Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Интересно, парни, куда нас бросят: под Москву или подальше куда.
– Тебе-то какая разница, где умирать.
– Разница есть, если под столицей, то, вроде, почётней, что ли.
– Ты, гляди, Коля, как бы тебя не привлекли за пораженческие настроения.
– Дальше России всё равно не ушлют.
– А если дырку между глаз сделают? Смотри!
– Скорее бы, что ли.
– Чего скорее-то?
– Да на фронт. Надоело тут вшей кормить.
– Дыши веселей, земеля! Чего тебе надо: харчёвка нормальная, одет, обут.
– Говорят, завтра на полигон погонят.
– Откуда знаешь?
– Слышал. Расчётами работать будем.
– Вот, учат, учат нас, а я до сих пор толком не знаю, что это у нас за оружие.
– Секрет, брат. Ничего, скоро узнаем.
На полигон выехали с утра. Остановились в поле. Инструкторы читали наставления, правила техники безопасности. Наконец, долгожданная команда:
– По машинам! Расчёты, приготовиться к бою!
Шереметьев, как его учили, опустил на стекло броневой лист, в котором находились лишь две щёлочки – для водителя и командира, залез в кабину и стал напряженно ждать. Он слышал только команды:
– Заряжай! Прицел! В укрытие!
В кабину влетел молоденький щуплый лейтенант Серков, который только что закончил краткосрочные командирские курсы, захлопнул дверцу, молодым баском спросил:
– Ну, что, Шереметьев, готов?
– Так точно – готов.
Хотя чего готов, шофёру по команде надо было всего лишь быстро покинуть позиции и следовать в том направлении, на какое укажет командир расчёта. Снова напряжённое ожидание. Наконец, долгожданная команда:
– Пли!
Серков врубил рубильник на панели, крутанул ручку магнето. Ефим ждал мгновенного звука выстрела, но машина сначала дрогнула, закачалась, что-то зашипело, в щиток и в капот ударил огромный клубок пламени с клубами чёрного дыма – казалось, что кто-то невидимый спереди брызнул на них из огнемёта. Послышался удаляющийся вой, словно заиграл орган. Шереметьева и Серкова невольно отбросило на спинки сидений. Ефим взглянул в прорезь и с удивлением увидел удаляющиеся огненные хвосты. Спросил командира:
– Что это, товарищ лейтенант?
Серков усмехнулся:
– Это, Шереметьев, новое оружие, которым мы будем громить фашистов. Чего ждёшь, направляющие уже убрали. Трогай!
Вечером курсанты оживлённо обсуждали первый боевой пуск.
– Ну, ребя, с нашими БээМами немец против нас не устоит.
– Не скажи: на каждую старуху всегда находится проруха.
– А силища какая!
– Чего-то я силищи никакой не почувствовал.
– Так, эрэсы без боезарядов были.
– Хорошо, что так, а то бы от нашего расчёта ничего не осталось.
– Почему?
– Так одна наша ракета почему-то не улетела, прямо перед самым носом упала. А если бы была с боезарядом да бабахнула бы, то – привет, прабабушка родная!
5
Октябрь выдался на удивление тёплым – припозднилось бабье лето. Леса вокруг монастыря ещё стояли в зелёном уборе, лишь кое-где подкрашенные багрянцем, желтизной и краснотой. Жители ближайшей деревни ещё собирали опят и обабков и приносили их вёдрами к проходной, чтобы продать командирам на жарёху. Ещё выгоняли стада на пожелтевшую отаву. Казалось, осень прошла стороной, решив порадовать людей летним великолепием.
Однажды курсантов подняли среди ночи:
– Подъём! Боевая тревога!
Выехали. На этот раз колонна свернула не на полигон, как обычно, а в сторону Москвы. Шли без огней. Впереди грохотали трактора СТЗ-5-НАТИ, на которые тоже были навешены рельсы, за ними ЗИСы-6 и грузовики со снарядами и расчётами. Колонну сопровождали два лёгких танка и два отделения автоматчиков. Стало ясно, что дивизион выдвигается к фронту. Ефим ничего не спрашивал у Серкова – и так было всё понятно по его хмурому лицу. Командир расчёта нервничал, то и дело доставал из нагрудного кармана чью-то фотографию, включал в кабине фонарь, нарушая светомаскировку, и долго смотрел на девушку с вьющимися волосами. Шереметьев гадал: жена, невеста, а, может, мать или сестра. Серков ответил сам, спрятав фотографию, спросил:
– Скажите, Шереметьев, у вас есть невеста?
– Нет, товарищ лейтенант, не успел обзавестись.
– Это хорошо, – подытожил вдруг лейтенант.
– Почему?
– Если что случиться, страдать будет некому.
– Да что же вы, товарищ лейтенант, заранее себя хороните.
– Да это я так, тоска что-то заела.
За несколько километров до Москвы колонна неожиданно свернула в лес и остановилась на большой поляне. Поступила команда – маскироваться. Расчёты рубили подлесок и накрывали им машины, хотя этого можно было и не делать, потому что над головой шумели от свежего ветра густые кроны деревьев. Снова тронулись в путь, когда спустились сумерки. Стало понятно, что дивизион продвигается на позиции скрытно. На следующую ночь прокатился слушок: не пришли бензовозы. Шоферня загудела.
– В чём дело?
– Говорят, разбомбили.
– Да ну! Откуда знаешь?
– Командиры говорили. Только это предположение. Замдивизиона предположил, что колонну захватили немцы.
– Да ну! Что, фашисты уже так близко?
– Вон занукал! Говорю же – предположение.
Утром совсем недалеко, там, где располагалось охранение, раздались взрывы гранат и автоматные выстрелы. Все схватились за оружие и рассредоточились вокруг лагеря. Подрывники приготовились к самому худшему, чтобы в случае опасности уничтожить секретное оружие. Всё кончилось часа через два. Вернулся взвод охраны. Энкаведешник, командир отряда в звании капитана, грязно матерился – были потери: двое убитых и пятеро раненых. Оказывается, на охрану нарвался диверсионный отряд немцев из восьми человек. Пришлось повоевать. Взяли двоих пленных, остальных уничтожили. Солдаты смотрели на пленников, одетых в маскхалаты, – они впервые видели врага, что называется, лицом к лицу. На носилках принесли раненных бойцов, убитых, погрузили на грузовик и куда-то увезли. По дивизиону чёрным ветром пронёсся слух, что диверсанты охотились как раз за «Катюшами» – об этом рассказал один из пленных. Будто бы они же уничтожили и бензовозы.
Горючее привезли к вечеру, заправились и снова тронулись в путь. К вечеру же стало понятно, что они приближаются к фронту, даже сквозь вой моторов и лязг гусеничных траков были слышны грохот артиллерии, взрывы снарядов, воздух наполнился гарью от сгоревшей техники и запахом смерти. Дивизион взобрался на высоту и стал развёртываться и снаряжаться. Часам к двум ночи всё было готово. Кто мог заснуть, спали, а Ефим, хоть и уставший, не мог и глаз сомкнуть, как и заряжающий Тимофей Четвериков, который пристроился вместе с Шереметьевым в кабине. С Тимофеем, щупленьким мужичком лет двадцати пяти, который для солидности и придания весу своей персоне при разговоре всегда пытался растягивать слова и при своём небольшом росте как-то умудрялся смотреть на собеседника выше его на голову свысока, он сдружился сразу. Вот и сейчас Тимофей шептал:
– Слушай, Ефимка, ты не боишься?
– А чего бояться, пальнём да уедем. Мне Серков сказал, до линии обороны километра три, а то и четыре.
– Всё же. Могут и самолёты налететь. Гадство, за себя как-то и не боязно, а вот как семья моя будет, если меня убьют. Ведь у меня жена, ребятишек трое.
– Ты когда настрогать-то их успел?
– Женился рано, так тятя захотел. Ведь мать-то моя в голод померла, а хозяйка в доме нужна была. Как же без хозяйки-то. Отец мой тоже к хозяйству непригодный, хромый он, одна нога не гнётся, ещё с империалистической. А левой руки вообще по локоть нет.
– Значит, тоже воевал?
– Ещё как! У него два Георгия. И ведь тоже с немцами. И до чего паскудный народ, эти немцы. И воюют, и воюют! Им чего, своей земли не хватает? Всю Европу захапали, так нет же – мало, подавай им ещё.
– Ну, народ-то тут причём, ему это надо? Правители воду мутят.
– Может, и так, только нам, солдатам, от этого не легче.
– Это правда.
Так, за разговором, они и прикорнули. Разбудил их Серков:
– А ну, полуночники, по местам! Быстро!
Серков сел рядом с Шереметьевым и глядел в боковое окошечко, часто поглядывая на командирские часы. Лицо его было бледным, глаза беспокойные, он постоянно сжимал и разжимал с хрустом пальцы – волновался. Всё же первый бой. Странно, но сам Ефим не волновался, положив руки на баранку, он смотрел в щель. Там, в котловине, куда им предстояло стрелять, всё заволокло туманом. Серое утреннее небо было ясное, с просверками угасающих звёздочек, и создавалось впечатление, что все облака как-то враз упали на землю, чтобы отдохнуть, а потом подняться и полететь дальше. Мокрые от росы деревья от тяжести опустили ветки, с которых капала роса.
Тревожное ожидание длилось с полчаса. Вот туман заворочался, поплыл в сторону, обнажая грешную Землю. Там, в долине, Ефим увидел большое село и перед ним две строчки окопов – передовая: наши и немцы. Видно было, что в них не спали. Иногда там и сям посверкивали огоньки выстрелов, фонариков. Серков снова посмотрел на часы, проворчал:
- Избранное - Андрей Егорович Макаёнок - Драматургия
- Комната для живых - Грэм Грин - Драматургия
- Барышня из Такны - Марио Варгас Льоса - Драматургия
- Диалоги кармелиток - Жорж Бернанос - Драматургия
- Последний идол (сборник) - Александр Звягинцев - Драматургия
- Коллега Журавлев - Самуил Бабин - Драматургия / Русская классическая проза / Прочий юмор
- Мир молится за меня - Вячеслав Дурненков - Драматургия
- Плохая квартира - Виктор Славкин - Драматургия
- Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк - Драматургия / Зарубежная классика / Разное
- Сезон белых плащей - Андрей Мажоров - Драматургия