Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Спасибо на добромъ словѣ, старичина, — отвѣчалъ Самуэль, посылая въ ротъ отрѣзанный кусокъ бифштекса.

Въ это время принесли новую кружку пива.

— Досадно, Самми, — сказалъ старшій Уэллеръ, собираясь утолить свою жажду, демонски досадно, мой другъ, что тебя поддѣдюлилъ этотъ широкорожій шаромыжникъ въ свѣтло-сѣрой ливреѣ. Скажи мнѣ объ этомъ кто-нибудь другой, я бы не повѣрилъ, честное слово. До сихъ поръ еще никто изъ фамиліи Уэллеровъ не позволялъ водить себя за носъ.

— Кромѣ развѣ одного случая относительно вдовицы, — сказалъ Самуэль.

— Ну, братъ, это совсѣмъ другая статья, — возразилъ м-ръ Уэллеръ старшій, полируя оконечность своего носа, — вдовицы, можно сказать, составляютъ исключеніе изъ всякаго правила. Было писано гдѣ-то, я не помню гдѣ, что вдова "въ одно ухо влѣзетъ, a въ другое вылѣзетъ, какъ ни въ чемъ не бывало". Въ дѣлѣ надувательства, говорятъ, самъ чортъ не сравнится съ бабой, которой нужно завербовать для себя второго мужа.

— Оно, пожалуй, что это такъ, дѣдушка, только…

— Притомъ, любезный, это совсѣмъ другая статья, особый артикулъ, что называется, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ старшій, не обращая вниманія на возраженіе сына, — помнишь ли ты, другъ мой, что сказалъ въ судѣ одинъ адвокатъ, защищавшій джентльмена, который имѣлъ обыкновеніе подъ веселую руку колотить кочергой свою жену? — "Это, милостивые государи, — сказалъ онъ, — очень милая и оригинальная слабость, вполнѣ достойная снисхожденія благомыслящихъ людей!" Вотъ это же самое я говорю относительно вдовицъ, да и самъ ты, любезный, будешь такъ же разсуждать, когда войдешь въ мои лѣта.

— Жаль, что я этого не зналъ! — сказалъ Самуэль.

М-ръ Уэллеръ старшій со всего размаха ударилъ по столу и продолжалъ энергическимъ тономъ:

— Жаль, что ты этого не зналъ! Еще бы! Это срамъ, мой другъ, просто срамъ! Уэллеръ поддался на обманъ! Уэллеръ попалъ на удочку явнаго мошенника! Да это, любезный, несмываемое пятно на нашемъ родѣ! Знаю я одного прощалыгу, который проведетъ, надуетъ, поддѣдюлитъ всѣхъ мошенниковъ на свѣтѣ, a онъ еще совсѣмъ молодой человѣкъ и далеко не получилъ такого воспитанія, какъ ты. Затѣмъ ли я выгонялъ тебя на улицу и заставлялъ ночевать на мокрой землѣ; затѣмъ ли, другъ мой, Самми, чтобы ты сыгралъ изъ себя олуха въ обществѣ какого-нибудь сорванца?

И, въ припадкѣ сердечной печали вызванной такими отчаянными размышленіями, Уэллеръ старшій неистово позвонилъ въ колокольчикъ и приказалъ подать новую бутылку шотландскаго пива.

— Однакожъ, нечего намъ съ тобою переливать изъ пустого въ порожнее, — сказалъ Самуэль, — что прошло, того не воротишь ни за какія блага, и стало быть, надобно безъ ропота сносить свою кручину. Я только-что начинаю свою жизнь, и ты знаешь, первую пѣсенку зардѣвшись поютъ. Дай мнѣ еще разъ наткнуться на этого прощалыгу, я раздѣлаюсь съ нимъ по-свойски.

— Надѣюсь, мой другъ, ты не посрамишь своего имени въ другой разъ — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, — твое здоровье, Самми! крѣпись, мужайся, преуспѣвай.

И въ честь этого примирительнаго тоста, старикъ нѣсколькими глотками втянулъ въ себя около трехъ четвертей вновь принесенной кружки. Остальное немедленно докончилъ залпомъ его возлюбленный сынъ.

— Теперь, другъ мой Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, вынимая изъ кармана серебряную луковицу, прикрѣпленную къ мѣдной цѣпи, — пора теперь заглянуть въ контору и посмотрѣть, какъ заряжаютъ карету; потому что, видишь ты, кареты вѣдь все то же, что ружья: ихъ надобно заряжать умѣючи, съ большою осторожностью, не торопясь и не хватаясь навзбалмошь, за что ни попало.

При этой замысловатой сентенціи родителя, м-ръ Уэллеръ младшій нѣжно улыбнулся сыновнею улыбкой. Почтенный родитель поправилъ шляпу, почесалъ переносье и продолжалъ торжественнымъ тономъ:

— Мы должны разстаться, другъ мой Самми, и никто въ мірѣ не можетъ знать, когда еще мнѣ придется увидѣть тебя въ другой разъ. Мачеха твоя, пожалуй, взбѣсится и прогонитъ меня съ глазъ долой или встрѣтятся другія печальныя оказіи, прежде, чѣмъ ты получишь какую-нибудь вѣсть о старикѣ Уэллерѣ, знаменитомъ кучерѣ обширной столицы. Честь фамильнаго имени главнымъ образомъ зависитъ отъ тебя, любезный сынъ, и я надѣюсь, ты не ударишь лицомъ въ грязь. Относительно маловажныхъ случаевъ жизни распространяться я не стану, потому что вообще я полагаюсь на тебя, какъ на самого себя. Одинъ только совѣтъ я считаю нужнымъ дать тебѣ, какъ отецъ и какъ истинный твой другъ и благодѣтель. Не женись никогда и помни мачеху.

При этихъ словахъ м-ръ Уэллеръ старшій еще разъ взглянулъ на своего сынка и, поворотившись къ нему спиною, немедленно исчезъ съ его глазъ.

Погруженный въ созерцательное настроеніе духа, м-ръ Уэллеръ, разставшись съ своимъ почтеннымъ родителемъ, направилъ свои шаги изъ гостиницы "Большого бѣлаго коня" къ церкви Клемента, стараясь разсѣять свою печаль прогулкой по уединеннымъ мѣстамъ, Долго блуждалъ онъ безъ всякой опредѣленной мысли, и, наконецъ, самъ не зная какъ, очутился на какомъ-то обширномъ дворѣ, откуда можно было выбраться не иначе, какъ черезъ ту же самую калитку, въ которую онъ вошелъ. Уже онъ поворотилъ назадъ, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено внезапнымъ явленіемъ, приковавшимъ его ноги къ одной точкѣ обширнаго двора. Мы считаемъ необходимымъ объяснить сущность этого явленія.

М-ръ Самуэль Уэллеръ глазѣлъ, отъ нечего дѣлать, на старинныя кирпичныя зданія, бросая по временамъ пытливый взглядъ на хорошенькую дѣвушку-служанку, сидѣвшую въ спальнѣ y открытаго окна, полузавѣшеннаго сторой. Вдругъ отворилась зеленая калитка сада, разведеннаго въ концѣ двора, и человѣкъ, вышедшій оттуда, тщательно затворилъ калитку за собою и круто поворотилъ къ тому самому мѣсту, гдѣ стоялъ м-ръ Уэллеръ.

Само собою разумѣется, что этотъ изолированный фактъ, разсматриваемый самъ по себѣ, безъ всякаго отношенія къ другимъ соприкосновеннымъ обстоятельствамъ, не представляетъ ничего удивительнаго: во всѣхъ частяхъ свѣта, люди могутъ выходить изъ сада, затворять за собою зеленыя калитки и даже круто поворачивать, куда и какъ имъ угодно, не обращая на себя ни малѣйшаго вниманія постороннихъ лицъ. Ясно, стало быть, что м-ръ Уэллеръ замѣтилъ что-нибудь особенное въ манерахъ, осанкѣ и личности незнакомца, вышедшаго изъ сада. То ли, другое ли, пусть читатель судитъ самъ, какъ скоро мы разскажемъ ему о поведеніи особы, о которой идетъ рѣчь.

Мы уже докладывали, въ какую сторону незнакомецъ направилъ свои быстрые шаги; но лишь только онъ увидѣлъ м-ра Уэллера, въ осанкѣ и походкѣ его произошла очевидная перемѣна. Онъ подпрыгнулъ, пріостановился, сдѣлалъ опять шага два впередъ и, повидимому, оставался въ нерѣшимости недоумѣвая, куда направить дальнѣйшій путь. Такъ какъ позади зеленая калитка была уже заперта, a впереди былъ только одинъ исходъ, то онъ очень скоро понялъ, что ему неизбѣжно пройти мимо м-ра Уэллера. Сдѣлавъ такой разсчетъ, онъ пошелъ опять быстрыми шагами, глазѣя смѣло на окружающіе предметы. Вдругъ онъ скорчилъ свое лицо наистрашнѣйшимъ образомъ и принялся выдѣлывать самыя изумительныя гримасы, какія когда-либо видѣлъ смертный. Въ одну минуту физіономія его измѣнилась совершеннѣйшимъ образомъ, какъ, можетъ быть, ни одинъ ваятель не въ состояніи измѣнить своимъ рѣзцомъ первоначальную форму мрамора или гипса.

— Вотъ чудеса-то! — говорилъ м-ръ Уэллеръ самому себѣ, по мѣрѣ приближенія незнакомца, — a я готовъ былъ биться объ закладъ, что это онъ.

Корчи на лицѣ незнакомца сдѣлались еще страшнѣе.

— Его волосы и его ливрея, готовъ присягнуть, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — только въ жизни не видалъ я такой страшной рожи.

Между тѣмъ какъ м-ръ Уэллеръ произносилъ эти слова, черты незнакомца искривились и съежились такъ, что, повидимому, онъ чувствовалъ невыразимую боль. При всемъ томъ, когда онъ поровнялся съ м-ромъ Уэллеромъ, испытующій взглядъ этого джентльмена открылъ въ немъ такіе признаки, которые несомнѣнно могли принадлежать одному только м-ру Іову Троттеру.

— Эй вы, любезнѣйшій! — закричалъ м-ръ Уэллеръ.

Незнакомецъ остановился.

— Эй куманекъ! — повторилъ Самуэль.

Незнакомецъ, скорчившій рожу, смотрѣлъ съ величайшимъ изумленіемъ на дворъ, на стѣны и окна зданій, смотрѣлъ всюду, не глядя лишь на м-ра Уэллера, который между тѣмъ не замедлилъ развлечь его вниманіе вторымъ болѣе громкимъ окрикомъ:

— Эй, голубчикъ!

Теперь ужъ было слишкомъ ясно, откуда шелъ этотъ громкій голосъ. Не думая и не надѣясь больше увернуться, незнакомецъ, сдѣлавшій еще нѣсколько шаговъ, принужденъ былъ взглянуть прямо въ лицо м-ра Уэллера.

— Полно кобениться, Іовъ Троттеръ, — сказалъ Самуэль, — видна сова по полету. Что вы повертываете своими буркалами, какъ мартышка въ ситцевой фуфайкѣ? Смотрите на меня прямо, любезный, или на этотъ разъ я повыжму настоящую водицу изъ вашихъ глазъ. Слышите?