Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура - Константин Анатольевич Богданов

многие элементы фильма Меньшова, за исключением исторических рамок)932. Как бы ни относились кинематографисты и критики к фильму «Москва слезам не верит», в итоге они отказались от прежней «эстетики бесслезности». А некоторые стали считать именно эмоциональное выражение мерилом успеха или неудачи реализма. Как выразился Евгений Марголит в рецензии 1986 года:

И историю, тысячу раз задокументированную, и историю вымышленную авторам надо пережить, поверить в ее реальность – «над вымыслом слезами обольюсь», – только тогда она может тронуть и зрителя, заставить его переживать933.

Олег Лекманов

СЛЕЗЫ У АНДРЕЯ БИТОВА И ЮРИЯ КАЗАКОВА

ДВА ЭТЮДА ИЗ КНИГИ «ГЛАЗАМИ РЕБЕНКА»

«Но-га» (1962) А. Битова

Коротко напомню фабулу этого битовского рассказа934.

После школы второклассник Зайцев должен поскорее вернуться домой, потому что у его отца день рождения. Вместо этого мальчик отправляется на рискованную прогулку по приглашению двух одноклассников.

День рождения отца – это Зайцев понимал. Но перед ним, серьезные, сомкнутые, стояли ребята, молча ждали и словно испытывали его. <…> Он всегда ждал дружбы, и она не удавалась, как-то он не был нужен, а в его возрасте это уже стало важнее всего. Надо было что-то предпринять, и Зайцев выбрал этих двух (30)935.

Поначалу все складывается вроде бы неплохо, и Зайцеву почти удается стать третьим в этом сомкнутом содружестве: «Они замаскировали проем снегом и сговорились прийти сюда завтра с инструментом» (32). Однако во время опасной совместной игры Зайцев подворачивает ногу, отстает от товарищей на пути домой, и союз размыкается. Мальчик превращается для пары друзей в третьего лишнего: «Их не стало. Они перебежали улицу – и вот их нет» (38). В парадной своего дома Зайцев встречает отца, который возвращается после бесплодных поисков сына. Взвинченный отец дает мальчику пощечину, но в итоге, уже дома, мать, а вслед за ней отец утешают сына, ласково касаясь его лица, и сын просит у отца прощения:

Единственно, что ясно чувствовал, это прикосновение маминых рук и прохладу простынь. <…> Было очень больно – и тогда он почувствовал на лбу слабое, жалкое, чуть дрожащее прикосновение руки отца. Он схватил эту руку – она была горячая, сухая, со вздутыми суставами пальцев – и прижал к щеке.

– Ты не сердись, папочка… – всхлипнул он. – Уроки я приготовил. Честное слово, папа…

Губы у отца запрыгали, и он отвернулся.

– Доктор… – сказал отец. – Что же это, доктор?.. (42)

Рассказ завершается слезами и отца, и сына (сын «всхлипнул», «губы у отца запрыгали, и он отвернулся»), и эти слезы в унисон, очевидно, следует воспринимать, как утешительный итог всего текста, как знак преодоления размолвки между сыном и отцом.

Важно отметить, что подготавливаться этот дуэт начинает задолго до финала. На первых страницах мальчик проходит испытание на мужественность и старательно подражает новым товарищам – переплывает вместе с ними к таинственному островку («они стояли на льдине, один с шестом – отталкивались и плыли к острову» (32)); курит под трибуной стадиона («Они курили, пряча в кулак огоньки» (32)); надевает на себя старый противогаз («Они распаковывали сумки и пытались натянуть маски на голову» (33)); и, наконец, скатывается с высокого деревянного столба вниз («Зайцев перелез и судорожно сжал столб. Попытался устроиться поудобнее – и вдруг поехал вниз. Быстрее, быстрее. И вот он внизу – ему стало весело. Это оказалось так просто!» (34)).

Увы, вторая попытка героя скатиться со столба, в отличие от первой, завершается неудачей, и хрупкий контакт между ним и двумя другими мальчиками сразу же разлаживается. Внешним проявлением этого становятся как раз слезы Зайцева и жесткая реакция на них одноклассников:

Он подвернул ногу, когда падал, – это было очень больно. Но заплакал он от досады, что свалился, – не от боли. Сверху, придерживаясь за столб, смотрели ребята. Он сидел, обхватив ногу, раскачивался – баюкал ногу. На ребят он старался не смотреть – стыдился. Они съехали вниз.

– Что с тобой? – сказал первый.

Он хотел вскочить, сказать: ничего, ничего страшного. Вскочил – чуть не закричал от боли.

– Б-больно, – только и сумел сказать он.

– Ну вот, – сказал второй.

– Я же говорил, – сказал первый, – не надо было брать его с собой.

– Тюфяк, – сказал второй (35).

Далее следует важнейший для раскрытия нашей темы фрагмент рассказа, описывающий рефлексию Зайцева-младшего над своими слезами:

Это было невозможно слышать, да и боль вдруг стала таять.

– Это пустяки, – сказал Зайцев. Ему было стыдно, и он не смотрел на товарищей. Слезы всегда его подводили. От боли ведь он никогда не плакал. Только от обиды. Будто не он сам, а кто-то в нем плакал (35).

Этот «кто-то», плакавший в герое, несомненно, был Зайцев-старший, о чьей склонности к слезам будет заботливо сообщено читателю еще до непосредственного появления отца в рассказе: «…всё мучительней стучалась мысль о доме, жалко маму, и папа, который сердится и будет кричать и, может, стукнет, а потом заплачет от этого» (36). Стыдясь за себя перед ровесниками («Ему было стыдно, и он не смотрел на товарищей. Слезы всегда его подводили»), герой стыдится, в первую очередь, за присутствие отца в себе. Собственно, его роковой выбор в начале рассказа был выбором в пользу сильных товарищей против слабого отца. С матерью никакого конфликта у главного героя нет.

Два спутника мальчика, вероятно пережившие ленинградскую блокаду (Зайцевы в это время были в эвакуации)936, инстинктивно чувствуют в нем чужого. Когда они нащупывают в герое слабое место (Зайцев не может удержать слез), то с детской жестокостью начинают на это слабое место давить:

…из темноты выплыли две фигуры. Сначала первый, потом второй… У первого было надутое, злое лицо.

– Ну что? Хнычешь? – сказал он.

– Ребята, – сказал Зайцев, и ему показалось, что сказал он удивительно просто и браво, – нога-то что-то того…

– Распустил нюни – смотри, прыгают, – сказал первый. – Заплачь мне еще, гогочка… (37).

Неудивительно, что попытка Зайцева завязать дружбу с чужими для него одноклассниками проваливается. Однако это поражение парадоксально приближает героя к победе – именно такое название – «Победа» – было дано рассказу при первой его публикации937.

В первый раз мальчик и его отец плачут, но еще не вместе, а каждый по отдельности, при встрече в подъезде:

– Кто тут? – сдавленно сказал