Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Теперь для меня очевидно, сударыня, что я имѣлъ несчастіе попасть въ чужую комнату: ваша спальня ничѣмъ не отличается отъ моей. Я пробылъ здѣсь не болѣе пяти минутъ до того времени, какъ вы изволили войти.

— Все это похоже на сказку, сэръ, — сказала раздраженная леди, — но если вы говорите правду, я прошу васъ немедленно оставить меня въ покоѣ. Извольте идти вонъ.

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, сударыня,

— Убирайтесь сію же минуту.

— Непремѣнно, сударыня, — перебилъ м-ръ Пикквикъ съ необыкновенною живостью, — непремѣнно. Позвольте изъявить, сударыня, крайнее сожалѣніе, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ, выбираясь изъ постели и отдергивая занавѣсъ, — мнѣ чрезвычайно непріятно, что я сдѣлался невольною причиной такой тревоги и волненія. Это меня огорчаетъ, можно сказать, до глубины души.

Вмѣсто отвѣта, незнакомка указала на дверь. Въ эту роковую минуту и при такихъ критическихъ обстоятельствахъ, въ полной мѣрѣ обнаружилась превосходнѣйшая черта характера великаго мужа. Онъ напялилъ на скорую руку шляпу на свою ермолку, взялъ подъ мышку штиблеты и повѣсилъ черезъ плечо свой фракъ съ жилетомъ; но эта многосложная операція отнюдь не помѣшала ему выразить свои чувства самымъ учтивымъ, ласковымъ, истинно джентльменскимъ тономъ.

— Я чрезвычайно жалѣю, сударыня, — проговорилъ м-ръ Пикивикъ, раскланиваясь съ дамой.

— Въ такомъ случаѣ, сэръ, оставьте мою комнату, — сказала леди.

— Сейчасъ, сударыня, сію минуту, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, отворяя дверь, причемъ штиблеты его съ громкимъ трескомъ повалились на полъ.

Незнакомка сдѣлала нетерпѣливое движеніе.

— Надѣюсь, сударыня, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ, подбирая штиблеты и оборачиваясь назадъ, чтобъ отвѣсить низкій поклонъ, — надѣюсь, сударыня, что мое глубокое уваженіе и безграничная преданность къ прекрасному полу могутъ, нѣкоторымъ образомъ, служить въ настоящемъ случаѣ достаточнымъ извиненіемъ, и, такъ сказать…

Но, прежде, чѣмъ онъ кончилъ рѣчь, раздраженная леди вытолкнула его въ коридоръ и заперла дверь своей спальни.

Несмотря, однакожъ, на весьма счастливую развязку этой печальной исторіи, м-ръ Пикквикъ былъ по выходѣ изъ дамской спальни поставленъ въ довольно непріятное положеніе. Одинокій и полу-раздѣтый, онъ очутился въ темномъ коридорѣ, въ чужомъ, совершенно незнакомомъ домѣ, въ глубокую полночь. Нечего было и думать о благополучномъ окончаніи обратнаго путешествія среди непроницаемаго мрака: при малѣйшемъ шумѣ или при неосторожной попыткѣ постучаться въ какую-нибудь дверь, онъ подвергался вѣроятной опасности быть застрѣленнымъ или получить смертельный ударъ отъ руки какого-нибудь путешественника. Былъ только одинъ, весьма непріятный способъ выпутаться изъ бѣды: оставаться до разсвѣта на одномъ и томъ же мѣстѣ, поручивъ себя покровительству невидимаго генія. Такимъ образомъ, сдѣлавъ наудачу нѣсколько шаговъ и наткнувшись одинъ разъ на какой-то хрупкій предметъ, м-ръ Пикквикъ пробрался въ отдаленный уголъ и съ философскимъ хладнокровіемъ рѣшился дожидаться разсвѣта.

Но судьба, повидимому, сжалилась надъ великимъ человѣкомъ и рѣшилась избавить его отъ ночного бодрствованія на грязномъ полу въ темномъ и холодномъ коридорѣ. Лишь только снялъ онъ шляпу и прислонился спиною къ стѣнѣ, какъ вдругъ, въ концѣ галереи, къ несказанному его ужасу, появился какой-то человѣкъ со свѣчею въ рукахъ. Но этотъ ужасъ мгновенно превратился въ неописуемую радость, когда великій человѣкъ узналъ фигуру своего вѣрнаго слуги. Въ самомъ дѣлѣ, это былъ м-ръ Самуэль Уэллеръ, отправлявшійся на сонъ грядущій послѣ продолжительной бесѣды съ трактирнымъ слугою, чистившимъ сапоги.

— Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикь, смѣло выступая впередъ, — гдѣ моя комната?

М-ръ Уэллеръ обомлѣлъ и вытаращилъ глаза. Выслушавъ еще нѣсколько разъ нетерпѣливый вопросъ своего господина, онъ безмолвно повернулся направо кругомъ и пошелъ вмѣстѣ съ нимъ отыскивать потерянный нумеръ. Путешествіе было совершено безъ дальнѣйшихъ приключеній.

— Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, ложась въ постель, — я сдѣлалъ въ эту ночь чрезвычайно странную, можно сказать, неслыханную ошибку.

— Очень можетъ статься, — сухо отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ.

— Но вотъ въ чемъ дѣло, Самуэль: хозяинъ этого дома — страшный мошенникъ.

— Почему вы такъ думаете?

— Да потому, что всѣ комнаты y него какъ двѣ капли воды похожи одна на другую. Проживи я здѣсь теперь больше шести мѣсяцевъ, я никогда не рѣшусь бродить въ ночное время одинъ по всѣмъ этимъ лѣстницамъ и коридорамъ: это мое неизмѣнное рѣшеніе.

— И очень хорошо сдѣлаете, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, — за вами непремѣнно долженъ подсматривать дядька въ ту пору, какъ вашъ умъ блуждаетъ въ эмпиреяхъ.

— Что вы подъ этимъ разумѣете? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

Онъ слегка приподнялся на своей постели и протянулъ руку впередъ, какъ будто желая предложить еще какой-то вопросъ; но вдругъ, повернувшись на другой бокъ, сказалъ:

— Ступайте спать, Самуэль.

— Слушаю, сэръ. Спокойной вамъ ночи.

Выходя изъ дверей, м-ръ Самуэль Уэллеръ пріостановился, почесалъ затылокъ, снялъ нагаръ со свѣчи, покачалъ головой, и въ заключеніе махнувъ рукой, медленными шагами поплелся въ свою каморку. Было ясно, что въ головѣ его совершался процессъ мысли, медленный и трудный.

Глава XXIII. Мистеръ Самуэль Уэллеръ встрѣчаетъ стараго знакомца и старается заплатить свой долгъ

!!!!!!!!!!!

Въ небольшой каморкѣ подлѣ конюшни "Большого бѣлаго коня", поутру на другой день послѣ ночного столкновенія ученаго мужа съ незнакомой леди въ желтыхъ папильоткахъ, сидѣлъ м-ръ Уэллеръ старшій, приготовляясь къ обратной поѣздкѣ въ Лондонъ. И сидѣлъ онъ въ такой превосходной позѣ, что художникъ мотъ бы снять съ него самый вѣрный портретъ. Вотъ онъ вамъ съ головы до ногъ.

Могло статься, что въ первоначальную эпоху свѣжей юности профиль м-ра Уэллера представлялъ рѣшительные и смѣлые контуры; но его лицо, съ теченіемъ времени, приняло черезчуръ обширные размѣры подъ вліяніемъ питательныхъ веществъ горячительнаго свойства. Мясистые изгибы его щекъ до того переступили за нормальные предѣлы, назначенные для нихъ природой, что посторонній наблюдатель, разсматривая его въ профиль, могъ въ этой расплывающейся массѣ отличить не иначе какъ съ большимъ трудомъ одну только верхушку его багроваго носа. По этой же самой причинѣ, подбородокъ м-ра Уэллера, раздѣлившись весьма рѣзко на двѣ половины, получилъ, съ теченіемъ времени, чрезвычайно важную, сановитую форму, и вся его физіономія представляла такую пеструю смѣсь цвѣтовъ которая можетъ исключительно принадлежать только джентльменамъ, посвятившимъ свои физическія и моральныя способности кучерскому искусству. На шеѣ м-ръ Уэллеръ носилъ малиновую шаль, выплывавшую на его трехъ-этажный подбородокъ съ такою незамѣтною постепенностью, что трудно было, по крайней мѣрѣ съ перваго взгляда, отличить складки шали отъ складокъ подбородка. Надъ малиновой шалью воздымался длинный-предлинный пестрый жилетъ съ широкими полосами ярко вишневаго цвѣта. Длиннополый и широкій сюртукъ м-ра Уэллера былъ украшенъ спереди и сзади свѣтлыми мѣдными пуговицами огромнаго размѣра. Коротенькихъ волосъ м-ра Уэллера, черныхъ и гладкихъ, почти вовсе не видно было подъ размашистыми полями его низенькой, сѣрой шляпы. Его ноги, украшенныя сверху широкими штанами, закупоривались снизу живописными ботфортами съ длинными кисточками вычурной формы. На мѣдной часовой цѣпочкѣ, украшавшей грудь м-ра Уэллера, висѣли его фамильная печать и мѣдный ключъ, употребляемый для завода его луковицы, красовавшейся въ одномъ изъ кармановъ жилета.

Мы сказали, что м-ръ Уэллеръ готовился къ обратной поѣздкѣ въ Лондонъ: это значитъ — онъ жуировалъ и прохлаждался. На столѣ передъ нимъ стояли въ симметрическомъ порядкѣ: кружка шотландскаго пива, порція бифштекса и пирогъ солидной величины. На всѣ эти предметы въ равной степени распространялась благосклонность м-ра Уэллера, и онъ уже отрѣзалъ огромный кусокъ отъ пирога, какъ вдругъ передъ дверью послышались чьи-ю шаги. М-ръ Уэллеръ оглянулся и увидѣлъ своего возлюбленнаго сына.

— Здравствуй, Самми, — сказалъ отецъ.

Вмѣсто отвѣта, сынъ подошелъ къ столу, взялъ кружку съ пивомъ, и, мигнувъ въ сторону отца, втянулъ въ себя нѣсколько продолжительныхъ глотковъ.

— Хорошо, Самми, очень хорошо, — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, заглядывая въ кружку, опорожненную его возлюбленнымъ сыномъ. — Ты потягиваешь на славу, мой милый, лучше всякой устрицы. Да что тутъ толковать? Между устрицами ты могъ бы занять первѣйшее мѣсто.

— Спасибо на добромъ словѣ, старичина, — отвѣчалъ Самуэль, посылая въ ротъ отрѣзанный кусокъ бифштекса.

Въ это время принесли новую кружку пива.