Алкоголичка - Вика Ром

смерти города, а памятник вождя тянул руку вперед, призывая двигаться к великим свершениям. И тут мне подумалось, что я живу бесполезно, от меня после смерти останется только тире между двумя датами, и на венке напишут: «Заблудшей дочери, сестре и алкоголичке».

Мне до дрожи захотелось выпить…

— Мила?

Я обернулась, ища глазами, кто меня зовет. На островке безопасности на середине дороги стояла какая-то девочка. Она помахала.

— Мила! Стой там.

Светофор для пешеходов зажег зеленого человечка, и пока девочка перебегала, до меня дошло, что это девушка. Ко мне приближалась Ника.

Я приняла ее за подростка, потому что росту в ней метр пятьдесят без кепки, и она никогда не весила больше сорока пяти килограммов, еще добавим привычку одеваться как неформальный подросток, и вот уже нельзя признать в этой «Дюймовочке» взрослую девушку. Вероникины родители соседствовали с моими бабушкой и дедом, и в детстве я, Ленка и Ника играли во дворе.

— Ой, Мила! Ты наконец приехала в гости! Давно тебя не видела. Ты удалила страницу в ВК, совсем потерялась.

— Да. Просто надоело сидеть в интернете. Я писала диплом.

В каком-то смысле я сказала правду, просто не стала добавлять, что создала вторую страничку, с которой следила за всеми этими снобами из гимназии и университета. Да и от встречи с Никой не испытала особой радости.

— А я в садик за дочей. Встретимся вечером? — спросила она. — Можно в суши кафе в нашем доме.

Она либо нарочно не замечала, либо правда не видела недовольства в моих поджатых губах и бегающем взгляде. Но с другой стороны, казалось, что она действительно рада встретить меня, и разве мне не интересно узнать, как она поживает теперь?

В последний раз я видела ее беременной года четыре назад или больше. Ника шла по парку со своим парнем, перебирая тонкими ногами, обутыми в тяжелые берцы, по желтым листьям и лужам. Почему-то именно это я запомнила — берцы и длинное черное пальто не по росту. Они с Максом, кажется, так его звали, всем видом показывали, что они «не как все».

Я согласилась.

— Во сколько? В семь? Я у входа буду ждать.

Я смотрела ей вслед, пока она не скрылась во дворе, а уже потом пошла домой. В пакете я несла булку хлеба и бутылку молока, банку пива я прятала во внутреннем кармане безразмерной куртки.

Когда я пришла, дед с бабушкой сидели на кухне. Дед жарил яичницу с колбасой, а бабушка перебирала печеньки в плетеной корзинке, ища помягче. Я стала вынимать продукты из пакета.

— Хлеб, молоко. Масло только такое было.

— Ничего, пойдет. Сейчас поставлю тесто, сделаем пирог с капустой.

Телевизор на маленьком холодильнике объявил пять вечера, начались новости. Дед перебил бабушку на полуслове, и пальцем подал знак, требуя тишины. Бабушка подняла брови, посмотрела на меня и, закатив глаза, покачала головой. Дед не пропускает ни одного выпуска, хотя там из часу в час повторяют одно и то же. Я взялась наливать чай, а краем уха слушала телеведущего. Это были местные новости, и я уловила, что посадили какого-то депутата, которого осудили за взятку, и почти сразу выпустили под подписку о невыезде. Дед цыкнул языком, сжал кулак правой руки и в сердцах одним толчком выдал:

— Вот при Сталине такого не было!

— Да как не было? — тут же отпарировала бабушка. — Так же и воровали. И откупы брали, вредительствовали.

— Так я разве говорю, что не воровали? Воровали еще как. Да недолго. Раз и в ГУЛАГ. А тут. Пожурили, как дедсадовца, и отпустили! Еще и посадят его сейчас на другое теплое место, чтобы он дальше тащил. Вот такого не было!

Дед сорок лет преподавал историю, работал с документами и даже раз его допустили к секретному архиву, когда делал доклад по продразверстке. В девяностые он с бабушкой встал на защиту винзавода, когда его приватизировали. Правда, защитники проиграли, и завод «распилили» — распродали имущество за копейки. Вот какие люди раньше были, что не боялись с грабителями воевать, закаленные в реальных боях. А нынче «народ обмельчал», как говорит дед. Да уж. Мои старики все равно что двоякодышащие рыбы — переползут от лужи к луже и не заметят. А я — рыба из аквариума, — не перенесу и десяти секунд без воды, да и слить в канализацию не жалко, ведь таких уйма.

Очевидно у меня депрессия.

Карусель вновь пришла в движение: уничижительные мысли о себе — чувство вины — напряжение каждого мускула, тяжесть, давящая прямо в середине груди, там, где граница между ребрами, и желание выпить. Потому что невозможно терпеть. Нет сил нести. Через пару часов, когда алкоголь выветрится, придет ощущение пустоты и скука, и карусель запустится вновь. Вот только смотреть на нее ни черта не весело, а тошно.

Я вышла в коридор, выудила из куртки пиво и скрылась в комнате. Здесь я устроилась в кресле, выпивала, пряча банку за подлокотником, на случай, если дед или бабушка зайдет. Потом я собрала пустую тару то тут, то там — по ящикам, под кроватью, за шторами, — сложила в пакет, тихо оделась, и уже в дверях крикнула, что скоро вернусь.

4.2

Полчаса я прохаживалась у крыльца суши-бара, пока не появилась Ника. Пальто она сменила на куцую курточку, и теперь походила на ученицу девятого класса. Эти ручки, ножки, точно птичьи, узкие плечики, и круглые голубые глаза.

Под градусом я была рада ей, как закадычной подруге.

Кафе находилось в трехкомнатной квартире на первом этаже жилого дома. Мы разделись в коридоре и прошли в маленькую комнату, где помещалось три стола. Мы оказались единственными посетителями. Я заказала жареные роллы с курицей, а Ника выбрала диетические с огурцом. Я хотела сказать, что ей ли следить за фигурой — уж на что я ростом и комплекцией не вышла, а она и подавно, — но промолчала.

Ника первой прервала неловкое молчание.

— А ты надолго?

— На пару дней.

— Когда ты в последний раз приезжала?

— Прошлым летом. Кстати тогда я видела Макса в мебельном. Он бабушке шкаф рисовал. Только он меня не узнал.

— Он работал в мебельном? — удивилась Ника.

И я удивилась ее удивлению.

— Ты не знаешь, что он работал в мебельном?

— Я и сейчас не знаю, где он работает.

От пива мозги ворочались неохотно.

— Как так?

— Ну так. Просто выходит, он работал, а алименты не платил. Да и сейчас не дождешься.

Она уставила взгляд в картину