Сон № 9 - Митчелл Дэвид

Томоми бросает в окошечко заказ: «Сатаника», хрустящий корж, тройная порция каперсов. Я выкладываю начинку и представляю Аи, как она спит и видит во сне Париж. Суге снится Америка. Кошке снятся коты. Пиццы отъезжают, пиццы прибывают. На штыре растет кипа квитков с выполненными заказами. За стеной, в реальном мире, занимается еще одна жаркая заря. До восьми утра я чищу огурцы, а в восемь получаю сменщика, шлепок по спине и девять децибелов в ухо: «Миякэ, домой!» Возвращаясь в Кита-Сэндзю по линии Тиёда, подключаюсь к своему «дискмену». Музыки нет. Странно, я только вчера сменил батарейки. Нажимаю «выброс»: внутри вместо диска – игральная карта. Бубновая девятка.

В капсуле меня ждет сообщение на автоответчике. Не от Аи.

– Э-э… ну, привет, Эйдзи. Это твой отец.

Смешок.

Я холодею – впервые с марта месяца мне становится зябко.

– Вот я это и сказал. Я твой отец, Эйдзи. – (Глубокий вздох. Он курит.) – Не так уж и трудно. Что ж. В голове все путается. С чего начать? – (Шумный выдох: «Уфф!») – Во-первых, поверь, я не знал, что ты приехал в Токио меня искать. Эта садистка, Акико Като, вела дела с моей женой, а не со мной. Еще в августе я уехал в Канаду – на конференцию и по другим делам – и вернулся только на прошлой неделе. – (Глубокий вздох.) – Я всегда верил, что этот день придет, Эйдзи, но не осмеливался сделать первый шаг. Думал, что не имею на это права. Если это еще имеет значение. Во-вторых – о моей жене. Стыдно сказать, Эйдзи… можно называть тебя Эйдзи? Иначе как-то неправильно. Моя жена и словом не обмолвилась ни о своем письме с угрозами, ни о вашей встрече на прошлой неделе… Я узнал об этом случайно, всего час назад – дочь проговорилась. – (Сердитое сопение.) – Я так рассердился! Сейчас немного успокоился и вот звоню тебе. Какая низость! Какая подозрительность! Она не имела права мешать нашей встрече. Причем тогда, когда отец был при смерти… С ужасом представляю, что ты думаешь о моей семье. Что ж, может, ты и прав. Мы с женой… наш брак не совсем… А, не важно. – (Пауза.) – В-третьих. Что же в-третьих? Я потерял мысль. Все это в прошлом. А вот будущее, Эйдзи… Кстати, знаешь, я очень хочу с тобой встретиться. Прямо сейчас, если ты не против. Сегодня. Нам нужно столько обсудить. С чего же начать? И чем закончить? – (Смущенный смешок.) – Приезжай сегодня ко мне в клинику – я косметический хирург, между прочим, если мать тебе не говорила. Здесь нас не побеспокоят ни моя жена, ни кто-нибудь другой; или можно пойти в ресторан, если к тому времени ты еще не пообедаешь… Я отменил прием, так что во второй половине дня совершенно свободен. Сможешь подъехать к часу? Вот мой рабочий телефон…

Я быстро записываю номер на какой-то бумажке.

– Приезжай на станцию метро «Эдогавабаси», позвони, и госпожа Сарасина – моя помощница, я во всем на нее полагаюсь, – тебя встретит. Идти всего минуту. Что ж, до часу дня… – (Что-то вроде изумленного воркования.) – Я долгие годы молился, чтобы этот день настал… Каждый раз, приходя в храм, я просил… Не представляю… – (Смех.) – Так, ну все, Эйдзи! В час дня! Станция метро «Эдогавабаси»!

Жизнь сладостна, щедра и справедлива.

Забываю про Аи Имадзё, забываю про Кодзуэ Ямая, ложусь на спину и раз за разом слушаю сообщение, пока не заучиваю наизусть каждое слово, каждую интонацию. Достаю фотографию отца, смотрю на нее и представляю, как он произносит эти слова. Хорошо поставленный, теплый, суховатый голос. Не гнусавый, как у меня. Надо рассказать обо всем Бунтаро и Матико – нет, лучше подождать. А потом я невозмутимо появлюсь в «Падающей звезде» с загадочным незнакомцем и небрежно брошу: «Бунтаро, позвольте представить вам моего отца». Кошка с опаской посматривает на меня из шкафа.

– Сегодня великий день, Кошка!

Наглаживаю свою лучшую рубашку, принимаю душ, а потом пытаюсь часок подремать. Ничего не выходит. Ставлю ленноновский «Live in New York City»[217] и, к счастью, завожу будильник, потому что в следующий миг в ушах стоит настойчивый трезззззззззвон, а на часах половина двенадцатого. Одеваюсь, дразню Кошку и выкладываю ей в миску ужин на шесть часов раньше обычного, на случай если после встречи с отцом пойду прямо на работу. К счастью, Бунтаро так увлечен телефонным разговором с поставщиком, что не замечает сияющего нимба моего ликования.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Станция «Эдогавабаси». Я так напряженно вглядываюсь в полуденный поток пассажиров, что пропускаю ту, которая мне нужна.

– Извините? Вы – Эйдзи Миякэ? Я узнала вас по бейсболке.

Я киваю. Передо мной элегантно одетая женщина, не молодая, но и не старая. Улыбается черносмородиновыми губами.

– Я – Мари Сарасина, помощница вашего отца, мы с вами только что говорили по телефону. Я так взволнована встречей.

Я кланяюсь:

– Спасибо, что встретили меня, госпожа Сарасина.

– Пустяки, не стоит благодарности. Клиника здесь рядом. Знаете, сегодня для вашего отца особенный день. Отменить прием… – Она качает головой. – За последние шесть лет такого ни разу не бывало. Я даже подумала, уж не император ли к нам собрался. А потом он сказал, что ждет сына – вот так и сказал, слово в слово, – и я сообразила: «Ага! Теперь все ясно!» Знаете, он сам хотел встретить вас на «Эдогавабаси», но в последнюю минуту застеснялся, – между нами говоря, он не любит открыто выражать свои чувства, и все такое. Ох, что ж это я разболталась! Пойдемте.

Госпожа Сарасина идет и говорит не переставая. Нам наперерез выбегает собака размером с кошку. Встречные пешеходы и велосипедисты уступают дорогу госпоже Сарасине. Она уверенно лавирует по боковым улочкам с безымянными бутиками и картинными галереями.

– Клиника вашего отца – суперсовременное косметологическое учреждение. Клиенты приходят к нам исключительно по личным рекомендациям, поскольку мы, в отличие от обычных клиник пластической хирургии, предпочитаем обходиться без назойливой рекламы.

Нам наперерез выбегает кошка размером с мышь.

– Вот мы и пришли. Если не знать, что это, сразу и не заметишь.

Ничем не примечательное многоэтажное здание, зажатое между соседними домами посолиднее. На первом этаже – ювелирный магазин, вход по приглашению. В конце короткого коридора – стальная дверь. Мари Сарасина указывает на латунную табличку:

– Это мы – «Юнона». Зевс превратил ее в лебедя. – (Ее пальцы танцуют по панели кодового замка.) – Или это был бык? – (За нами наблюдает видеокамера.) – Да, драконовские меры, но среди наших клиентов есть кинозвезды и прочие знаменитости. Вы не поверите… – Мари Сарасина возводит глаза к небу, – эти ушлые папарацци на все готовы, только бы хоть на минуту пробраться внутрь. Ваш отец стал серьезнее относиться к безопасности после того, как один репортер, выдав себя за инспектора из министерства здравоохранения, попытался ознакомиться с досье наших клиентов. Шакалы, а не люди. Пиявки. У него было фальшивое удостоверение, визитная карточка и все такое. Госпожа Като, адвокат вашего отца, как и следовало ожидать, ловко разделалась с ними на суде – хотя, надо сказать, она сейчас не в фаворе. Полагаю, это из-за вас.

Приходит лифт. Мари Сарасина нажимает кнопку «9».

– Комната с видом[218]. – Она ободряюще улыбается. – Волнуетесь?

Я киваю, опустошенный нервным возбуждением:

– Немного.

Она смахивает с рукава пух, переводит дух, говорит сценическим шепотом:

– Вполне естественно. Ваш отец волнуется в три раза больше. Успокойтесь.

Двери открываются в сверкающий белизной холл, украшенный букетами лилий. Ароматизированный антисептик. Диваны с обивкой в мелкую полоску, столики со стеклянными столешницами, панно с вышитыми лебедями на безымянной реке. Стены плавно переходят в потолок, покрытый завитками, изящными, как изгибы ушной раковины. Шорох кондиционера смешивается со звуками кельтской арфы. Госпожа Сарасина тычет пальцем в интерком у себя на столе:

– Доктор Цукияма? Поздравляю, у вас сын! – Она демонстрирует безупречные зубы. – Послать его к вам?