Обманщики - Альфред Бестер

– Благодарю вас. Так что же мы собираемся делать с этой твоей проблемой?

– Отложим ее на время, пусть малость остынет Подождем, что будет дальше.

– А тебе ничто не грозит? – спросила Деми.

– Думаю, нет. – В глазах Уинтера светилась любовь. Он притянул девушку к себе и погладил ее живот.

– Нечестно, – хихикнула она. – Ты щекочешься Вставай, супердоходяга.

Оденемся.

– Обидеть хочешь?

– Да, я использовала все твои мужские способности до предела и теперь отбрасываю тебя, как ненужный хлам. Мы, титанианцы, всегда так делаем.

***

– У меня даже ноги скрючило, – весело пожаловалась Деми из ванной. – Ты что, всегда такой страстный?

– Только в первый раз. Выпендриваюсь. Все так делают.

– Придется постараться, чтобы для нас с тобой каждый раз был первым.

– Она приоткрыла дверь и высунула голову. – А почему я устала, а ты нет?

– Не знаю. Возможно потому, что я похитил твою титанианскую сущность.

Меня же так все и называют – Роуг-вампир.

– А чего это ты так моргаешь?

– Нагоняю себе пятна перед глазами, чтобы твоей якобы пси-киске было за чем гоняться. – Уинтер погладил упомянутое – и очень ласковое – животное, странную, выведенную на Сатурне помесь сиамской кошки и коала. – И вправду красавица. А за своими пятнами она гоняется?

– Ты что, конечно! Все кошки так делают. Ну, я переоделась. Пора идти.

– Я провожу тебя в нашу контору.

– Умоляю, не дальше, чем до угла. Если нас увидят входящими вместе, утром... Ладно. Так кто кому позволит, я или ты?

– Позвони ты и говори. Бога ради, нормальным своим виргинским голосочком. Не строй из себя Мату Хари.

– C'est magnifique, – ответила Деми знойным, дрожащим от напряжения голосом, приличествующим шпионке, – mais се n'est pas la guerre <великолепно, но это не война (фр.)>. Пошли, суператлет.

– Я выдам тебе все тайные планы вторжения, – жалобно проскулил Уинтер, – только выпусти меня из своего тайного застенка.

КОРОНАЦИЯ

Le Roi est mort, vive le Roi!

<Король умер, да здравствует король!>

Французское изречение

Поцеловав на прощание Деми (вне поля зрения сплетниц), Уинтер взял курс на ротонду Beaux Arts. Блестящий Нью-Йорк, город-джунгли, был залит ослепительным утренним солнцем, везде и во всем чувствовалось радостное возбуждение. Витрины увешаны анахроничными рождественскими призывами: «У НАС НА МАРСЕ ТОРЖЕСТВО – МЫ ОТМЕЧАЕМ РОЖДЕСТВО! ШЛИТЕ ПОДАРКИ СВОИМ ЛЮБИМЫМ!» Непристойные украшения к Валентинову дню – это бастующие проститутки просят их поддержать. Из некоторых окон свешиваются белые простыни – знак сочувствия с борьбой Движения Хонков <Хонк (Honk) – этим словом американские негры пренебрежительно называют белых> за право соорудить на Ганимеде свой собственный купол.

По центральной полосе улицы двигалось нечто вроде рекламной процессии; впереди – оркестр из флейт и барабанов, сопровождаемый жонглерами, почти столь же многочисленными, как и барабанщики. Адский шум оркестрика дополнялся воплями молодежной банды – «Порно-графов», если верить светящимся надписям на их куртках. Юнцы скакали, кувыркались и делали – в гармоничном соответствии со своим названием – непристойные жесты в адрес жонглеров. Далее плавно плыла платформа, рекламировавшая П+Л+А+С+Т+С+Ы+Р, на которой восемь селянок (живых) доили восьмерых коров (пластиковых).

Синэргист мгновенно замер, словно парализованный лазерным пистолетом, которому еще только предстоит быть изобретенным. А может – и не предстоит.

– Восемь! – Он повернулся, догнал голову шествия и пересчитал барабанщиков.

– Ну да, двенадцать.

Далее были пересчитаны «Порно-графы», флейтисты, барабанщики и жонглеры.

– Одиннадцать, десять, девять, чтоб мне с места не сойти. Ни себе хрена!

Синэргист продолжил свой путь к ротонде, но теперь его синэргические чувства насторожились, буквально ощупывали все окружающее.

Следующим элементом структуры оказался расположенный у входа аркады игрушечный магазин, его витрину украшал великолепный кукольный дом. Дом этот размещался посреди миниатюрного парка. В крошечном пруду плавало семь еще более крошечных лебедей.

Понимающе кивнув, Уинтер вошел под своды аркады и безо всякого уже удивления нашел за углом деликатесный магазин. В его витрине красовались шесть казарок, лежащих на слое битого льда.

– Врубаюсь, – пробормотал врубающийся синэргист. – Хоть они и Порно, но графы. Лорды, значит. Казарки – чем они не гуси. А что же дальше?

Теперь не оставалось и мысли о возвращении домой. Уинтер все осматривал, обследовал и обнюхивал, пока не обнаружил у входа на какую-то лестницу объявления об образовании общества цветоводов. Афиша изображала стилизованный мак, четыре золотистых кольца обводили его лепестки, а пятое – середину.

– Угу. Пять золотых колец.

Поднявшись по лестнице, он оказался в другой аркаде, миновал зоомагазин с изобилием щенят на витрине, прошел было дальше, остановился и сокрушенно помотал головой.

– Суперфраер, – пробормотал синэргист, возвращаясь к магазинчику, и после внимательного осмотра обнаружил наконец искомое – большую клетку в глубине помещения. Клетка содержала четырех скворцов.

– Разговаривают? – поинтересовался Уинтер, подойдя поближе.

– Не остановишь. Одна беда, они трещат на гула <гула (gullah) – негры, живущие на островах, расположенных вдоль юго-восточного побережья США, этим же словом обозначаются многочисленные английские диалекты этих негров>, потому такие и дешевые.

– Вполне разумно. Спасибо.

Покидая магазин через заднюю дверь, Уинтер задавался вопросом, каким же именно образом проявят себя три французские курицы. Как выяснилось – посредством вывешенной у входа в ресторан грифельной доски Сделанная на ней мелом надпись гласила:

Меню:

Poulet Gras Poularde

Poulet de'l Annee

Vieille Poule Coq

Sauce Indienne, или Sauce Paprika, или Sauce Estragon

Burgundy, Bordeaux, Cotes du Rhone.

Не успел Уинтер начать охоту за двумя горлицами, как из ресторана выпорхнули две юные леди, одетые по последнему писку моды, вплоть до огромных странных шляп Eugenie. Поля каждой шляпы украшала крошечная перепелка из красных драгоценных камней.

– Naturlich <конечно (нем.)>, – удовлетворенно кивнул синэргист-полиглот. – Рыжая перепелка, разновидность горлицы В количестве двух штук.

Держась на благопристойном расстоянии, он последовал за двумя юными модницами.

Теперь нужно было найти какую-нибудь ветку, однако в этой части могучей Столицы деревьями и не пахло.

Путеводительницы нырнули в огромный административный корпус. Над дверями, которые смело могли бы украшать вход какой-нибудь пагоды, шла надпись, сделанная стилизованными под иероглифы буквами:

БАНК «ВЕТКА САКУРЫ»

Уинтер начал хихикать. Структура обернулась чем-то похожим на дурацкую игру в поиски клада, оставалось только посмотреть, какой дурацкий приз заслужил он своей догадливостью.

Пройдя через вестибюль, синэргист не стал тратить времени зря, а сразу же изучил список съемщиков помещений на букву "П", нашел строчку «Одесса Партридж – 3030», скоростным лифтом поднялся на тридцатый этаж и – вот она, внушительная трехстворчатая дверь с табличкой «ПАРТРИДЖ».

Уинтер открыл дверь.

И оказался посреди самого настоящего симфонического оркестра, правда – без музыкантов. Синэргиста окружали все известные и неизвестные ему инструменты – струнные, медные, деревянные, ударные.

– Доброе утро, мистер Уинтер. – К нему приближалась очаровательная юная леди, успевшая уже снять шляпку Eugenie. – Очень приятно, что вы изыскали возможность прийти в назначенное время. Спинет готов к осмотру.

Фрэнсис!

– Спинет? – тупо повторил Уинтер.

– Ну, в действительности, конечно же, вирджинал. Знаете, настольный спинет, без ножек. Фрэнсис, проводи, пожалуйста, мистера Уинтера в студию.

Вторая очаровательная леди, появившаяся за это время и тоже успевшая снять головной убор, провела Уинтера через симфонические дебри.

– У нас возникли определенные трудности с настройкой, – доверительно, сообщила она. – Надеюсь, вы не будете излишне придирчивы насчет ля-четыреста тридцать девять, мистер Уинтер. Струны просто не выдерживают больше четырехсот тридцати пяти. Сюда, пожалуйста.

Девушка открыла дверь студии и мягко впихнула ошеломленного журналиста внутрь.

– Доброе утро, король Р-ог, – сказала я.

Не думаю, чтобы Уинтер меня слышал. Он просто смотрел и смотрел, а потом заговорил:

– Но вы же – та самая приятная леди с вечеринки доктора Йейла.

Похожая на примадонну. Я еще подумал, что вам бы петь Брюнхильду.

– Вы этого не говорили. Я – Одесса Партридж. К сожалению, не певица, хотя и имею некоторое отношение к музыке.

Уинтер быстро окинул помещение взглядом. На стенах – толстая звукоизоляция, окна с двойными стеклами, кипы нот – и печатных, и рукописных, – золоченый клавикорд, вирджинал, концертный рояль, за роялем – Джей Йейл с обычной своей мягкой улыбкой.