Костюм Арлекина - Леонид Юзефович

В Англии предложение дать избирательное право женщинам отвергнуто парламентом: за — 151 голос, против — 220.

В Одессе закончился трехдневный еврейский погром. Евреи призывают бойкотировать питейные заведения, где собирались погромщики. Студенты оцепили трактир «Золотой якорь», не пропускают туда посетителей. Полиция разогнала студентов.

За истекшую неделю в Петербурге зарегистрировано 89 случаев заболевания холерой.

Во время гуляния в Демидовском саду мадемуазель Гандон танцевала на открытой сцене канкан и привлечена к суду за нарушение приличий в публичном месте. На суде свидетель, жандармский подполковник Фок, отверг это обвинение, сказав: «Господа, о каком неприличии может идти речь, если танец исполнялся в мужском костюме? Ведь ничего же не было видно!»

Арестован бессрочноотпускной солдат Иванов, который подделывал жетоны общественных бань для простонародья и получал по ним чужую одежду.

Касторовые шляпы, шубки на кенгуровом меху, средства против облысения, паровые котлы, минеральные воды и т.д. Реклама.

Погода неустойчивая, хотя Нева уже вскрылась. Северная весна, последние полосы пестрят объявлениями о сдающихся внаем дачах. Здесь же траурные каемки некрологов, но искомого имени среди них тоже не обнаружилось.

Лишь по дороге домой Сафонов сообразил, что в 1871 году еще не был принят новый цензурный устав, каждый номер каждой газеты цензоры прочитывали до того, как он отправлялся в типографию. Естественно, все лишнее вычеркивалось. Шувалов, очевидно, отдал соответствующие распоряжения, и ни одно известие о трагедии в Миллионной так и не сумело просочиться в печать.

При этом цензура постыдно проглядела следующий факт: «Санкт-Петербургские ведомости» уверяли своих читателей, что 25 апреля в столице было 12 градусов по Цельсию, солнечно, а «Голос» настаивал на температуре почти нулевой, с дождем и мокрым снегом.

ГЛАВА 3

ВИНТОВКА ГОГЕНБРЮКА

1

Иван Дмитриевич стоял у окна и дожевывал последний из бутербродов с безвредным для желудка белым куриным мясом, которыми снабдила его жена. Внезапно грянул звонок у входной двери. Через минуту камердинер ввел в гостиную нового посетителя. Молодой человек в военной форме, он отрекомендовался соответственно:

— Преображенского полка поручик…

Фамилию Иван Дмитриевич не расслышал, но к появлению такого гостя отнесся с понятным интересом. Казармы Преображенского полка располагались прямо через улицу от дома фон Аренсберга, тамошние часовые или дежурный офицер вполне могли сообщить об убийстве князя что-то важное.

— А вы, значит, господин Путилин?

— Он самый.

— Начальник сыскной полиции?

— Пока что — да. Присаживайтесь.

Поручик сел, настороженно всматриваясь в собеседника своими светло-серыми, ясными и одновременно чуть стеклянными глазами, какие бывают у стрелков-асов, молодых честолюбцев и застарелых пьяниц, знававших лучшие дни.

— Вам известно, — спросил он наконец, — что наша армия вооружается винтовками нового образца?

— Увы, — покачал головой Иван Дмитриевич. — Я человек штатский, даже охоту не люблю. Предпочитаю рыбалку.

— Старые дульнозарядные ружья переделываются по системе австрийского барона Гогенбрюка, — объяснил поручик. — Чтобы заряжать с казенной части.

Для наглядности он пальцем похлопал пониже спины бронзовую Еву на чернильном приборе.

— Отсюда… Понимаете?

— Очень интересно, — сказал Иван Дмитриевич. — Вы пришли сюда за тем, чтобы это мне сообщить?

Поручик быстро заглянул в спальню, в кабинет и лишь потом, убедившись, что никто не подслушивает, начал рассказывать, как зимой его приставили к особой команде, проводившей испытания нового оружия. На испытаниях присутствовал сам Гогенбрюк и некто Кобенцель, тоже барон, какая-то мелкая шушера при австрийском посольстве. До обеда стреляли из гогенбрюковских винтовок, после принесли партию других, изготовленных по проектам русских оружейников, и — странное дело! — все они по меткости боя и по скорострельности дали результат гораздо худший, чем на прежних стрельбах. Никто ничего не мог понять. Изобретатели рвали на себе волосы и чуть не плакали, инспекторы сокрушенно разводили руками. В итоге принц Ольденбургский, который в тот день якобы случайно посетил испытания, рекомендовал поставить на вооружение пехоты именно винтовку Гогенбрюка. Лишь на обратном пути, когда возвращались в казарму, он, поручик, учуял, что от его солдат попахивает водкой.

— И ведь не сами напились! — рассказывал поручик. — За обедом, оказывается, их позвали к своей карете Гогенбрюк и Кобенцель и поднесли каждому чуть ли не по стакану. На радостях будто бы, что винтовка так хорошо показала себя в их руках. Оттого-то мои молодцы после обеда медленнее заряжали и хуже целились.

— Ай-ай, как нехорошо, — равнодушно сказал Иван Дмитриевич.

— Слушайте дальше. На другой день я представил рапорт в Военное министерство, но ходу ему почему-то не дали. Написал донесение Шувалову — тот же результат. Ладно Гогенбрюк, он лицо частное. Так ведь и Кобенцель, этот провокатор, не только не был наказан, а еще и получил повышение, стал секретарем посольства. Причем исхлопотал ему это место покойный хозяин дома, где мы с вами, господин Путилин, сейчас находимся. Вас это не наводит на размышления?

— Пока нет.

— А если я вам скажу, что еще осенью фон Аренсберг ездил на охоту с принцем Ольденбургским, Кобенцелем и Гогенбрюком? И что все они были вооружены этими самыми винтовками? Весьма знаменательное совпадение.

— Винтовка-то хоть хорошая? — спросил Иван Дмитриевич.

— Неплохая.

— Так в чем же дело? Пускай.

— Но есть и получше. — Поручик начал нерв-ничать. — Скажу без ложной скромности, сам предложил превосходную модель. Трудился над ней три года и довел до совершенства. Ударник прямолинейного движения! Представляете? Пружина спиральная! Дайте лист бумаги, я нарисую.

— Не надо, — испугался Иван Дмитриевич.

По этому предмету он знал лишь то, о чем во время унылых семейных обедов по воскресеньям распространялся тесть, отставной майор. Ружье, точнее русское ружье, он считал особым стреляющим добавлением к штыку, который, как известно, молодец, чего про пулю не скажешь. В числе главнейших достоинств, какими должно обладать это второстепенное добавление, тесть полагал два: толщину шейки приклада и вес. Чем толще шейка, тем труднее перерубить ее саблей, когда пехотинец, защищаясь от кавалерийской атаки, поднимет ружье над собой. А тяжесть оружия развивает выносливость у нижних чинов. Если оружие будет чересчур легким, солдаты избалуются.

Поручик вскочил и начал ходить по гостиной.

— У моей модели прицел на полторы тысячи шагов! — почти кричал он. — У Гогенбрюка всего на тысячу двести. У меня гильза выбрасывается автоматически, да! У него выдвигается вручную. Сами австрийцы его систему отвергли, а мы приняли. Почему?

— Может быть, так дешевле обходится переделывать старые ружья?

— Ха! На чем бы другом экономили.

— Или фон Аренсберг получил взятку от Гогенбрюка. Как военный атташе, он был вхож в высшие сферы, мог помочь.

— Наоборот, — сказал поручик. — Идея принадлежала князю, а Гогенбрюк был только его орудием. Как и принц Ольденбургский. Тот, впрочем, невольным орудием.

— Ничего не понимаю, — признался Иван Дмитриевич.

— Эх вы… Я уверен, князь имел секретное задание своего правительства содействовать ослаблению русской армии. Ситуация на Балканах такова, что рано или поздно мы будем драться там не только с султаном, но и с Веной.

— Далась вам эта ситуация на Балканах!

Поручик понизил голос:

— Кто-то должен был помешать фон Аренсбергу осуществить эти планы.

— Вы имеете в виду его убийцу?

— Попрошу не употреблять при мне это слово!

— То есть? — не понял Иван Дмитриевич.

— Не убийца, нет! Мститель.

— Но не вы же, надеюсь, отомстили ему столь зверским способом?

— Скажу откровенно, такая мысль приходила мне в голову. И, думаю, не мне одному.

Иван Дмитриевич насторожился:

— Кому же еще?

— Многим честным патриотам.

— Вы знаете их по именам?

— Имя им — легион! — мрачно сказал поручик. — Вам, господин Путилин, уже невозможно отказаться вести расследование. Я вас не осуждаю. Но заранее хочу предупредить: не проявляйте излишнего усердия!

— О чем это вы? Я исполняю свой долг.

— Ваш долг — служить России!

— Ей и служу. Я охраняю покой моих сограждан.

— Граждане бывают спокойны в могучем государстве, — возразил поручик, — а не в том, чья армия вооружена винтовками Гогенбрюка. Скажите, могу ли я надеяться, что мститель фон Аренсбергу схвачен не будет?

— Нет, — твердо ответил Иван Дмитриевич. — Не можете.

— Я вызову вас на дуэль!