Горы дышат огнем - Веселин Андреев

воодушевить крестьян на более смелую и активную борьбу с властями.

3. Укрепить наше влияние и авторитет среди народа.

О грандиозном эффекте (м-да... сильно сказано!) нашей деятельности можно судить по следующим примерам: о нас говорят повсюду — в корчмах, кофейнях и т. д., причем говорят только хорошее. Власти даже поторопились раздать населению увеличенные пайки. Люди понимают, что причина этого — наша активность. Крестьяне смеются над полицией, а когда она разыскивает нас, указывают ей ложные направления. Староста села Мирково бежал в Софию и заявил: «Хоть бы они побывали до моего возвращения!», а прежде он утверждал, что в Миркове мы не осмелимся появиться. Старосты Миркова, Челопеча, Радославова и Петрича подали в отставку... На своем пути мы встречаем многих крестьян и пастухов. Они не только не предают нас, а, напротив, часто оказывают нам помощь и готовы стать ятаками. Крестьяне ждут нас и считают, что, приходя в их села, мы оказываем им честь. Они приглашают приходить всегда, когда это нам необходимо. Они саботируют реквизиции. Ходят легенды о нашей численности, вооружении, храбрости и всемогуществе. (Так ли это было в действительности?.. Однако ведь мы это писали!..) Партизан окружают ореолом славы народных героев. Своей деятельностью мы оказываем ценную помощь в создании Отечественного фронта...

Огромное благотворное влияние на моральное состояние бойцов оказывает активизация действий четы. Боевой дух бойцов высокий...»

В тот день я, как никогда, почувствовал, какой дружной семьей стала чета имени Бачо Киро. Наши законы и наша мораль хотя и не отличались от общепартизанских, но все же имели свои особенности. Это была молодая чета и по возрасту (только бай Горану и Ванюше было за сорок), и, главное, по духу. У нас всегда преобладали шутки и веселье. И вели мы себя как-то более свободно, чем этого требовала партизанская дисциплина, но все задания выполняли на совесть. В чете были строгие командиры, но побаивались их лишь те, кто пытался лентяйничать. Были и любимцы, но эти люди никогда не пользовались этим в личных целях. Были и такие, кто иногда норовил словчить. Случались ссоры, возникали споры, иногда кто-то зло шутил... Но, спрашивается, могло ли всего этого не быть?..

Мы были разные по возрасту, по уровню образования и политической подготовке, но жизнь в отряде уравнивала нас. В ту боевую, веселую осень чета имени Бачо Киро уже имела свое лицо, свой характер. «Ну и чудаки же здесь собрались», — можно было иногда услышать от бойцов, но уже сам факт того, что люди так говорили, свидетельствовал о хорошей атмосфере в чете.

Многие из нас вели более или менее ответственную работу в Софийской организации: у некоторых был большой опыт подпольной работы. Такие люди легко могли стать бойцами и командирами.

Но надо было, чтобы они и в самом деле стали ими.

Мы уже многим поделились друг с другом. Каждый стал смелее, добрее. Естественность и вдохновение, которых требовала партия, проявлялись зримо: активные действия не только расширяли масштабы вооруженной борьбы, но и создавали атмосферу, благоприятную для проявления мужества и человеческой красоты...

Лазар сидел на колоде между нарами. Держался он прямо. Хотя я не сказал бы, что он отличался военной выправкой (видимо, она появилась несколько позже), но был он подтянут, в черных брюках гольф и светлой штормовке, на голове — берет. Улыбаясь, оглядел нас («Вы ли все это совершили?..»), прищурился. Было видно, как он радуется. Я даже подумал, что он нам немного завидует (потому что не был с нами), и, когда слегка насмешливо, чтобы не выдать своих чувств, он обхватил Стефчо за плечи, каждый почувствовал, что это объятие относится и к нему.

— Ти-ха, та-ва-рищи, ти-ха! — нарочно по-русски произнес Караджа, чтобы успокоить нас. — Товарищ командир, не расскажете ли нам что-нибудь о бойчоогняновцах?

Если это не был рапорт и мы не находились в каком-нибудь селе, то обычно не пользовались такой формой обращения, как «товарищ командир» или «товарищ комиссар». Лазар, Велко, Стефчо — так было душевней. Караджа, бывалый служака, обожал титулы, называть их было для него удовольствием. (Впрочем, как и для каждого из нас, «товарищ командир» значило наш, свой командир.)

— А ты как думаешь, есть о чем рассказывать? — хитровато подмигнул Лазар.

— Ну конечно...

— Ну что ж, расскажу, и не только потому, что вас это интересует. Мы — один отряд, и четы должны учиться друг у друга. — Лазар говорил серьезно, но улыбка не сходила с его лица. — Могу вам доложить, что и бойчоогняновцы не бездельничали...

...Рашково — очаг революции, когда-то коммуна, село ятаков, помогавших партизанской чете. Однако, как и во всяком стаде, здесь есть паршивые овцы, и нужно быть осторожным. Большую помощь оказывал Пешо, наш знаменитый интендант, рашковчанин.

...Штурмовая группа захватила здание управления. За этой тройкой идут главные силы, готовые к бою. На дорогах, ведущих к Ботевграду и Мездре, выставлены посты. С разных сторон в село входят группы партизан — всего тридцать человек. (Нет ничего удивительного в том, что народная молва, с одной стороны, и полицейские в поисках своего оправдания — с другой, значительно преувеличивали численность партизанской четы.)

Начинается знакомая работа: горят архивы, наполняются наши рюкзаки. Жители угощают нас, а наши ребята раздают им все, что имеется в кооперативе, беседуют с рашковчанами, заполнившими площадь. Начинается митинг. Крестьяне хотя и считают, что староста заслуживает смерти, но не хотят проливать кровь, и старого грешника отпускают. (А потом он, собака, еще будет кусаться!..)

— Да, это было двадцать восьмого октября... — уточняет Лазар. — А четвертого ноября мы вошли в Сеславцы.

...Точно так же, как в Рашково. Только здесь люди сильно запуганы и укрылись в домах. Тогда барабан бьет во второй раз, и глашатай объявляет, что состоится раздача продуктов из кооператива. Этот ход оказывается верным: село оживает, и командир начинает свою речь. Однако крестьяне почти не слушают. Они стараются лишь схватить побольше сахара, риса, керосина и поскорее исчезнуть.

Чета вынесла два смертных приговора. На продолжительные дебаты в селе времени не оставалось. Попа спасла не божья десница, а, скорее, погоня за земными грехами, в результате чего он оказался в другом селе. Полевой сторож получил по заслугам. Его расстреляли в рощице за селом. Самая большая его мечта — получить пятьдесят тысяч левов за партизанскую голову — так и осталась неосуществленной.

— Сколько же вы находились в селе? — удивился Брайко. — Послушай, Лазар, ведь это же в двадцати километрах от Софии!