47 отголосков тьмы (сборник) - Виталий Вавикин

Я сидел в слабо освещенном углу и выковыривал первую сигарету из пачки Lucky Strike. Справившись с задачей, я сильно втянул в себя дым и медленно выпустил его в прокуренный зал. Легкий самообман, вызывающий короткое головокружение. Но нет, esto no pasará[19]. Мне нужно то, что есть у нее. Она посмотрела на меня, и я отсалютовал ей двумя пальцами. Помнила ли она меня – я не знал, но мне показалось, что в ее взгляде промелькнуло осознание того, зачем я здесь. Я еще раз повторил свой самообман с сигаретой, и она достала пистолет – шестизарядный кольт. Оружием в баре Большого Понтуса сложно было кого-то удивить – здесь патроны порой становились средством оплаты выпивки и секса, но ее жест удивил даже забулдыг у стойки, которым по здешней иерархии не доставалось места за столиками. Барабан кольта нырнул в сторону, а Лиса разжала кулак, скрывавший пять патронов. Я не шелохнулся, пока она один за другим отправила маленьких гонцов смерти в барабан, а затем погладила единственный пустой глазок. Бросив на меня быстрый взгляд, бывший профессор Беркли привела револьвер в боевую готовность, а затем сильно крутанула барабан. Вконец озадачив забулдыг, Лиса вставила дуло себе в рот. Удивление на их лицах быстро сменилось волчьей жаждой наживы – обобрать, раздеть и пить, пить, пить, а может, и сношаться! Неужели Лиса решила сыграть в кавказскую рулетку?! Похоже. Я вскочил с места и кинулся к ней. Щелчок – не может быть, ей попался единственный пустой глазок, невероятно! Я застыл на полпути. Дуло револьвера повернулось в мою сторону, и раздался выстрел. Схватившись за грудь, я упал на колени, перед глазами все быстро расплывалось. Вот, кажется, и конец фильма – bon voyage, monsieur DeLeon[20].

* * *

Нет, еще не конец, еще не титры – я открыл глаза, тут же прокляв дневной свет. Резь в глазах обернулась головной болью. Я сжал зубы и попытался зарычать.

– Тише, vivaracho[21], – услышал я женский голос. Попытка повернуться на звук ничего не дала – я был привязан. – Не напрягайся, а то опять вызовешь кровотечение.

– В банде иа? – я сам не понял, что произнес вместо простого «где я?».

– Когда ты был в бреду, тебя проще было понять, – хихикнула женщина. По голосу ей было около сорока.

– Donde mí, el diablo de ti tira?[22] – родной язык мне давался легче.

– Ну-ну, не ругайся! – женщина говорила мягко и ласково. – Ты все там же, у дяди Понтуса.

Я наконец сумел сфокусировать взгляд. Девушка, сидящая рядом со мной, своей молодостью не соответствовала зрелому голосу. Она была полна контрастов: давно не мытые пакли волос ниспадали на милое личико, которому было не больше двадцати двух лет от роду, красивые длинные пальцы были обтянуты грубой кожей, под наманикюренными ногтями лежала грязь.

– Ты счастливчик, мы с трудом выходили тебя. Думали, ты помрешь первой же ночью.

– Cómo mucho tiempo mí aquí?[23]

– Три дня. Ты лучше переходи на английский – я простые фразы понимаю, но скоро, возможно, не смогу тебе отвечать.

– Труда нана запала? – я никак не мог правильно выговорить слова, мое подсознание играло с английским, который я выучил к восемнадцати годам, как хотело.

– Ты очень забавный, – девушка снова хихикнула.

– Donde la bala?[24]

– Где – что? Я же сказала, испанский не мой конек. Лучшее, что я могу, – это договориться о сексе с латиносом или впихнуть ему выпивку, но ты пока не готов ни к тому, ни к другому.

– Дуля, дуля, – я начал злиться.

– Тебе лучше поговорить с дядей, он поумнее меня.

Я кивнул, ровно настолько, чтобы не вызвать боль, которая расколет мою голову. Девушка встала и через пару секунд выпала из моего поля зрения. Боль в голове переросла в подобие пароходной сирены, мне пришлось закрыть глаза, потому что из них ручьями хлынули слезы. Долгое время вокруг не было слышно ничего и только сирена продолжала рвать мой мозг, но вдруг раздались приближающиеся шаги – похоже было, что кто-то поднимался по лестнице. Стук железных каблуков по дереву превратил сирену в вой африканских вувузел – я потерял сознание.

– Oye, el muchacho![25] – хриплый голос вторгся в мир моего беспамятства. – Хватит спать, у меня есть дела и кроме тебя.

Я открыл глаза и увидел над собой небритую рожу старого шведа. В ноздри ударила смесь перегара и дешевых сигарет.

– Каждый лишний день в моей таверне будет стоить тебе дорого!

– Tengo dinero.[26]

– Да?! Вот это новость! Где? – Понтус заржал во всю глотку.

– La perra! El ladrón![27] – конечно, старый прохвост обобрал меня, когда я был без сознания.

– Ну-ну, зачем так?! У тебя есть друзья, которые привезут деньги?

Приступ ярости доконал меня – я снова провалился в темноту.

* * *

Есть я смог через пару дней, тогда же смог и сидеть. Меня отвязали от кровати. Лив-Грет – племянница Понтуса – объяснила, что привязали меня, потому что в бреду я крутился и рисковал порвать швы. Обращались со мной хорошо, так как я обещал щедро расплатиться с хозяевами по приезде моего друга. Мне просто ничего не оставалось – я был практически беззащитен. Я позвонил из бара в гостиницу Альгамбра и оставил сообщение для моего друга Феликса, появлявшегося там время от времени. Я просил его как можно скорее приехать в притон Понтуса и привезти побольше денег. Этот звонок, естественно, влетел мне в копеечку. Феликс был для меня кем-то вроде банкира, я полностью доверял ему, в том числе и в вопросе хранения моих денег. Временами я даже считал его братом. В этом была доля истины – сын пуэрториканских эмигрантов был мне наполовину земляком.

– Послушай, латинос, у тебя странное имя – Паскаль. – Лив-Грет сидела рядом и играла прядью моих волос.

– Моя мать была француженкой, – фыркнул я. Воспоминания из детства не были мне приятны.

– Так кто же ты после этого? Латинос? Лягушатник?

– Считай как хочешь. – Она начала меня прилично раздражать еще день назад, или просто мне необходимо было следующее путешествие.

– Будешь чупакаброй, – она противно заржала.

– La putain sale![28]

– Что? Это на каком языке?

– На французском. Означает «как будет угодно».

Она снова заржала, грозя мне пальцем.

Еще через три дня я стал спускаться в бар. Ранение все меньше беспокоило меня. Слабость ушла, осталась только зудящая боль. По соседству с притоном жил доктор-индеец. Он задолжал Понтусу, и тот использовал его для своих целей. Жильцы шведа в наших пивных беседах рассказывали, что однажды этот лекарь спас парня, которому Большой Понтус наложил жгут на пенис, чтобы порадовать свою племянницу – единственного человека, в котором он души не чаял. Что касается меня, то врач сказал, мне повезло, пуля не задела ни одного важного органа. Что ж, может быть, и повезло. Хотя как знать… Я не знал, чем обернется для меня следующее путешествие, не подойдет ли хищник настолько близко, чтобы прыгнуть мне в объятия и сойтись в смертельном экстазе.

Мой долг перед Понтусом рос в геометрической прогрессии, но меня это не беспокоило. По меркам этой части Канады я был состоятельным человеком. Может быть, мои деньги и пахли кровью, как не уставала мне повторять Дениз, но они позволяли мне жить, как я хотел. Как бы ни называли на американском континенте подобных мне, мы во многом были правы. Чаще всего нас называли террористами, но мы считали себя экзистенциалистами – знающими науку выживать. Представьте себе наполовину пуэрториканца наполовину француза в нью-йоркском латинском гетто… Вы скажете, латинский квартал? Нет! Для меня это было гетто! Местные подростковые банды меня не принимали, они считали меня чужим из-за того, что я приехал из Франции. Мне часто приходилось драться в школе, используя любые подручные средства, чтобы склонить преимущество на свою сторону. Надо мной издевались, ведь мой отец был танцором в дешевом клубе с «крейзи меню»[29], а мать трудилась в прачечной и за небольшую прибавку к зарплате делала минет хозяину по любому его требованию. Эти интимные подробности из жизни моей семьи я узнал довольно рано – помогли старшеклассники. Я даже не стал пытаться заткнуть их грязные рты – я не сомневался в их правоте. Стоит ли говорить, что мои родители так и не получили грин-карт? Ее получил я, потратив кучу денег на взятку.

Первую зарплату я получил, разгружая короба с рыбой. Я быстро понял, что эти копейки меня не удовлетворят. Я даже не называл такие подачки деньгами. А вот первые деньги я заработал, когда мы с другом похитили заносчивую дочку хозяина рыбных магазинов, куда мои наниматели привозили товар. Мы спрятали ее в подвале доходного дома, которым владел вечно потный еврей Бахман. Там мы с Чико и снимали крохотную каморку. Чико был мексиканцем-нелегалом, он пек лепешки в местной тошниловке, которую лестно называли «мексиканским кафе». Бахман догадывался о том, чем мы занимаемся, но боялся что-либо сказать, считая нас членами банды. Он никогда ни во что не вмешивался, боясь потерять право спокойно жить в латинском квартале. Его все считали отличным хозяйственником и управляющим, поэтому закрывали глаза на его происхождение.