Утятинский летописец - Евгения Черноусова

Софи что-то говорила ездоку. Наконец он поднял хлыст, она отступила и сани умчались. Хозяйка пошла к дому. Увидев её сияющее лицо, Маша смутилась. Даже не зная, кто ехал на санях, она поняла, что Софи в него влюблена. «Бедный Николай Иванович, – подумала Маша. – Так вот о чём говорила Марта!»

В коридоре на Зизи ворчала нянька: «Что ж ты, барышня, за барином всё бегаешь? Ему уж просто из дома выйти нельзя! Нехорошо!» Дверь распахнулась, Нюта вбежала в комнату с криком:

– Маша, Маша! Нас к Коневичам зовут!

– Успокойся. Так-таки и зовут? И кто?

– Василий Михайлович приглашает!

– Он здесь?

– Нет, он мимо проезжал и Софи сказал!

– Нюточка, успокойся. Мы не можем принять это приглашение, столь своеобразно переданное.

– Ну почему?

– Ты близко с ним знакома?

– Конечно, нет!

– Значит, должен он или карточку прислать, или лично пригласить.

Нюта надула губки:

– Ну почему, почему мы должны отказаться?

– А мы не отказываемся. Если Василий Михайлович нас пригласит, мы согласимся.

После полудня к ним были гости. Приехала тётка Коневича Варвара Васильевна с Аглаей Барташевской. Варвара Васильевна при знакомстве с Машей повела себя так, словно ожидала этого всю жизнь, едва не бросившись ей на шею. Она говорила, что Маша нисколько не похожа на «Бедную Густю», а похожа она на отца: «Какой был бравый гусар!» Оказалось, что Августа и Варвара в детстве и юности дружили. Поглядев на эту рыхлую добродушную старуху, Маша снова подумала, что, пожалуй, любовь – не такая уж завидная вещь. Не влюбись её мать в вернувшегося с театра военных действий отца, не роди она Машу, не заболела бы чахоткой, а жила бы сейчас в Зосимках здоровёхонька, как живёт в Конь-Васильевке незамужняя Варвара. Аглая вела себя приветливо и просто, совсем не так, как при встречах в Утятине. Было ли это из-за присутствия тётки Коневича или по какой другой причине, Маша не знала. Однако сговорились, что вечером непременно придут к Коневичам на музыкальный вечер.

Наутро Маша отписывала Ките: «Когда Ты прочитаешь моё письмо, во имя неба, разорви его! Мне стыдно за свою глупость, наверное, не посмею я поднять глаз на тебя, когда мы снова увидимся, но не могу не поделиться с тобой этой историей.

Будучи в гостях у Петровых, попали мы на музыкальный вечер к Коневичам».

Когда подруги в сопровождении Софьи Георгиевны пришли в барский дом, оказалось, что здесь гостит небезызвестный Маше Черемисинов. Остальные гости не были ей столь неприятны, поэтому, усевшись подле Варвары Васильевны, она спокойно слушала выступление крестьянского хора и музицирование соседских барышень. А потом Василий Михайлович объявил, что его новую песню исполнит Аглая Семёновна. Сам хозяин аккомпанировал на гитаре. Не сказать, чтобы Маша была знатоком музыки. Учили её в пансионе; хоть и не блистала, но по нотам могла разобрать несложную пьеску. Пела своим слабым голоском тоже не сказать, что мастерски, но разучивала с сестрой и братом какие-то немудрённые песенки. К салонной музыке была приучена, но песни в русском стиле считала чем-то грубым. И начало песни ей не понравилось. Однако глубокое контральто Аглаи и простые слова неожиданно оказались созвучны её судьбе:

Со младых-то лет

Сиротинушке

У чужих людей

Жить из милости…

«Как верно сказано: нету батюшки, нет заступника, нет и матушки, нет жалельницы!» Украдкой смахнув слезинку, она дождалась, когда после завершения песни кавалеры обступят Аглаю и, предупредив Нюту, что уйдёт пораньше, выскользнула в дверь. Там она столкнулась с хозяином. Он завёл с ней какой-то необязательный разговор, но глядел при этом на неё так…

«Какая волшебная сила пленила меня! Как он умеет разыгрывать чувства! Я согласна с молвой, что он крайне опасный человек, но я постаралась стать благоразумной».

– Вы чем-то расстроены? – участливо спросил он.

– Вашей песней, Василий Михайлович, – вырвалось у неё. – Это так трогательно! У Аглаи Семёновны красивый голос, а в этой песне он звучит божественно!

– Спасибо, Марья Игнатьевна, – послышалось от двери. Картинно опершись на притолоку, Аглая томно улыбалась. – Не знала, что вы цените мои скромные способности.

– Я весьма слабая музыкантша, как вам известно, но благодарная слушательница. Извините, мне пора.

Маша шла в гардеробную Варвары Васильевны, где они раздевались с Нютой. Наверное, свернула не туда, потому что оказалась в каком-то узком тёмном коридоре. Вдруг сзади кто-то страстно обнял её: «Софи!» Где-то за поворотом стукнула дверь, руки разжались, и она осталась одна.

Маша прижала руки к горящим щекам: «Хорошо, что кто-то стукнул дверью. Иначе…» Она и сама не знала, что было бы…

Из-за поворота появилась Аглая со свечой:

– А вы… почему здесь?

– Право, так неловко… я заблудилась. Шла в гардеробную…

– Покои Варвары Васильевны в другом крыле. А здесь… кто-нибудь был?

– Я не видела… но кто-то был.

– Один?

– Нет, двое.

Аглая закусила губу. Маша поняла, что сейчас она будет выпытывать, кто. Нельзя, чтобы подозрение пало на Софи! Чтобы избежать неловкости, она решила солгать:

– Вы знаете, у меня папенька тоже горничную по щёчке треплет.

Сзади послышались шаги. Повернувшись, барышни увидели Василия Михайловича.

– Смейтесь, – приказала Аглая.

От неожиданности Маша хихикнула. Аглая подхватила её смех.

– Я не помешал?

– Нет, Василий Михайлович. Мы уже обо всём поговорили. Пойдём, Машенька!

Аглая подхватила Машу под руку и потянула за собой.

– Доведите меня до гардеробной, чтобы я снова не заблудилась, – попросила Маша.

– Вот, видите? В этом крыле. Если вы подождёте меня у входа, я оденусь и провожу вас до дома.

Барышни шли по укатанной санями дороге.

– Я никогда, никогда больше не поверю ни одному мужчине! – страстно воскликнула Аглая.

– Может быть, не стоит так огорчаться? Я по своей и по некоторым другим семьям знаю, что это дело самое обыкновенное.

– А сами что вы думаете о будущей семье?

– Только сегодня подумала, глядя на Варвару Васильевну. Не влюбись моя мама в вернувшегося с театра военных действий отца, не роди она меня, не заболела бы чахоткой и не умерла в тридцать лет, а жила бы сейчас в Зосимках здоровёхонька, как живёт в Конь-Васильевке незамужняя Варвара Васильевна.

– Но тогда не было бы вас!

– Да кому я нужна, – вырвалось у Маши.

– А… отцу?

– Папеньку не очень волнуют дочери. Сыном он, правда, дорожит.

Аглая замолчала и до дома Петровых не проронила больше ни слова. Когда Маша открыла рот, чтобы попрощаться, она порывисто обняла её и сказала:

– Только такую семью, как у моих папеньки и маменьки! Или никакой!

Повернулась и побежала назад.

«Бог ведает, когда мы увидимся, дорогая Кита! Это ужасно, и это повергает меня в