Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скоро, что ли.
И словно в подтверждение его желания раздалась команда:
– Дивизион, товсь! Огонь!
Соседние расчёты уже делали своё ратное дело: ракеты со страшным воем уходили в небо, затушёвывая его чёрными клубами дыма. Ефим, заведя мотор и глядя сквозь щель, ждал, когда вздрогнет и их машина, но она стояла, как вкопанная. Посмотрел на командира. Тот с трясущимися руками ещё возился с магнето. Забыв о субординации, Ефим закричал:
– Что же ты, чёрт! Крути давай! А то накроют. Ну!
Серков всё ещё возился, Ефим оттолкнул его плечом, включил рубильник и крутанул несколько раз ручку. Ракеты ушли. Он взглянул в щель: там, в долине, творилось что-то ужасное. На землю словно упали все молнии мира. Горело всё: машины, танки, избы, деревья, артиллерийские орудия, сама земля и даже маленькая речушка. Горящие люди факелами бегали по земле, ища спасения.
Ефим видел, как соседние расчёты уже свернулись и, развернувшись, уходили в тыл, чтобы спрятаться от ответного огня. Он включил заднюю скорость, чтобы развернуться. Слышал взвинченный голос Серкова:
– Быстрее, быстрее, Шереметьев!!! Уходим, уходим!!!
В этот момент сзади, а затем справа взметнулись мётлы взрывов – обстрел. Кабину закидало комьями земли. Ефим взглянул на Серкова. Тот сидел рядом, обмякнув и держась за правый бок. Левой рукой почему-то расстёгивал кобуру, пытаясь вытащить пистолет. Не смог. Жалобно взглянул на водителя, попросил:
– Шереметьев, ты уж не говори никому, ладно.
– Да брось ты, командир, с кем не бывает. Сейчас нам уйти бы.
Ефим снова газанул. Машина шла тяжело, словно она во что-то упёрлась. Выскочил из кабины и сразу увидел, что все скаты с правой стороны пробиты. Спереди вился пар – радиатору хана. Открыл дверцу с командирской стороны и сразу понял, что Серков мёртв. Непонятно зачем выволок его из кабины, повторяя:
– Сейчас, сейчас, лейтенант.
Из кустов выскочил Четвериков, подбежал.
– Ну, что, Ефимка, тикаем?
– А командир?
Тимофей склонился над Серковым:
– Да он же мёртвый.
– Расчёт где? – спросил Ефим.
– Не знаю. Когда бомбить начали, они в лесок побежали. Всё, всё, Ефимка, уходить надо! – кричал Тимофей.
– Машину оставлять нельзя, – ответил Ефим.
– Да чёрт с ней, с машиной!
– По инструкции, её взорвать надо. Нельзя оставлять. Секрет.
– Вот заладил, чёрт: инструкции, инструкции. Тебе это надо? Кто должен этим заниматься, ты что ли. Ладно, давай, только быстро.
Ефим достал из ящика катушку с проводом, приказал:
– Разматывай.
Концы присоединил к клеммам на ящике, в котором находился динамит, и побежал за Четвериковым, не забыв прихватить шинельную скатку, свой сидор и винтовку. Через несколько минут машина взлетела в воздух, а они побежали в лес. Тимофей на ходу спрашивал:
– Ефимка, ты знаешь, куда идти? А мы не заблудимся? Вот попали!
– Чего знать-то, – отвечал Ефим. – Видишь следы от СТЗ? По ним и пойдём.
– Ну и хват ты умом, Ефим, я бы не догадался.
Через час вышли к какому-то болоту, обрамлённому высоким забором камыша, мимо которого пролегала дорога. Решили отдохнуть и перекусить сухпаем. Легли за куртины густого орешника. Вскрыли консервы, нарезали хлеб. Перекусили. Тишина, будто и войны никакой нет, по сосне, за которой они сидят, белка стрекает, смотрит на них востренькими глазками – видно, дожидается, когда они уйдут, чтобы подобрать крошки. Ворчит одинокая лягушка, словно недовольна чем-то, тренькают синички. Красота! Вдруг издали послышался какой-то стрёкот. Похоже на звук мотора. Едет кто-то.
– Наши, – обрадовался Тимофей, встал, отряхивая крошки еды с шинели. – Пошли скорее, а то проедут мимо.
– Откуда ты знаешь, что наши, – засомневался Ефим.
– А кому же тут ещё быть, ведь мы в нашем тылу.
– Бережёного Бог бережёт, – отозвался Ефим. – Подождём немножко.
– Ну, ладно, – согласился Четвериков, снова лёг на пожухлую траву, достал сигарету, закурил.
Звуки моторов всё ближе. Шереметьев, стоя на коленях, прислушивался: нет, это не наши, не советские моторы. У них и звук выхлопа другой, и скорость вращения валов. Он быстро лёг рядом, выхватил из рук Тимофея сигарету и бросил её в воду.
– Ты чего, – начал возмущаться товарищ.
– Тише ты, чего орёшь. Не наши это – немцы. Если табак унюхают…
– Да ты што! Откуда они здесь?
– А ты Гитлера спроси. Заткнись!
Вот из-за кромки леса вырулил один мотоцикл, за ним второй, третий. По обмундированию, по каскам, по оружию в коляске сразу стало понятно – фашисты.
– Ё-ма! – шёпотом выругался по своему Тимофей, отчего к нему и прилепилась во взводе кличка Ёма. – И точно немцы. Вот мы попали, гадство! Чего делать будем?
– Чай с ними пить! – зло, с шипением, отозвался Ефим. – Подождём, когда проедут.
Не тут-то было: фашисты словно что-то почуяли, остановились, стали оглядываться, о чём-то совещаться.
– Видать, разведка, – не вытерпел Ёма. – Где же наши-то? Они, эти, – он кивнул в сторону мотоциклистов, – как в собственном доме разгуливают. Может, стрельнем, а? Пуганём их? Они и уедут. А мы этим временем до деревни проскочим.
– Ага, пуганёшь ты своей пукалкой. У них автоматы. Нашпигуют тебя свинцом, как колбасу шпиком, и дальше поедут. Подождём, может, наши появятся, тогда и подмогнём.
Вот мотоциклисты расселись по местам и поехали по дороге – как раз в ту сторону, где всего несколько часов тому назад стоял их дивизион.
– Уехали, – облегчённо вздохнул Четвериков. – Ну, что, Ефимка, пойдём, авось, проскочим.
– Давай, – согласился Шереметьев. – Не век же тут сидеть.
Кустами, вдоль болота, они прошли с полкилометра, когда снова услышали звук моторов и стрельбу. Редко татакали немецкие автоматы, им отвечали одиночные, звонкие винтовочные выстрелы. Залегли. Сквозь проредь кустарника увидели, как бегут четверо наших бойцов, отстреливаясь от автоматчиков.
– Ссуки! – прошипел Шереметьев и передёрнул затвор.
Выстрелил в автоматчика, промахнулся – не так-то легко попасть в двигающуюся мишень. Услышал, как Ёма тоже выстрелил. Один из автоматчиков упал.
– Попал, кажись, – равнодушно прокомментировал Тимофей.
Они видели, как трое бойцов полегли под автоматными очередями, а третий нёсся прямо на них. Зататакал пулемёт – ветки над их головой срезало, словно бритвой. Свинцовые птички чирикали посмертную песенку. Рядом с ними плюхнулся сержант, посмотрел на них, сквозь хриплое дыхание выхаркнул:
– Спасибо, братцы, подмогли. Я сразу понял – свои.
– Да чего уж, – отозвался Ефим. – Уж дело наше такое. Что делать-то будем.
– В болота, в болота уходить надо, – ответил сержант. – Не отобьёмся. У меня всего одна обойма осталась. До ночи отсидимся, а там как Бог даст.
Под пение свинцовых соловьёв они уходили по болоту всё дальше и дальше от берега, прячась в камышах и редких, заросших мелкодеревьем, островках. Захолоделая вода доставала до самых кишок. Дрожащие от озноба, они, наконец, выбрались на островок, легли на сухую траву. Переобулись, выжав мокрые портянки. У сержанта из правого локтя сочилась кровь. Тимофей спросил:
– Ранило?
– Это я упал, когда тикали. Зацепился за что-то.
– Откуда идёте, товарищ сержант?
– Из окружения пробивались. – Сержант скрипнул зубами и выматерился. – Вот, пробились. Всё отделение моё выбило. А вы кто, откуда?
Шереметьев коротко объяснил. Сержант оскалился:
– Выходит, это вы нам подмогали. Ну, братцы, я всякое за свою жизнь повидал, но такого никогда. Я видел самый настояший ад на земле. Только, видите, не подмогло, уж больно огромная у них силища, а у нас одни винтовки, и те одна на троих.
– Звать-то тебя как, сержант? – спросил Ефим.
– Сергеем. Сергей Кубышкин я. А вас?
Они представились. Тимофей сказал:
– Вот что, сержант, ты у нас старший по званию, так что командуй, как по уставу положено. Что делать-то будем, а?
По тому, как скривился Кубышкин, было понятно, что командовать ему совсем не хотелось, но он ответил:
– Ладно. А делать… Выползать как-то надо из этого болота и к своим идти. Я думаю так: чем больше мы будем тут лежать, тем меньше у нас шансов отсюда выбраться.
– Почему?
– Ты что, не понимаешь, Четвериков! Думаю, немцы сюда не на день и не на два пришли, и с каждым днём пробиваться к нашим будет труднее. – Кубышкин пожевал свои обгорелые усы и добавил: – И предупреждаю: если к нашим попадём, то ни слова о том, что мы в окружении были. Говорите, мол, пробирались, вот и добрались.
– А почему не говорить-то? – спросил Шереметьев.
– Ты что, совсем дурак! Начнут по допросам таскать, спрашивать, подозревать. Не дай Бог, трусость пришьют или, что ещё хуже, сотрудничество с немцами. Расстреляют. Поняли? Слушайте, мужики, у вас пожрать есть что-нибудь, а то я почти сутки маковой росинки в рот не брал. Перед боем есть почему-то не хотелось, а сидор свой я потерял – в окопе, наверно, завалило. Там все мои продовольственные припасы остались. Немцы, суки, наверно, жрут.
- Избранное - Андрей Егорович Макаёнок - Драматургия
- Комната для живых - Грэм Грин - Драматургия
- Барышня из Такны - Марио Варгас Льоса - Драматургия
- Диалоги кармелиток - Жорж Бернанос - Драматургия
- Последний идол (сборник) - Александр Звягинцев - Драматургия
- Коллега Журавлев - Самуил Бабин - Драматургия / Русская классическая проза / Прочий юмор
- Мир молится за меня - Вячеслав Дурненков - Драматургия
- Плохая квартира - Виктор Славкин - Драматургия
- Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк - Драматургия / Зарубежная классика / Разное
- Сезон белых плащей - Андрей Мажоров - Драматургия