Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века - Андрей Кокорев

Полагаем, современному читателю будет интересно познакомиться с некоторыми подробностями труда музыкальных «иллюстраторов». Вот заметка, появившаяся в 1910 году на страницах газеты «Раннее утро». Поводом к ее написанию послужила случившаяся в одном из кинотеатров Петербурга прямо во время киносеанса внезапная смерть девушки-тапера.

«Оказывается, что пианисты в кинематографах несут поистине каторжный труд. В будние дни пианист „иллюстрирует“ с 5 час. веч. до 12 ч. ночи. А в праздники с 2 ч. дня до 12 ч. ночи. 10 часов без передышки! Если не считать 5-минутных антрактов, когда одна волна публики схлынула, а другая заняла места.

В очень немногих театрах пианист находится по ту сторону экрана, отделенный от публики. А в большинстве кинематографов он сидит тут же, впереди публики, в душной атмосфере, бегая утомленными пальцами по клавиатуре в совершенном мраке.

Состояние все время – самое напряженное. Ведь «иллюстратору» надо не только играть, но все время следить за картиной, «подгонять темп» под движение действующих на экране лиц, стараться «делать настроение». Ни один тапер на свадьбе или вечеринке не устает так, как «иллюстратор картин» в кинематографе.

Один из них в праздничный день, около 11 часов ночи, говорил пишущему эти строки:

– Верите! Я не знаю сейчас: пальцы у меня или деревяшки? Впечатление такое, будто мне вывернули кисти рук! Болит голова и слезятся глаза от этой вечной смены света и тьмы!..

Много ли получают «иллюстраторы» за свой тяжелый, выматывающий все нервы труд? В большинстве случаев вознаграждение самое мизерное: 60—75 руб. в месяц. В «богатых» кинематографах, – а их очень немного, – сумма вознаграждения доходит и до 150 рублей.

Немудрено, что «иллюстраторы» так переутомляются».

Другой аккомпаниатор в 1913 году поведал журналистам еще об одной профессиональной болезни:

«По службе нам все время приходится внимательно следить за картинками. Насколько это влияет на глаза, я говорить не буду. Но интересно то, что это зрелище очень сильно расшатывает нервную систему. Я уже три года играю в синематографах и, наконец, довел свои нервы до такого состояния, что принужден был обратиться к врачебной помощи. Мою болезнь врачи объясняют исключительно влиянием картин на мою психику. Дело, по словам врачей, заключается в следующем: захватывая внимание зрителя своим содержанием, „немая“ картина заставляет все время дополнять воображением слова, и это-то напряженно действующее воображение и влияет вредно на нервную систему».

Медицинские светила того времени рассуждали на страницах газет о вреде, наносимом кинематографом здоровью посетителей «иллюзионов». По воспоминаниям Н. Д. Анощенко, его мама, прочитав в «Русском слове» рассуждения какого-то профессора о пагубном воздействии фильмов на зрение и психику зрителей, особенно молодежи, крайне неохотно стала отпускать его в «электротеатр». Сама же она не смогла досидеть до конца даже одного сеанса, поскольку от мельтешения изображения на экране очень скоро получила головную боль и резь в глазах.

Единственное, что разрешалось ребенку, – это в просветительных целях смотреть исторические картины, тем более что молодой русский кинематограф принялся спешно выпускать на рынок фильмы подобного рода. «Мазепа», «Жизнь и смерть Петра Великого», «Смерть Иоанна Грозного», «Дмитрий Донской», «Оборона Севастополя» – перечислять можно бесконечно[175].

«Вспомнилось мне, – писал в мемуарах Н. Д. Анощенко, – с какой рекламой и помпой был организован показ этого „первого русского исторического фильма“ в городском Манеже во время традиционных рождественских народных гуляний. Фильм „Стенька Разин – Понизовая вольница“ демонстрировался на огромном экране-великане, натянутом поперек Манежа. [... ]

Показ фильма сопровождался мощным исполнением популярной народной песни «Стенька Разин», которую пел большой синодальный хор в сопровождении специально написанной для этого случая музыки композитора Михаила Михайловича Ипполитова-Иванова, который сам дирижировал и хором, и оркестром во время этого запомнившегося мне киносеанса в Манеже, когда впервые в Москве, да вероятно и в России, кинокартину могли одновременно смотреть несколько сот человек.

Успех был потрясающим. Вероятно, именно поэтому память об этом фильме, воздействие которого на зрителей было чрезвычайно усилено пением большого хора и музыкой, и сохранилась у меня на всю жизнь»[176].

Огромной популярностью у публики пользовались так называемые видовые картины, рассказывавшие о разных странах, демонстрировавшие новые научные открытия и достижения в области техники. Уже в те далекие годы произошло соединение игрового и документального кино. Например, в фильме «Уход великого старца» актер Владимир Шатерников был настолько удачно загримирован под Л. Н. Толстого, что кадры хроники и игровые сцены прекрасно монтировались между собой[177]. В картину «Трехсотлетие царствования Дома Романовых», где М. А. Чехов сыграл роль царя Михаила Федоровича, была включена хроника, снятая во время коронации Николая II.

Стоит заметить, что столетие назад кинематограф потчевал зрителей не только историческими фильмами. Некоторое представление о вкусах публики того времени мы находим в описании киносеанса, сделанном Владимиром Королевичем в книге «Студенты столицы»:

«В тысячный раз кинематографические завсегдатаи смотрели добродетельную драму аристократической девушки, ставшей проституткой, которую спас, женившись на ней, добродетельный адвокат. Четыре убийства, два самоубийства, пожар, спасение утопающей и гибель злодея.

Мария Антоновна иногда всхлипывала и жадно следила за картиной. [... ]

Сидели в пальто, изнывая от сырой духоты. Мальчик с галунами прыскал из склянки чем-то пахучим».

Названия «драм из современной жизни» – «Снохач», «Тайна дома № 5», «В омуте Москвы», «Жертва Тверского бульвара» – говорят сами за себя. В то время произведения подобного рода именовались «парижским жанром». Интересно, что в 1910 году именно представители французской колонии обратились к московским властям с требованием обуздать распространение порнографии.

Сейчас довольно трудно установить, насколько успешно полиции удалось бороться с этим злом. И все же некоторые победы, несомненно, были одержаны. Так, «синематограф „Мефистофель“ на Петровке в доме Михалкова» по распоряжению градоначальника был закрыт «за демонстрацию картин непристойного содержания».

Кинематограф породил такое бытовое явление, как «обожание» актеров кино. Все тот же Н. Д. Анощенко описывал в мемуарах свое преклонение перед актрисой Верой Холодной: молодой офицер коллекционировал ее портреты, а также статьи из газет и журналов, в которых писалось об игре звезды экрана. Другим кумиром русской публики был Иван Мозжухин.

Из иностранных артистов просто «бешеной» популярностью пользовался комик Макс Линдер[178]. Настоящий фурор вызвал его приезд в Москву. Актера поселили в гостинице «Метрополь», а фирма «Патэ» в его честь дала банкет в ресторане «Эрмитаж».

О том, каким ему запомнился Линдер, вспоминал И. И. Шнейдер:

«В то время не было еще Чарли Чаплина, Гарольда Ллойда, Пата и Паташона и Бестера Китона, и на экране царил Макс Линдер. Популярность его была огромна.

В эти дни я увидал Макса Линдера среди публики; на сеансе в кинотеатре «Континенталь», в дальнейшем называвшемся «Востоккино», а еще позднее – «Стереокино». Макс Линдер сидел в ложе, возвышавшейся над партером, только что наполнившимся публикой, общее внимание которой было приковано к знаменитому киноартисту. Линдер, чрезвычайно этим довольный, вел себя, как одержимый. Он быстро вертелся то в одну, то в другую сторону, как будто сидел не на обыкновенном стуле, а на табурете перед пианино, гримасничал, широко улыбался, блистая знакомыми всем по экрану крупными зубами, смеялся беспрерывно бегающими глазами, снимал и вновь надевал свой черный котелок. И, наконец, добившись приветственных аплодисментов, вскочил, раскланялся, шлепнулся обратно на стул и, будто обжегшись об него, вновь взлетел кверху и, сняв котелок, пустил его ребром по вытянутой руке. Быстро согнув ее, он заставил котелок покатиться обратно к плечу и молниеносно «взбежать» ему на голову... Публика изумленно рявкнула и восторженно взвыла... Линдер клоунски раскланивался, сияя зубами и прижимая то к левой, то к правой стороне груди скрещенные ладони».

Встреча Линдера на вокзале, когда он был подхвачен на руки восторженной молодежью, его прогулки по Москве были запечатлены кинооператорами. Буквально на следующий день в большинстве «иллюзионов» демонстрировали документальный фильм о пребывании комика в Первопрестольной. Несколько вечеров, в течение которых он давал представления, театр «Зон» ломился от публики. Впрочем, выступления актера «вживую», по отзывам современников, вызвали среди части публики разочарование. То, что на киноэкране выглядело органично, при демонстрации на сцене производило тягостное впечатление.