Музыка дорог. Рассказы - Николай Щербаков

Затем упала грудью на стол и, сморщив нос, стала рассматривать руки Фёдора Фёдоровича. Тот не стал убирать.

– Какие красивые! А почему музыкант в некотором роде? Как это понимать? Не совсем музыкант, что ли?

– Нет, почему же.

– Такие руки. Вы пианист, – сказала утвердительно, кивнув себе головой.

– Альтист.

Склонила голову на бок.

– Альтист? Не надо, не поясняйте – я знаю, что это такое. Представьте, я знала до этого только двух альтистов: Юрий Башмет и «альтист Данилов». Да? Оба, сами понимаете, – она жестом показала недосягаемость. – И вот вы. Можно? – она положила свою ладошку на руку Фёдора Фёдоровича.

Тот накрыл её своей другой рукой.

– А можно узнать ваше имя?

– Конечно. Маша, – убрала руку. Надо заметить, с усилием убрала. Не очень-то хотел отпускать её Федор Фёдорович.

– Маша… Машенька… вы – само очарование. И имя так гармонично с вами.

– Ну, вот и прекрасно. А то вы как-то напряглись. По-видимому, после моего Гарварда. Это вас отпугнуло? Да?

– То есть? Как? От чего отпугнуло?

– Как от чего? Вы так активно начали меня окучивать, а потом вдруг перешли на какой-то polite conversation. Вы что, решили, что я помешанная на науках девица? Ничего подо-о-обного, Федор Фёдорович. Я – легкомысленная девушка, страсть как обожающая, чтобы за мной ухаживали. А вы, такой respectable, ваше окучивание мне льстит.

– Как много сразу непонятного для меня. То, что вы – сама непосредственность, это очаровательно. Что такое «окучивать», после нескольких повторов, по смыслу я тоже понял. А вот ваш прекрасный английский меня покоряет. Я, опять же, только по теме разговора понимаю, что вы мне говорите. Мне, музыканту, ближе итальянский. С нами даже заезжие дирижеры в основном на итальянском общаются. И то, что нотная грамота пишется на итальянском, вы, надеюсь, знаете?

– Вот как? И что же там пишется? На итальянском?

– А пишется там, должен вам доложить, кроме технических рекомендаций, порой таки-ие вещи, – Федор Фёдорович даже пальцем кому-то погрозил, – авторы порой такие пассажи отпускают! Зачитаешься!

– Боже мой! Как интересно! Вы мне расскажете?

– Что, простите, рассказать?

– Как что? Что пишут эти самые авторы… простите. Нам, кажется, принесли наш breakfast, – Маша повернулась к подходившему официанту и весело потерла руки, – а ну-ка, где «конек» вашего пекаря? Вот это?

Официант уже быстро и ловко сервировал сторону Маши. Прямо перед ней он поставил на небольшом блюде действительно великолепный кусок пирога. С первого взгляда было видно, что он действительно только что из печи. От влажных боков отрезанного куска и глянцевых, розовых под снежным кремом, яблок начинки, казалось, ещё шел пар. Маша наклонилась и поманила к себе ладошкой этот пар с ароматом пирога.

– М-м-м, вот это да! Сейчас я буду поглощать эту прелесть. Мне кажется, что я способна съесть весь этот громадный кусок. Да. Буду приходить сюда каждое утро, поедать пироги и заброшу лыжи. Пересяду на саночки, – она уже кромсала ножом и вилкой кусок, – и ребята будут таскать меня за собой по лыжне. И, наконец, я стану толстой и красивой.

Маша улыбнулась восторженно смотревшему на неё Фёдору Фёдоровичу и, глянув на продолжавшего суетиться у стола официанта, легко постучала ножом по блюду.– Миленький, мне счетик сразу, пожалуйста.

– А мне показалось, что вы не спешите, – Фёдор Фёдорович выглянул из-за плеча склонившегося к нему официанта, – что-то изменилось?

– Нет, ничего. Просто должны прийти мои друзья. Они здесь живут недалеко.

Маша уже приступила к пирогу. Ела она его вилкой, клала в рот маленькими кусочками, поэтому говорила короткими фразами, чередуя с едой.

– У нас сегодня утренняя лыжная прогулка. Они сказали, что здесь замечательная лыжня.

– Я, конечно, не специалист по лыжам, но ночью выпал снег. Как это на лыжне скажется? Вы не знаете, молодые люди?

Фёдор Фёдорович, откинувшись на спинку стула, чтобы не мешать официанту, постарался говорить равнодушно. Он даже повертел головой по сторонам, мельком глянув на новых посетителей, уже заполнявших зал, и остановился взглядом на стене, с которой в зал смотрели стеклянными глазами головы оленей и кабанов.

– Этот снег лыжне не помеха, – не отрываясь от своего дела, заметил официант, – стоит по ней пару раз пробежать, и она в полном порядке будет. Ещё лучше будет, чем вчера была.

Фёдор Фёдорович поморщился от бестактности официанта и, выглянув из-за его плеча, спросил у Маши: – А вы, мне показалось, хотели, чтобы я вам что-то рассказал?

– Конечно, хотела. Мы ведь не прощаемся?

– Ну что вы, конечно. Я к вашим услугам, – обрадовался, не скрываясь.

Фёдор Фёдорович взял в руки нож и вилку и чуть подвинул к себе стоящую напротив него тарелку. Громадную, занимавшую почти треть тарелки котлету, румяную, в крупной панировке, окружали яркие, оранжевые, в белом кружки, глазуньи. А сбоку котлету подпирали два небольших маринованных огурчика и несколько веточек зелени.

– Вы меня провоцируете?

Фёдор Фёдорович наколол на вилку один огурчик и, деланно нахмурившись, поднял взгляд на застывшего над ним официанта. Юноша, как будто изображая чревовещателя, отведя глаза в сторону и почти не шевеля губами, предложил:-

Если прикажете, я вмиг организую стопку перцовки, – и, чуть наклонившись, – ледяную!

– Искуситель, – почти простонал Фёдор Фёдорович и, долго посмотрев на Машу, кивнул застывшему в ожидании официанту, – вы мне её вечером организуете. Да? Кстати, Машенька, какие у вас планы на вечер?

– Пока никаких. Но, во всяком случае – не перцовку пить.

– Ну, почему же обязательно перцовку? – Фёдор Федорович сверкнул гневным взглядом на официанта. Тот, отступив шаг назад, развел руками и быстро удалился.

– Почему же перцовку? Я думаю, здесь могут найтись прекрасные вина. И, в конце концов, есть много разных приятных и интересных способов времяпровождения. Вечернего времяпровождения, – уточнил.

– Вы приглашаете меня провести с вами вечер?

– А почему нет? Это было бы весьма интересно. Прогулка по заснеженным аллеям, ужин при свечах, приятная беседа. Он,… тактичный, не побоюсь этого слова, хорошо воспитанный, с богатым опытом человек. Положительным опытом. Считаю нужным уточнить. Она! – перейдя на полушепот, – молодая, загадочная, обаятельная. Да? Что может быть лучше зимних, долгих вечеров? Вдвоём. Да? Только не говорите «нет»…. Подарите мне этот вечер.

– Я подумаю, – Маша маленькими глоточками отпивала кофе, исподлобья разглядывая музыканта.

А Фёдор Федорович, наконец, приступил к своему блюду. Отрезал кусочек котлеты и, удобнее подцепив его вилкой, поднёс к губам. Ноздри тонкого носа расширились, он откровенно обнюхал кусочек котлеты, затем положил его в рот и хрумкнул зажаристой корочкой.

Дальше произошло необъяснимое. Продолжая жевать, он взял котлету из тарелки руками и положил её на ломтик ржаного хлеба. Зажмурился, поднеся этот неожиданный бутерброд ко рту, откусил приличный кусок. Из уголков рта потекли струйки сока, с подбородка капнули на белый воротничок рубашки. Мужчина не замечал этого и продолжал, откусив еще один кусок, жевать, не открывая глаз и неприлично положив локти на край стола. Маша перестала есть и удивленно смотрела на него.

Конец ознакомительного фрагмента.