Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Туннели, туннели. Серые стены, отвратительный запах. Несколько раз Ноктавидант собирался повернуть обратно. Однако вначале он все ещё надеялся, что финал его путешествия недалеко — максимум за поворотом или ближайшей развилкой; затем возвращаться вдруг стало слишком поздно — ведь не зря же он проделал такой путь. Собственное упорство сыграло с Ноктавидантом злую шутку: в очередной раз поскользнувшись, он подвернул ногу. Боль была невыносимая. Ноктавидант вскрикнул — и этот его крик разнёсся по безжизненным коридорам.

Любой, кто находился в этот момент достаточно близко, был осведомлён о его приближении.

— Отлично, — пробормотал себе под нос клирик, — Этого ещё не хватало.

Подвёрнутая нога болела. Вдобавок он продрог. Настолько, что зубы начали стучать, а в руках поселилась дрожь. Нет, это не могло продолжаться вечно. Возможно, он гонялся за призраками и никакого «тайного наблюдателя» не существовало.

Он готов был сдаться и повернуть назад, однако в этот момент его внимание привлёк отсвет далеко впереди. Наверняка это был всего лишь блик на поверхности лужи… Но поскольку единственный источник света находился у Ноктавиданта в руке, последнее было не слишком вероятным. Конечно, при условии, что впереди не было другого фонаря — в другой руке.

Блик то появлялся, то исчезал, и клирик пожалел, что собственный фонарь выдаёт его с головой. Он уменьшил и без того небольшой огонь до минимума, а затем и вовсе погасил фонарь, оставшись с таинственным бликом наедине. Теперь Ноктавидант двигался куда медленнее, и не только из-за подвёрнутой ноги, но и потому, что надёжный источник света поблизости отсутствовал.

Как легко мы теряемся во мгле! Его пальцы вцепились в кирпич. Осклизлая стена была слабой опорой, и все же Ноктавиданту удалось сохранить равновесие. Ступая крохотными шажками, он понемногу продвигался навстречу источнику света. Уже скоро стало понятно, что никакого «второго фонаря» не существует, а свет впереди попадает в туннель через пролом в стене. Уже некоторое время он прислушивался, и не слышал ничего кроме обычных звуков подземелья. Он даже несколько раз останавливался и выжидал — не выдаст ли себя предполагаемый беглец? Но — нет. И тогда Ноктавидант продолжал идти, не отрывая руку от стены. Пальцы его при этом собирали с кирпичей слизь, которая была неприятной на ощупь и слегка фосфоресцировала.

Спустя некоторое время Ноктавидант вновь остановился. Прислушался. Теперь было абсолютно очевидным, что впереди находился пролом в стене, через который просачивался свет. Насколько пролом был широким и мог ли в него проскользнуть человек, ещё предстояло выяснить, а пока клирик решил перевести дух. Преследование давалось ему тяжело.

Все дороги куда-то ведут. И тоннели не исключение. Он был уже достаточно далеко от лаза, даже от дворца. Возвращаться придётся, напомнил он себе, главное — чтобы масло в фонаре не закончилось слишком быстро… На мгновение он почувствовал укол страха. Но это ощущение быстро прошло, когда до его слуха донеслись человеческие голоса.

Голосов было несколько. По-видимому, говорившие о чем-то спорили. Очень скоро они перешли на крик. Ноктавидант попытался разобрать хоть что-нибудь, но не смог. Смысл ускользал от него, фразы рассыпались на отдельные, ничего не значащие слова. А затем раздались первые выстрелы.

ШЁПОТ ВЕТРА, КРИКИ БУРИ

Тисонга.

Тисонга.

На этот раз ангел решает, что на этот раз голос ему знаком.

«Привет, Кенобия», говорит он.

«Привет», раздаётся в ответ.

Возможно, вокруг действительно отравленный воздух, и все что он видит и слышит — порождение его гибнущего мозга?

Нет, этого не может быть.

Не сейчас.

Тисонга продолжает падать. Верёвка по-прежнему привязана к его ногам, а где-то там, наверху, стремительно раскручивается вал лебёдки. Остров отсюда кажется гораздо меньше, но всё равно он — огромный, занимающий большую часть неба. Нужно лететь часами, только чтобы выбраться из его тени.

«Ведь я знал, что ты прилетишь сюда. Загадка была слишком простой, но именно это и делало её притягательной. Слетать на край острова, найти доказательства. Решить ещё одну головоломку. На самом деле лучшие ребусы — это те, которые просто решаются. Маленькие загадки позволяют упиваться собственным разумом, тешить самолюбие. В то время как сложные — те, которые остаются нерешённым, — заставляют чувствовать собственную беспомощность. Но ведь ты и так слишком часто чувствовал себя беспомощным, разве нет?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тисонга.

Тисонга.

Шёпот брата в его голове сменился голосом Бригадира.

«Слышал, как мы называем ламий? Воздушные змеи! Однажды мы поймали одну и посадили в комнату с крылатым. Ты даже не представляешь какие у неё плавники. Все тело — сплошное лезвие. Знаешь, что произошло?»

И вновь Кенобия: «Эти сны. Я знал, что должен повиноваться. Знал, что после меня должен явиться ты. Так просто было тебя одурачить. Как же ты жалок!»

Диссиденты. Его брата переманили диссиденты. Только сейчас Тисонга понял, что Кенобия был куда лучшим хватателем, чем казался. Просто по какой-то причине ему было выгодно притворяться. Никто не знал его настоящих способностей — ни учителя, ни даже родной брат.

Когда они были детьми, оба часто сбегали из дома. Мать бранила их, однако они все равно умудрялись улизнуть — чтобы бродить по рынку Небесного города, нырять в фонтаны или прыгать с крыш высоких зданий, расправляя крылья в последний момент. Это было нечто вроде состязания — в ловкости, в силе, в хитрости, и Кенобия всегда выигрывал. Фактически, Тисонга проигрывал ещё до начала состязания, ведь он был младше, слабее, и — разумеется — глупее. О чем Кенобия не забывал ему напоминать. До самого начала учёбы они были неразлучны, и только в башне стали реже видеться. Причиной тому было все то же мнимое превосходство Кенобии: ему требовалось меньше времени на тренировки, на учёбу, на сон.

«Правда — не обоюдоострое лезвие», вещал голос Бригадира в его голове. «Не сверкающий остро отточенный клинок, разящий в самую цель. Нет. Правда — это консервный нож, тупой, ржавый, но направляемый твёрдой рукой».

«И эта рука, братец, привела тебя сюда. Моя рука. Иначе ты ни за что не согласился».

После того как оба попали в школу, пропасть между ними только увеличивалась. Разница в возрасте вдруг стала слишком ощутимой. В какой-то момент они стали конкурентами, каковыми, собственно, были все мальчишки и девчонки, обучавшиеся в Башне. Конкуренция являлась необходимым двигателем того, насколько успешным станет один или другой. В свою очередь, успешность и в их деле имела иное значение, чем в других профессиях, поскольку любая беспечность или ошибка могла обернуться трагедией.

«В точности как ты сам, сейчас, верно?»

Тисонга не мог понять, чей голос слышит — брата или Бригадира. Да и не было никакой разницы — оба голоса превратились в злобный шёпот, звучавший прямо в его голове, громкий, назойливый, перебивающий даже шум ветра в ушах.

Он по-прежнему падал.

***

На самом деле он узнал больше, чем хотел. Больше, чем просто тайну.

Однако странным образом это знание не сделало его мудрее. На самом деле он чувствовал себя обманутым. Знания не умножают печали, они лишь в очередной раз доказывают, что человек более глуп, чем воображает.

Чем больше мы узнаем о мире, тем отчётливее ощущаем собственное невежество. Теперь ангел убедился, что это действительно так. Для любого это стало бы неприятным открытием: какой-то бескрылый знает больше, однако Тисонга решил, что вполне способен пережить и это — тем более, если переживёт нынешнее приключение.

Во время полёта (падения?) мысли Тисонги приобрели необычайно стройный ход. Удивительно, но даже в теперешнем состоянии — со связанными руками и ногами, он ощущал свободу. Словно свобода его падения удивительным образом перешла в свободу духа. Бескрылые ничего подобного не чувствовали и не могли почувствовать, зато пытались лишить этого других… Возможно, такова была месть потомков тех, у кого отняли крылья, забрав само право называться ангелами.