Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Телобан подумал о гекконе. Это было единственное живое существо, к которому он был привязан. Если он погибнет сейчас, его останки никогда не найдут. Или же найдут тогда, когда плоть и кости окончательно срастутся с камнем. Телобан видел такие тела. Одни превращались в мумии, напоминающие сущие оболочки давно умерших насекомых, другие, наоборот, распухали и начинали истекать маслянистой жижей, словно комки слишком жидкой глины в руках гончара.

Вера во Всевоплощённого учила тому, что все рано или поздно погибает, а погибнув, отправляется к своему создателю. Телобан иногда думал об этом. Если учесть, что все вокруг создано природой, то в неё же и возвращается. Дерево гниёт, металл ржавеет, плоть разрушается…

Телобану удалось просунуть в щель одну руку, ногу и часть корпуса. Кровь из ран, оставленных острыми краями камня, стекала по коже, пропитывая и без того мокрую одежду. Однако ни одна из ран не выглядела серьёзно. Ещё немного…

Проклятье, проклятье, проклятье.

В Замке их учили и не такому. Физические качества были прежде всего, ведь в будущем им предстояло воровать, шпионить, пытать, похищать и убивать людей. И конечно, все они слышали истории, в которых их легендарные предшественники выслеживали жертвы месяцами или неделями таились в засаде. Например, один из убийц провёл в яме с нечистотами несколько дней без воды и пищи, дыша лишь через длинную трубку.

Его внутренние органы оказались буквально раздавлены стенами. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. И все же продвигаться получалось. Понемногу он протискивался в узкую трещину, желая лишь одного: чтобы стена оказалась не слишком толстой.

Внезапно двигаться стало легче. Или ему казалось? Иногда перед лицом неизбежного мозг может сыграть злую шутку. Где-то он слышал, что за минуту до смерти обречённые чувствуют эйфорию. Словно само тело сопротивляется реальности, и не в силах преодолеть её, подсовывает обманчивое спокойствие.

Наконец ему удалось втиснуть в щель всё тело. Он не мог знать, что именно обнаружит с той стороны, но и в этот раз, как и во многих других, позволил случаю вести себя.

Одна его рука оказалась с обратной стороны стены. Стена действительно была очень толстой. Гораздо толще других стен, попадавшихся ему в подземельях. С этой минуты Телобан получил дополнительную возможность продвигаться: ухватившись рукой за край стены с противоположного конца, он принялся подтягивать тело.

И он пролез. А затем свалился без сил.

Вокруг по-прежнему было темно, но ему все же удалось разглядеть очертания темной галереи впереди. Место, где он оказался, было мало похоже на канализацию или катакомбы: слишком сухое, слишком чистое. Скорее оно напоминало старый подвал для хранения вина. В темных альковах, которые сейчас пустовали, воображение помещало бочки и полки для бутылок.

Затем его взгляд неожиданно остановился на чьих-то ногах, обутых в украшенные бисером туфли с изящными носками. Человек стоял рядом, но мгновение назад его там не было. Фигура не выступила из темноты, а материализовалась буквально на глазах.

— Вставай, — голос тоже показался Телобану знакомым, — Сейчас же.

Властный тон, которым это было произнесено, не оставлял сомнений: перед ним тот, кто привык повелевать.

Несколько мгновений понадобилось Телобану, чтобы осознать: перед ним один из архонтов, которых он убил. Только который из них? Тот, чьё тело он сбросил в колодец? Или тот, которого оставил на вершине башни? Ему пришла в голову абсурдная мысль, что он не чувствует запаха разложения.

— Я… покончил… с тобой.

— Как замечательно! Ты заметил, что в Замке мы никогда не использовали это слово — «убить». Ликвидировать, покончить, добраться — да, но не «убить». Убил ли ты меня? Попытался, в этом никто не сомневается. Мы ведь могли и выжить — все трое. И наверняка выжили.

Может, его сознание помутилось? Может причиной тому было действие вредных газов, наполняющих катакомбы? Убедиться в реальности или наоборот, нереальности человека перед ним можно было очень легко: достаточно было просто протянуть руку и коснуться этих разукрашенных бисером туфель.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Теперь ты сомневаешься, да? Никаких сомнений. Это первое, чему учат в Замке. Никакой жалости. Это второе.

Из тумана перед ним материализовались рука. Её пальцы оканчивались острыми ногтями. Один из пальцев потянулся к лицу Телобана. Вблизи он напоминал длинное и острое лезвие, ланцет, способный с лёгкостью ранить плоть, рассекать мышцы, оставляя глубокие, незаживающие раны.

Телобан отшатнулся, но бежать было некуда — позади него находилась стена.

Призрак наклонился к нему из тумана, и наконец стало видно его лицо — грубое, висящее лоскутами словно одетая не по размеру маска. Лицо, покрытое глубокими морщинами.

Теперь Телобан мог рассмотреть остальные детали — золотую и серебряную вышивку на ткани, вплетённые в кожаные ремни драгоценные камни, сверкающие, ярко начищенные пуговицы. Никаких особых символов, гербов или знаков отличия, только алая бархатная ткань и обилие украшений. Да, это был один из архонтов. Никто из них не питал страсти к аскезе, а напротив, словно специально стремился к неумеренности, невоздержанности во всем. Это было так же верно, как и то, что остальных послушников кормили впроголодь, содержали в холодных кельях и регулярно подвергали испытаниям. Даже на судилище, которое архонты для него организовали, они больше походили на компанию разукрашенных и разодетых блудниц, чем на людей, стоящих во главе школы для шпионов и убийц.

Коготь замер у Телобанова лица.

— Теперь видно, — сказал архонт, — Ни боли, ни страха, ни сожалений. Нет сожалений. Я прав?

В конце концов, в этом не было ничего необычного. В глубине души он всегда знал, что убитые постараются добраться до него. Архонты, несмотря на свой безобидный вид, не могли быть обычными людьми… И обычными мертвецами.

— Да, — ответил Телобан, — Никаких сожалений.

Палец с когтём растаял, а вслед за ним исчез и сам архонт — сначала растворилось в тумане его лицо, плечи и туловище, последним пропали туфли с загнутыми носами. Ещё некоторое время Телобану казалось, что в воздухе витает знакомый запах.

Он вновь был в тёмном подвале. Один.

— Никаких сожалений, — повторил он, — Никаких, слышишь? Вы все — слышите?!

Но ему ответило лишь эхо, пришедшее откуда-то из темноты впереди.

ЧТО У УЗНИКА НА СЕРДЦЕ

Ноктавидант ощущал себя глупцом. Неужели он и в самом деле оказался прав, и в крипте находился кто-то помимо оракула? Но как он проник туда, и — главное — кем был этот чужак? Очередным куратором, пособником первого? Он тут же отверг такую возможность. Если в крипте уже находился предполагаемый убийца, зачем второму куратору спускаться туда же?

Одна загадка, другая. Чего стоит одна странная фраза на табличке: «Может быть тот, кто будет читать эти строки несколько часов спустя?». Означало ли это, что оракул знал, что клирик будет читать записи? Знал ли он, что умрёт? Совсем не в духе крылатого смиренно ждать смерти. С другой стороны, что мы знаем о предопределённости? Предопределённость и необратимость — одно и то же? Или в какой-то момент варианты будущего для оракула свелись лишь к одному варианту? Как тропки в лесу, которые сошлись в одной точке.

Ноктавидант хорошо помнил неуклюжие попытки стража приладить к поясу меч и то, как разоружил беднягу всего несколькими словами. Не оставалось сомнений, на чьей стороне была бы удача, повстречайся тот парень с куратором. Смерть полдюжины человек в этой комнате была тому тому подтверждением.

Может быть тот, кто будет читать эти строки…

На этом запись обрывалась. Ноктавидант отложил табличку в сторону. Почему-то ему казалось, что ничего стоящего он больше не найдёт.

Когда он поднял глаза, его взгляд неожиданно наткнулся на нечто, чего он не заметил раньше. Это была надпись на стене «МЫ НЕ…». Что это могло означать, было загадкой. Очевидно, писавший не успел довести начатое до конца. Надпись была сделана кровью.