Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино (сборник) - Александр Образцов

При всей любви к людям я больше люблю деревья.

Пгт Вохтога. Здесь заканчивается бассейн Северной Двины и всего бассейна Ледовитого океана. Заканчивается Северо-Восток. Заканчивается уединение. Заканчивается бассейн северодвинской Сухоны, начинается бассейн волжской Костромы. Так всегда в жизни – незаметное движение рельефа, чуть видная гряда – и жизнь несется в другую сторону.

Темно, совсем темно, и ни души не встретишь.Бесчестен вечер. Ночь черным-черна.Письмо от Чехова в пустых руках повертишьИ дальше отошлешь. Несчастная страна!

Угодьями угодлива, обильнаКнязьями, подпирающими свод.Не успевает низкая давильняС высоким качеством передавить приплод.…

Ты, виноградинка, изюм… Прижмись поближе,Кишмиш моей восторженной души.Как пропеклась ты солнцем! Не нанижет,Не трусь, нас время на карандаши.

Мы не букашки, не гербарий даже.Еще на ветках мы и солнце высоко.Еще печет. И так прозрачен каждый,Что в желтизне лишь косточки зрачков.

Костромская область

Шушкодом, начинается Поволжье. Это больше, чем страна. Посмотрите на карту речной сети бассейна Волги. Она похожа на пышное дерево с кривым стволом Саратов-Царицын-Астрахань. И вы хотите сказать, что Волга – татарская река? Или хотите сказать, что это русская река? Нет, это река на все времена, река-объединитель. Потому что любой, кто садился в лодку и плыл по течению, выплывал на общую улицу. И законы этой улицы породили во времена бездорожья первое могущественное государство, заставившее побледнеть весть мир – Ордынскую империю. Ее жесткая рука до сих пор жестка. Но разве мягким было рукопожатие империи Английской или Французской? Все тяготеющие к Волге бассейны – Днепра, Западной Двины, Терека, Яика, в конце концов – Вислы, Дуная – были временно стянуты под властную руку Волги. И неизбежно разбежались, оформив свой разрыв вековой враждой германцев, поляков, прибалтов, ропотом украинцев, румын, кавказцев и окраинных татар. Сообщество Волги, страна Волга – так надо было называться России для практичности, для нерушимости и согласия. Однако всемирная империя не могла быть лишь областью Нила. Ее цели были и остаются глобальными – всякая всемирная империя мечтает стать отцом и матерью для остального мира. На чем и горит. Потому что Бог един.

Советы драматурга

Я начал писать пьесы двадцать лет назад совершенно случайно. И это в известной степени оправдывает меня в собственных глазах. Двадцать лет жизни, правда, уже не вернуть, а приобретенный опыт немногого стоит. И все же. Я рискну дать несколько советов начинающим драматургам.

Совет первый. Ваши пьесы никому не нужны. Их и так слишком много. Если у вас есть хоть какое-то сомнение в том, начинать или не начинать, – не начинайте! Пишите прозу. Занимайтесь журналистикой. Стихи писать не посоветую, но – пишите стихи! Это хотя бы красиво до определенного возраста.

Совет второй. Если вы все же написали пьесу, то никому ее не показывайте. Можете говорить на каждом углу, что вы написали гениальную пьесу, но упаси вас Бог показать ее кому-то!

Совет третий. Если вы все же показали, не удержались, то уже через пять минут, ужаснувшись, догоните этого человека и вырвите пьесу из рук! Если догнать не удалось, умоляйте, требуйте возвращения по телефону, телеграфу – сразу, немедленно, как только представится такая возможность.

Совет четвертый. Если вашу пьесу кто-то надумал ставить, – не соглашайтесь на это. Грозите судом, заклинайте памятью предков, попробуйте дать режиссеру по шее. Пишите анонимки на людей, занятых в спектакле.

Совет пятый. Если дело дошло до премьеры – не ходите. Даже если к вам на дом пришлют выпускницу театрального института на высоких каблуках и в высокой юбке. Напишите возмущенное письмо по поводу спектакля в городскую газету. Пусть это сделают все ваши друзья.

Совет шестой. Если пьеса все же пошла широко, и на ваш счет в банке сыплются переводы со всех концов света – прочтите совет первый и придерживайтесь его до конца дней своих.

Буй, город в 768 км от Архангельска, через него проходит железная дорога до Москвы и до Владивостока. В Буй в 1587 году был сослан будущий царь всея Руси Василий Шуйский. Стоящий на реке Костроме Буй был в основе Русского государства. По реке сплавляли лес, шли лодки с призывниками для похода в Китай, Индию, Египет, Европу. Сейчас Буй мерцает красными семафорами, в дождь старухи смотрят в окошки и пьют водку из граненых рюмок. Потом хором поют непонятные им древние песни.

Гуманитарии и разнорабочие

Мне очень нравится социологическая разбивка населения. Она так деловита, так аморальна, что я с удовольствием перечислю всех нас по порядку: неквалифицированные рабочие, квалифицированные рабочие, служащие без квалификации, служащие средней квалификации, студенты и учащиеся, техническая интеллигенция, гуманитарная интеллигенция, руководящие работники, военнослужащие и милиция.

Здесь меня интересуют две категории: неквалифицированные рабочие и гуманитарная интеллигенция. Потому что остальным есть что терять. А этим терять нечего. И именно они являются кулаками и мозгом любой русской неприятности.

Неквалифицированные, – чернорабочие, по нашему, – носят свой инструмент, руки, всегда с собой. А гуманитарии не нуждаются ни в компьютерах, ни в таблицах. Все у них в голове. Поэтому не случайно взаимное притяжение дворников и поэтов, кочегаров и актеров, вахтеров и художников. Они всегда готовы к перемене мест и времен. Им все равно где жить – при феодализме или в постиндустриальном обществе. Везде они парии. В самом деле – каждый сможет кинуть лопатой. И, с другой стороны, каждый сможет книжку надиктовать. Поэтому вершинные люди современной литературы – Венедикт Ерофеев и Олег Григорьев – были уже попросту растворены в этих двух состояниях: неквалифицированном и гуманитарном одновременно.

Так получилось, что русской культуре удалось-таки замкнуть вожделенное объятие: слившись с землекопами и бомжами, она достигла внутреннего и внешнего единства с народом. Однако народ (весь) оказался как бы прокладкой в этом объятии. Еще и этим объясняется беспрецедентное охлаждение масс к отечественной культуре.

Однако, какова история вопроса?

Общеизвестно: как только гуманитарная интеллигенция в России собиралась в поход, остановить ее не мог никто – ни Бог, ни царь и не герой.

Где-то во времена Радищева-Белинского обозначился – то ли под воздействием коренных славянофилов, то ли европейские ветры какую-то гуманитарщину нанесли – но обозначился социальный наклон интеллигенции. Потянулась она к самому простому человеку, страдающему под ярмом (бурлаку, босяку, беглому каторжнику). Никто этого человека до революционных демократов не защищал. Впрочем, он, этот простой человек, и не предполагал, что его защищать и освобождать надо. Жил себе и жил, купаясь в фольклоре и подчиняясь общине. А крепостное состояние почитал естественным. Надо всем должен быть хозяин: над простым человеком – господин, над господином – царь, над царем – Бог. Когда же в щели между сословиями стало набиваться много постороних, машина начала буксовать. После Октября гуманитарная интеллигенция, засучив рукава, принялась воспитывать народ.

И здесь выяснилось окончательно – к величайшему изумлению гуманитариев – что народ воспитываться не желает. Народ хочет сам по себе.

Тогда за него, отодвинув гуманитариев, принялся товарищ Сталин. А Сталин, можно сказать, сам был плоть от плоти интеллигент-гуманитарий. Нельзя же отказать ему в начитанности, в почитании русской культуры прошлого века и развитой до чудовищных размеров памяти. А некоторая жесткость концепции была обусловлена идеей освобождения простого народа.

И после Сталина, и после Хрущева, и даже после Брежнева гуманитарная интеллигенция в массе свято верила в свою основную идею и служила ей, как могла. Хотя, как известно, гуманитарии всегда оплачивались хуже всех, наравне с разнорабочими.

Что же отбросило гуманитариев от коммунизма?

Здесь надо сказать, что система спецхранов, куда гуманитариев допускали не по необходимости, а по блату, развила в них такие обиды, что от этих обид закачался и рухнул дворец коммунизма.

Действительно, ведь ничего люди не просили, кроме знаний, фильмов и музыки!

К тому же в начале 80-х годов появилась некая растерянность в среде гуманитариев: а такие ли мы передовые в литературе и везде? Действительно ли Распутин наследник Льва Толстого, а Трифонов – Флобера и Диккенса? Что у нас в кино? Почему Тарковский нас покинул? А главное – Набокова нам не показали, мерзавцы!

И поехало. Гуманитарная интеллигенция снова собралась в поход. Куда? А кто его знает! Главное – по коням! И вдаль от коммунизма!