Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино (сборник) - Александр Образцов

Шестиозерский

Нужна ли народу литература?

Мой первый рассказ появился в семьдесят втором году в журнале «Аврора», и коллега, слесарь Иван Жуков спросил меня:

– Ну, что? Когда мы будем твою брехню обмывать?

Я сомневаюсь в том, что он читал рассказ. И его право, если читал, выражаться столь критически. Но в его словах (я запомнил их) мне все отчетливее видится отношение народа к литературе. И дело не в том, что какие-то люди за семьдесят лет настолько скомпрометировали современную литературу и себя, что отмыться уже вряд ли удастся.

Бог с ними и с их литературой.

Важно другое: они скомпрометировали всю литературу, все искусство, всю культуру. Они измазали даже Гомера, потому что «социально-исторические корни» и «классовое расслоение» ахейцев и троянцев исследовались их нечистыми руками.

Тогда возникает вопрос: зачем народу литература? Является ли она для него жизненно важной? Может ли народ существовать без Данте, Тютчева, Фолкнера?

Да, может. Народ доказал, что он может существовать без религии, без литературы, без нравственности – на одном голом энтузиазме. Надо ли ужасаться падению народа после семнадцатого года, надо ли задавать гамлетовские вопросы?

Это сколько угодно, если есть желание.

Меня же восхищает духовное здоровье народа. И я полон желания и дальше изучать энтузиазм народа, позволяющий ему без религии, культуры, экономики и прочих приспособлений чувствовать себя бодрым и готовым к борьбе.

Няндома, город

Тепло ногам

По даче зимой я хожу в носках. Пол чистый и теплый. Глядя в окна на окрестные сугробы, испытываю насмешливое и удовлетворенное чувство кота, любимого судьбой. Почему мне так повезло?

Шесть лет назад трое грузин поставили мне сруб. Они долго ходили по моей горке, а затем решительно сказали, что начнут стройку без ленточного сплошного фундамента, на столбах. На столбах – так на столбах. Им виднее. Они попросили кувалду и начали бить камни, – этого добра у меня завались. Скоро из неглубоких ям выросли симпатичные колонны из пригнанных камней, скрепленных раствором, через три метра по всем направлениям. Потом строители связали все брусом, набили черный пол и понеслись все выше и выше, но это уже другая история. Полы чистые сооружал уже я сам. Я проложил черный пол пергамином и затем, настилая «сороковку», забивал в зазор между полами опилки, плотно их трамбуя. И вот теперь хожу неслышно как кот, едва не мяуча. Правда, мышей в доме нет. И не предвидится.

Под домом гуляет ветер, поэтому хорошо сохнут различные доски, горбыль, полезные растения. Сам бы залез в летний зной, но годы не те.

Возникает вопрос о соседях. Они приходили и интересовались, сколько машин бетона я собираюсь уложить между столбами фундамента, чтобы все было как у людей. Нисколько, – отвечал я. Хмыкали, хохотали, рассказывали друзьям о городском сумасшедшем. Зимой входили с мороза и удивлялись «ташкенту», опять же интересуясь, сколько десятков кубов дров я гоню в атмосферу. Две охапки в день, – отвечал я, совсем не думая никого дурачить. Обижались именно на это.

Дом стоит на столбах, как замок Тамары над Дарьялом. Или «конкорд», готовый к полету.

Этим летом, гуляя по Синеву, вдруг увидел точную копию своего строения.

Тоже кто-то захотел взлететь.

P.S.

Думаю, что и на обычной областной почве можно ставить дом на столбах. Их вполне выдержат бетонные подушки полтора метра на полтора и глубиной сантиметров в тридцать. Лучше набить их ржавыми кроватями и велосипедами. Отличный получится железобетон.

Вандыш

Крапива

Летом крапива стоит пыльная, злая. А начинается сразу после таяния снегов веселенькими, нежнозелеными созданиями. Правда, тоже довольно кусачими. В каждом дачнике сидит охотник. Что-то найти и притащить в хозяйство – страсть очень сильная. Ранней весной в лесу еще снег по пояс, дороги развезло, на озере лед. Что делать, где искать добычу?

Берем ножницы и перчатки, суем ноги в резиновые сапоги и начинаем охоту за молодой крапивой. Где-нибудь на припеке, на закрытых от ветров пятачках. Где-нибудь у леса, с южной стороны. Где-нибудь под забором. Уверяю вас, охота за молодой крапивой не менее азартна, чем грибная. Те же опята. 5-7-10 сантиметров. Скоро набирается целая кастрюлька. Жена обдает крапиву кипятком, чтобы не жглась, режет, заправляет майонезом, еще чем-то. И – пожалуйста! Самая ранняя, самая дешевая, самая полезная из закусок!

А там, где есть закуска, не обойтись без стопки.

Фоминская

Хрен

Когда я вижу по телевизору лысых от химиотерапии людей, собирающих деньги на заграничные операции, меня поражает отчаяние. Но не природу я обвиняю, а человеческую косность. Зачем вам заграница? Зачем операция, после которой год-два-три превратятся в кошмар ожидания смерти? Ведь есть разнообразнейшие способы лечения любых болезней. Любых. Их даже определять не нужно: как только что-то нащупал у себя, как только потерял бодрость – тут же и лечись голоданиями, травами и солдатским азартом сохранения жизни. Множество книг продается на эту тему, почти все они – истинные. В прошлом году я посоветовал одному знакомому лечить глаукому, усугубленную лазерной операцией, голоданием. И он быстро меня превзошел. Сейчас лечится уже сухим голоданием, до семи дней без пищи и воды. Вернулось цветоотделение, начал читать книги. И мать излечил таким образом от множества старческих болезней. Вот он со мной и поделился одним рецептом от рака. Случай таков: молодая женщина заболела, пошли метастазы. Ей вырезали часть груди. Ее мать как-то пошла в церковь и заговорила на эту тему со священником. И тот подсказал ей рецепт, простой и очень приятный. Молодая женщина через несколько месяцев пошла на обследование и удивила врачей (в который раз их удивляем! и все без толку! даже слушать не хотят о чем-то кроме ножа и отравы – просто бандиты!). Не нашли у нее даже следов онкологии.

Теперь сам рецепт. 0, 5 кг мелко порезанного хрена залить 1,5 литрами очищенной водки и дать настояться месяц. Принимать по 50 граммов натощак неделю. Потом по 100 граммов остальное. Можно повторить.

Пгт Коноша, 427 км от Архангельска, ветка на Котлас и Воркуту, на восток. Нам – на юг

Сеновал с портретом Брежнева

Без бани на даче скучно. Особенно зимой. Эх, похлещешься веничком, потом в сугроб, еще хлестанешься, и босиком в одних трусах неспеша двигаешься к дому. Там, конечно, пару стопок настоянного на травах алкоголя и прочувственная беседа.

Но баню почему-то предпочитают возводить для коллективных излишеств, как будто собирают там римский сенат. Между тем собственное тело нуждается лишь в пару, настоянном на эвкалипте или мяте.

У меня парная сложена из бруса метр двадцать на метр восемьдесят. На скамье – еще сидение, как бы полок. В углу – каменка из бетонных плит, перетянутых сталистой проволокой, в которую упрятан тэн на два киловатта. За полтора часа парная нагревается так, что пар получается сухой и беспощадный.

К парной пристроен предбанник из досок два на два.

Потом пришла идея пристроить к бане мастерскую два на четыре.

Потом разобрал половину крыши, спрямил ее в сторону мастерской и сделал над баней сеновал. Все мечтал поспать там летом. Но летом под крышей выросли серые коконы осиных гнезд. Мечта не осуществилась. Но я не растерялся. В городе какие-то из соседей по лестничной клетке вынесли к мусоропроводу два портрета Брежнева. Один с двумя звездами Героя, а другой – с четырьмя. Тот, что с четырьмя, почему-то моложе. Помимо мыслей об окончательной погибели большевизма, портреты породили во мне желание проверить их на языческий лад. Жена привезла их лицо к лицу на дачу. Одного я повесил на веранде: он строго наблюдает, чтобы никто не напивался, а второго использовал от ос. На фоне сена дважды Герой Леонид Ильич строго смотрит за порядком: осы за демаркационную линию летать не смеют.

Пгт Ерцево

Ржавые гвозди

Килограмм гвоздей стоит не дороже пары батонов. Однако я беру фомку и начинаю с кряхтением и матерными вариациями на букву «б» с чудовищным скрипом выдирать десятисантиметровые ржавые гвозди из древесины, с которой они срослись в мертвом объятии как им казалось – навсегда. Во мне говорит жадность, но и какое-то другое, более сложное чувство. Зачем мне эти перекрученные ржавые уродцы? Может быть, они представляют художественную ценность и где-то в Гринидж Вилледже на Манхэттене в какой-то из галерей пошли бы на ура как коллекция «Ржавые гвозди из Карелии». Но тогда зачем я оставляю гору этих уродцев на верстаке ржаветь под дождем и только при исполнении новой строительной идеи все с теми же вариациями на букву «б» начинаю их выпрямлять? Гвозди выскакивают из пальцев при ударах молотка и отдаются резкой болью. Почему мне обязательно надо вогнать в стену сарая или парника ржавых ветеранов, если в промасленном бумажном кульке готова к бою мерцающая колонна новых солдат? Ведь они уже не хотят снова в бой. Они начнут гнуться, их придется зажимать в пассатижи, чтобы вбить по шляпку. Затем (это самая поверхностная, первая мысль) что своими истерзанными боками уродцы намертво вцепятся в дерево. И все-таки – зачем я возвращаю их к жизни, если они приготовились умереть в костре или печке? Откуда во мне такая страсть к насилию? Зачем я мучаю ржавые гвозди продолжением жизни?