Левая Политика. Между выборами и забастовками - Анна Очкина

Не думаю, что теперь необходимо проводить специальное исследование на тему «За что мы любим Дмитрия Медведева?» Пока, наверное, ни за что. И его ли мы любим? Обсуждая эти выборы со студентами, коллегами, знакомыми, я убедилась в том, что многие уверены, что баллотировался всё-таки Владимир Путин, а не Дмитрий Медведев. Просто, как сказали мои студенты: «Путину же нельзя было в бюллетень». Как-то давно я прочитала в одном романе, что девушка согласилась выйти замуж потому, что обожала мать своего жениха, свою будущую свекровь. Я очень удивлялась. Теперь же многие сознательно выбирали президента потому, что им нравится будущий премьер, и никто особенно не удивляется. Вообще, эти выборы обсуждают не охотно, за итогами мало кто следил. Успехом, правда, пользуются истории, какая администрация что придумала, заманивая народ на выборы. Никакого исторического рубежа никто не увидел, величия момента никто не ощутил. В целом народ исполнил, как мог, гражданский долг и принялся готовиться к первому весеннему празднику 8 марта. На фоне такого будничного восприятия Главных Выборов Страны мне особенно нелепым (хотя и знаковым) показался энтузиазм опытных и успешных бунтарей из группы «Машина Времени», распевающих на концерте в честь нового Президента старую песню о новом повороте.

Я постаралась объяснить такие своеобразные отношения российского народа с властью, обращаясь к анализу ситуации до и вовремя парламентских выборов, когда ещё можно было надеяться на формирование более или менее разумного электорального поведения, не сводимого к ритуальному опусканию бюллетеня в урну и фотографированию у кабинки для голосования. Что касается политического поведения, то оно формируется не вовремя избирательной кампании и не в ответ на пропаганду и агитацию, а в непрерывном социальном творчестве и в ответ на вызовы социальной и политической ситуации.

Послесловие.

Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает…

Не знаю, насколько прошедшие выборы подтвердили, что страна становится единой, но то, что существующее неприятие многих аспектов жизни не имеет ни идейной, ни политической опоры, эти выборы показали. Трагедия в том, что и высказанная поддержка власти ни экономической, ни политической основы не имеет. Прежде всего, я думаю, это связано с многофакторностью, противоречивостью самого этого недовольства. Оно не структурировано социально, даже эмоционально, осознаётся часто как некое глухое раздражение, даже как собственная драма. Всё вроде бы как нужно, а ничего не получается. Работы становится всё больше, а жизнь улучшается ненамного, а если чуть-чуть и улучшается, то времени на неё уже не остаётся. Твои личные трудовые усилия гасятся из-за правовой или управленческой необеспеченности. В исследованиях я часто замечала, что уверенность людей в том, что жизнь налаживается, парадоксальным образом сочетается с невысокой оценкой их собственных жизненных успехов и перспектив.

Раздражение и недовольство также персонифицируется, как и политические предпочтения. Проще говоря, в каждом конкретном случае должен быть виноват кто-то определённый. Но часто складывается ситуация, как в романе Стругацких «Миллиард лет до конца света»: вы не потому одиноки, что у вас друзей нет. Вы так одиноки, что у вас и врага нет. То есть, свалить вину часто бывает не на кого! Это своеобразное одиночество «без врага» связано с тем, что уже более пятнадцати лет в социальной жизни наших граждан главенствует частный, личный интерес. Точнее, интерес личной самоидентификации и поиска своего места в стремительно меняющейся жизни. Этот частный интерес доминирует над собственно социальным, классовым интересом. Когда личный статус для многих не прояснён, даже потерян, классовая самоидентификация крайне затруднена. Тем более что и социальная структура у нас крайне динамична, ей ещё очень далеко до обретения законченной формы. С описанной ситуацией связана и отмеченная мною слабость политической активности. Слишком много сил отнимает повседневная жизнь, слишком нестабильны результаты усилий, слишком трудно определить свой подлинный интерес, а «рецепты сданы в архив», точнее, объявлены неэффективными и даже опасными. Возникает желание делегировать кому-нибудь право решать за тебя, решать эти проклятые общие вопросы, с которыми так всё непросто! И очень соблазнительно решить всё раз в четыре года опусканием бюллетеня в урну.

Любовь может привести к потере личности, если что-то не так с любовью или с личностью. Но в случае с отношением нашего народа к Президенту эта привязанность является следствием такой потери народом себя, своей идентичности. Постоянно сталкиваясь не с предвыборным, а повседневным поведением власти, с действительностью, которая всё больше становится капиталистической, люди начнут постепенно понимать, что решение проклятых общих вопросов нельзя оставлять никому другому, иначе решение вопросов частных также окажется в конце концов неадекватным их потребностям и интересам. Тогда, возможно, из архивов потребуется достать прежние рецепты — идеи самоуправления, демократии (подлинной, а не суверенной), общественной собственности и т. д. Но применить их автоматически не получится: готовых рецептов вообще не существует, каждая эпоха, конкретная социально-экономическая ситуация требует собственных адекватных ей решений. Снова встанет вопрос об идее развития и концепции общества. А это значит, что решать этот вопрос надо уже сейчас, решать по мере превращения электората в народ..

«Оттепель» по-буржуазному

Илья Федосеев

Выборы президента России являются пустой формальностью, от которых даже очень наивные люди не могут ожидать неожиданностей. Но если смена начальника проходит строго по заранее составленному расписанию и сценарию, то всё большую остроту приобретает вопрос «Что дальше?». Что изменилось для нас с вами от смены первого кремлёвского лица?

Рассуждая трезво, важно не то, как зовут действующего главу государства, а то, какую политику он проводит. Черномырдин, помнится, изрёк бессмертную фразу: «Я признаю роль личности в истории, особенно если эта личность — президент». Но на самом деле и роль президента не так велика, как может показаться. Слово «роль» здесь ключевое. «Весь мир — театр, а люди в нём — актёры», не забыли? Актёр может играть свою роль более или менее талантливо, может трактовать образ так или иначе, но важно здесь то, что сама роль написана не им и изменять текст «пьесы» он не может.

Какова была историческая роль Ельцина? Если отбросить частности, то сводилась она к разделу бывшей советской собственности — к созданию в России класса собственников. Такой класс возник — но и только. Люди, ошалевшие от внезапного богатства, не знали толком, как им теперь жить и по каким правилам играть.

Президент и медвежонок

В средневековой Европе существовало поверье, что медвежонок рождается на свет в виде бесформенного кома. Форму ему придаёт мать-медведица, облизывая чадо языком. Вот и новорусского «медвежонка» (прямой аналогии с известной политической партией здесь нет) предстояло ещё «облизать», придав ему надлежащий вид. Проще говоря, новому классу требовались, во-первых, чёткие правила игры, а во-вторых, тот, кто будет крепко давать по башке за нарушение означенных правил. Ельцин ушёл, и новая роль досталась Путину. Разумеется, он вёл не совсем такую же политику, как его предшественник — ну так и историческая задача у него была несколько иная. Но общий курс сохранялся.

В 90-е годы олигарх или региональный князёк вполне мог действовать по принципу «что хочу, то и ворочу». Требовалось от него лишь сохранять хотя бы внешнюю лояльность Кремлю. Духу тогдашней эпохи — то есть перераспределению собственности — такое положение дел отвечало как нельзя лучше.

Но пришёл Путин — и всё изменилось. Собственно говоря, пришёл не Путин, а новый исторический этап — президент лишь стал выразителем его требований. Если уподобить российскую социально-экономическую систему интернет-форуму, то Путину предстояло стать модератором — строгим, неумолимым и чётко понимающим, что от него требуется. И Путин занялся «модерацией» имущего класса. Разумеется, его представители получали от этого, мягко говоря, мало удовольствия. Но практически никто не протестовал — новые господа уже обрели классовое сознание и отлично понимали, что по большому счёту политика Путина отвечает их интересам.

Прежней «феодальной» вольнице пришёл конец — по-другому и быть не могло. Теперь «господа» всецело зависели от государства и учились сосуществовать с ним, соблюдая все его установления — и писаные, и гораздо более важные неписаные.

Уже к середине десятилетия и эта задача была выполнена. Не нужно забывать о весьма показательном «деле Ходорковского»: Кремль ясно дал понять, что бывает с тем, кто пытается играть не по правилам. Остальные намёк поняли — и дружно вытянулись во фрунт.