понравилась. Оказалось, что это не только психолог, но еще и сексолог. Как у всех пожилых людей, слово «секс» никак не ассоциировалось у Марьи Ивановны с медициной, а было чем-то низким и пошлым. Что поделать, воспитание такое…

Пройдя через приемную и взглянув на Светлану, Марья Ивановна живо представила, как эти двое занимаются непристойностями, прикрывшись святым именем медицины.

– Здравствуйте, Марья Ивановна. С чем вы ко мне?

– Здравствуйте, Александр Александрович. Честно, даже не знаю, с чего начать.

– Хорошо. Давайте я начну, а по ходу уже разберемся. Вы не против небольшого теста?

– Нет, не против.