Обманщики - Альфред Бестер

– С негодованием отрицаю.

– Скажи мне, что ты видишь?

– Калейдоскоп какой-то идиотский.

– Ты бы объяснил попонятнее.

– Я... – он замялся. – Я не могу. Я... ты все время становишься другой.

– Каким образом?

– Ну... Волосы, например. Они то прямые, то волнистые, то светлые, то темные...

– А, да это новая краска для волос, «Призма». Она реагирует на длину световой волны. Посмотрел бы ты, что делает со мной телепрограмма АРВ, я превращаюсь чуть не в северное сияние.

– И глаза – иногда темные и узкие, как у моей бывшей жены, а иногда раскрываются, как огромные опалы... В точности как у одной старой знакомой из Фламандского купола.

– Элементарный фокус, – рассмеялась Деми. – Это умеют все девушки.

Мужчины падают, как громом пораженные – во всяком случае так считается.

Она сняла с Уинтера очки и нацепила их себе на нос.

– Ну что, теперь не так страшно?

– И... И груди. – Уинтер почти заикался. – Когда ты впервые появилась в агентстве, я еще подумал, что они... ну, такие трогательные крохотные бугорки. А теперь... теперь они... Ты что, наращивала их, пока я бегал по заданиям?

– Попробуем выяснить, – сказала Деми и начала расстегивать кофточку.

Но за моей спиной, я слышу, мчится

Крылатая мгновений колесница;

А перед нами – мрак небытия,

Пустынные, печальные края.

Поверьте, красота не возродится,

И стих мой стихнет в каменной гробнице;

И девственность, столь дорогая вам,

Достанется бесчувственным червям.

Там сделается ваша плоть землею,

Как и желанье, что владеет мною.

– Не надо, – сказал Уинтер. – Пожалуйста, не надо.

– Почему не надо? Ты что, все еще стесняешься?

– Нет, просто я... я не этого ожидал.

– Конечно, не этого. Ты же маори, дикарь, настоящий мужчина. А вот на этот раз я сама буду к тебе приставать. – Кофточка улетела в сторону. – Сколько, по твоему мнению, может ждать девушка? До самой смерти, что ли?

– Ни себе хрена! – восхищенно воскликнул Уинтер. – Да тебя хоть на нос парусника приколачивай!

– Да, – серьезно согласилась Деми. – У меня даже прозвище такое – Чайный Клиппер.

– Ты что, террористка из организации «Свободу девственницам»?

– А чего спрашивать, – рассмеялась она. – Лучше взять да выяснить.

Давай, Роуг.

Деми рывком подняла Уинтера с дивана и потащила в спальню, на ходу сдирая с него одежду.

Всю силу, юность, пыл неудержимый

Сплетем в один клубок нерасторжимый

И продеремся в ярости борьбы

Через железные врата судьбы.

И пусть мы солнце в небе не стреножим -

Зато пустить его галопом сможем!

Но ей оказалось под силу и это – остановить солнце над лишенном времени чистилище любви. Она казалась сотней женщин с сотнями рук и ртов.

Она была негритянкой с толстыми губами, которые обхватывали, поглощали его, с высокими, крепкими ягодицами, которые сжимали его, как клещи. Она была девственницей из Новой Англии – тоненькой, белокурой и беспомощной, но дрожащей от счастья.

Она наполняла его уши жадным, ненасытным воркованием – и в то же время ее рты извлекали арпеджио из его кожи и пили их. Она была дикой, из какого-то иного мира тварью, гортанно вопившей, когда он по-зверски же овладевал ею. В какое-то мгновение она стала надувной пластиковой куклой, то пищавшей, то гудевшей, наподобие игрового автомата. Она была жесткой и нежной, требовательной и бесконечно покорной и всегда – неожиданной.

И она вызывала у него странные, чудовищные видения. Его словно стегали кнутом, распинали, рвали на дыбе и четвертовали, клеймили добела раскаленным железом. Ему казалось, что он видит ее и себя – невероятно сплетенных – в увеличивающих зеркалах. Он пришел в ужас, услышав громкий стук в дверь и той же дверью приглушенные голоса, выкрикивавшие непонятные угрозы. Его чресла превратились в бесконечно извергающийся вулкан. И все это время ему казалось, что они ведут с ней легкую, блестящую беседу за икрой и шампанским – в качестве эротической прелюдии, чтобы возлечь потом перед зажженным камином и впервые предаться любви.

ЭНЕРГИЯ

Я все больше и больше прихожу к убеждению, что человек – существо опасное и что власть болезненно увлекает своих обладателей, без различия – принадлежит она многим или немногим.

Эбигайл Адамс

Уинтер поднялся с японской кровати, бесшумно прошел в гостиную и уселся на диван, закинув ноги на кофейный столик. Он напряженно думал, стараясь разобраться в структуре событий.

Получасом позднее появилась Деми – вновь стройная, белокурая и чуть раскосая. Одернув на себе одну из рубашек хозяина дома, выполнявшую роль кургузого домашнего халата, девушка уселась по другую сторону кофейного столика прямо на пол и посмотрела на Роуга снизу вверх.

– Я тебя люблю, – прошептала она. – Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю.

Некоторое время Уинтер молчал, затем судорожно вздохнул.

– Ты – титанианка. – Он не спрашивал, а констатировал факт.

Деми помолчала, примерно столько же, сколько и он, а затем кивнула.

– Разве это что-нибудь меняет?

– Не знаю. Я... Ты первая титанианка, с которой я встретился.

– В постели?

– Вообще, где угодно.

– Ты уверен?

– Н-нет. Пожалуй, я не могу быть уверен. Никто не может.

– Не может.

– А ты сама способна уверенно распознать своих?

– Ты имеешь в виду всякие там таинственные приметы вроде секретных масонских знаков? Нет, но...

– Но что?

– Но мы можем узнать друг друга, если начнем говорить на своем языке.

– А как звучит титанианский? Я его слышал когда-нибудь?

– Возможно. Тут не так все просто. Понимаешь, титанианцы общаются совсем иначе, чем остальные.

– Иначе?

– Не звуками и не жестами.

– А как же? Телепатия?

– Нет, мы говорим химически.

– Что?

– У нас химический язык – запахи, вкусовые ощущения, ощущения на поверхности кожи и в глубине тела.

– Что-то ты мне плетешь.

– Ни в коем случае. Это – очень исхищренный язык, где все выражается вариациями интенсивности и сочетаниями.

– Знаешь, я что-то даже не верю.

– Тебе это чуждо, вот и не веришь. Сейчас я буду говорить химически.

Готов воспринимать?

– Давай.

– Так что? – спросила Деми после нескольких секунд полного молчания.

– Ничего.

– Чувствуешь какой-нибудь запах? вкус? Вообще что-нибудь?

– Ничего.

– Вообще никаких ощущений?

– Только растущее убеждение, что все это просто жульническая уловка, смысл которой... Нет. Подожди. Надо по-честному. На какой-то момент мне показалось, что я вижу нечто вроде солнечного диска, вроде этих моих шрамов, – Ну вот! – широко улыбнулась Деми. – Ты все-таки слышал меня, однако все это настолько чуждо тебе и незнакомо, что мозгу приходится переводить принимаемый сигнал на язык привычных символов.

– Ты действительно сказала мне нечто, чему соответствует зрительный образ солнечного диска?

Деми кивнула.

– Так что ты там говорила на своем химическом?

– Что ты – психованный, в конец запутавшийся маорийский мужчина, и я люблю тебя, люблю всего, вплоть до этих самых шрамов.

– И ты все это сказала?

– Не только сказала, но так и думаю, особенно насчет шрамов. А ты, дурачок, чего-то стесняешься...

– Кончай сострадание, я ненавижу такие штуки, – прорычал Уинтер. – Так что же, – добавил он, – вы, титанианцы, так вот и вещаете все время на своем химическом языке?

– Нет.

– А много вас среди людей?

– Не знаю, да, собственно, и не очень интересуюсь. Я интересуюсь только тобой... и ты, Роуг, меня пугаешь.

– Не понимаю, чем.

– Стать таким холодным и аналитичным сразу же после... ну ты понимаешь, после чего.

– Прости, пожалуйста, – несколько принужденно улыбнулся Уинтер. – Я пытаюсь во всем этом разобраться.

– Зря я тебе сказала.

– А не надо было и говорить, ты показала. Необыкновенно и потрясающе, я никогда и подумать бы не мог... А как ты попала сюда, на Землю?

– Я и родилась здесь. Я – вроде как подкидыш, а уж если точнее – подменыш.

– Как это?

– Настоящая моя мать дружила с семейством Жеру, она была их врачом.

Не хочется вдаваться в ее историю, проговоришь до вечера.

– Ладно.

– Мне был всего месяц, когда умер первый ребенок Жеру, примерно такого же возраста, как и я. Мать заменила мертвого младенца мной.

– Почему? Зачем?

– Ей нравилась эта семья, и она знала, что утрата первого ребенка сломит их. Я не была у нее первой... ведь из нас дети сыплются легко и быстро, как горошины из стручка.

– А твой отец – земной человек?

– Нет, мы можем рожать только от титанианцев. Нашим яйцеклеткам чем-то не нравятся ваши сперматозоиды, а может – наоборот. Как бы там ни было, мать решила, что мне будет полезно вырасти земной девочкой из хорошей семьи. И ей ничто не мешает за мной приглядывать. Вот, собственно, и все.