Ветвь оливы - Вера Космолинская

— Ты просто нервничаешь. Между прочим, как ты себя все-таки чувствуешь? Судя по всему, ты почти полностью восстановился. Ну, не считая естественного переутомления и последних похождений. Как я понимаю, ты больше не принимаешь тот эликсир?

— Вообще-то, — пробормотал я, — если не будет критической необходимости, я бы предпочел больше никогда его не принимать.

— Это хорошо! — энергично одобрила Изабелла. — Значит, все-таки и особенного привыкания он не вызывает.

— На твоем месте я не был бы так уверен. И по-моему, он вызывает очень странные реакции — паранойя с шизофренией вместе взятые. Адекватностью тут не пахнет. Я бы поостерегся…

— По-моему, это субъективно. Ты просто слишком из-за этого волновался и предполагал черт знает что. Это в лучшем случае самовнушение.

— Если оно мешает привыканию, то пусть будет, — сдержанно ответил я.

— Ну, в таком случае, Мишель приготовил для тебя старый добрый настой ивовой коры.

— Вот это гораздо лучше! — обрадовался я, и Изабелла с улыбкой передала мне стоявший наготове на туалетном столике большой стакан из цветного стекла.

— А что там с Огюстом? — спросил я, когда горький настой немного привел меня в чувство и освежил.

Изабелла мгновение помолчала, прикусив губу, прежде чем ответить.

— Тяжело, — сказала она. — Не то, что с теми, кого ты забрал из Труа. Их мы тоже пока заперли, но они не буйствуют, покорны и по-своему счастливы. Счастье, что они тебе поверили. Это все смягчило. Фонтаж рассказывал, как все происходило. Он под большим впечатлением и, кажется, не уверен, на каком он был свете, и на каком остается. И этот занятный тип со своей собачкой… Но Огюст…

— Буйствует? — спросил я.

Она кивнула.

— И сильно. Может, это все-таки была ошибка? — вздохнула она. — Вчера у него была какая-то иллюзия свободы. А теперь иллюзия не-свободы. И кроме иллюзий — все равно ничего… — Изабелла покачала головой, будто не соглашаясь с собственными словами, но то, что чувствовала, она должна была сказать.

Я помолчал, поглядывая то на опустошенный стакан, то на резной столбик кровати, деревянный и бессмысленный.

— С ним есть одна сложность, — продолжала она. — Он нам не просто друг, он один из нас. Как мы можем его обманывать? Даже чтобы успокоить. Мы едва ли можем манипулировать его сознанием, экспериментируя, как с остальными. Он нужен нам настоящий. Он может, в чем-то, бороться со Смирной сам. Но кроме каких-то приступов… Если бы он мог избавиться от установок по самой своей природе — разве Рауль бы не воспользовался такой возможностью? Он знал о Смирне больше всех, и он с ней не справился. Он сделал все так, как хотел Клинор.

— Может быть — в той части, в какой хотел этого сам.

Что-то изменилось в атмосфере, она стала более напряженной и более глубокой стала мгновенная тишина. Я физически почувствовал, как Изабелла впилась в меня взглядом, хоть не смотрел на нее.

— Что значит, в какой хотел сам?

— Он схватил Огюста, с которым они друг друга едва терпели, но не проявил той же настойчивости с Готье. Может, конечно, он упустил его естественным образом, и все же, думаю, он изначально не проявил тут собственной пристрастности, и поэтому у Готье с самого начала было больше шансов уйти от него.

— Но это же…

— Нехорошо, знаю. Но едва ли они могут контролировать свои симпатии и антипатии и сознавать, что является для всех стратегически невыгодным.

— Кстати, об Огюсте, что же все-таки произошло? Диана ускользнула, но ты-то остался, и вы точно схватились. Каким образом тебе удалось потом от него уйти? Он был так невнимателен, намеренно невнимателен? Готье сказал, что разговаривал с каким-то крестьянином, на которого ты выскочил, тот якобы отвязал тебя от седла, а потом проводил к отряду Таннеберга, он же проводил к отряду и самого Готье. Но ведь ты еще умудрился захватить у Огюста оружие… — До меня вдруг дошло, что я так и не успел никому сказать, что Огюст сам меня отпустил, кругом все время были люди, которых не хотелось лишний раз смущать двусмыслицами и подозрениями. Все и так были чересчур беспокойны.

— Ничего я не захватывал, — наконец восставил я справедливость. — Огюст сам отдал мне излучатель. И мою рапиру вернул тоже. А потом отпустил.

— Отпустил?.. — Изабелла неуверенно засмеялась. — Ну, знаешь… в такое я могу поверить только после сказок о Труа. Что ты ему сказал? Обманул? Сбил с толку? Напомнил о чем-то? Как-то достучался? Может, в этом есть ключ к его сознанию?!..

— Ключ, наверное, есть… Только я ничего ему не сказал. Не смог сказать ничего такого, что могло бы на него подействовать… Что бы я ни говорил, это лишь приводило его в ярость. Так что какое там… Своими попытками я ему, похоже, только мешал, он понимал, что я пытаюсь им манипулировать и, естественно, свирепел… Отчасти он понимает, что с ним сделали. И попытки управления им со стороны — его больное место. Мне казалось, он меня убьет. Но он всего лишь довел меня до состояния, в котором я никак не мог на него повлиять. И вот тогда уже, когда помехи кончились, он все сделал сам. Продуманно. И сам задержал погоню. — Огюст вчера вслух по-другому трактовал свои мотивы. Я тоже сперва воспринял их иначе, но был уверен, что прав именно теперь. Он успокоился не тогда, когда «отвел душу» и когда мне «стало плохо», а когда заставил меня разозлиться и вспылить, почувствовал, что больше нет никакой игры, и вот теперь я настоящий. А удар по голове понадобился лишь затем, чтобы не дать мне снова все испортить. — И все-таки, пока не имею представления, как теперь к нему приблизиться и остаться в живых. Как доказать ему, что мы не пытаемся им управлять, тем более что… — я покачал головой.

— Мы будем пытаться, — угрюмо закончила за меня Изабелла. — Как же иначе, раз он едва ли может сам себя контролировать. Кроме каких-то проблесков. Но он не может управлять собой изнутри. А мы не можем помочь ему сделать это снаружи…

— Но раз сам он на что-то способен, может, нам нужно только время?

— Может быть.

— Жаль, что с нами нет Рауля. Какой-то выход точно есть. Не хотелось бы стирать кому-то из нас память, как остальным.

— Память?..

— По-моему, должно сработать, если проделать это аккуратно — заставить их все забыть, что было после определенного момента. Забыть обо всех установках, обо всем, что искажает их сознание. Лучше уж пусть будет просто провал в памяти. В первый раз с Жиро я только попробовал откорректировать его состояние, не очень-то получилось, но я просто не рискнул убрать сразу все.

— А ты думаешь, раньше до этого никто не додумывался?

— Думаю, что додумывались, но главная проблема в массовости. А потом — в длительности провалов в памяти. Препарат действует слишком легко и быстро. А чтобы найти точку возврата, надо с каждым пострадавшим затем возиться по отдельности — искать его собственную, избегая прямых столкновений с первыми установками, не внушить новых, слишком сковывающих и подавляющих сознание.