Театр эллинского искусства - Александр Викторович Степанов

красивой даже Медузу. В 40‐х годах он дал свой вариант преследования Елены Менелаем на несториде из музея Гетти в Малибу (ил. 245). Менелай, оскалив зубы, подпрыгнувший в бешеной погоне, страшен. Но Елена, легкими шагами приблизившись к правому краю сцены, обернула к преследователю невозмутимо строгое лицо — и меч Менелая летит на землю. На пути к убийству изменницы встала любовь, олицетворенная Афродитой, которая, подняв руку, выпускает из ладони, как фокусница, миниатюрного крылатого Эрота, бесстрашно тянущегося ручонками к зверской физиономии спартанского царя. С легкой руки Полигнота такая схема спасения Елены силой красоты будет неоднократно воспроизведена следующими поколениями вазописцев.

Ил. 245. Полигнот. Несторида. 440‐е годы до н. э. Выс. 42 см. Малибу, вилла Гетти. № 81.AE.183

Ил. 246. Мастер Берлинского килика F 2536. Килик. Ок. 440 г. до н. э. Диаметр 32 см. Берлин, Государственные музеи, Античное собрание. № F 2536

Около 440 года до н. э. Мастер, расписавший берлинский килик F 2536, представил на одной стороне Суд Париса, а на другой — первое появление троянского царевича в компании с Энеем под видом путников-охотников, забредших во дворец ничего не подозревающего Менелая (ил. 246)[487]. Здесь главное действующее лицо — не Парис, а Елена. Ему остается только ждать в сторонке ее ответа на преподнесенный подарок. Елена сидит на клисмосе с ларцом на коленях. Не справиться ей с любовным наваждением, насланным на нее Афродитой и персонифицированным Эротом, который, подняв великолепные крылья, опустился на колени перед Еленой и коснулся ее платья. Рука Елены замерла над ларцом, и мучительное искушение открыть его приводит ее, новую Пандору, в отчаяние, между тем как красавчик-Парис, даже не глядя ни на нее, ни на ее мужа, беседует с Энеем. Несчастная раба любви, опершись локтем на спинку клисмоса, отвернулась от гостей и горестно опустила голову на руку. Разворот ее изящной фигуры и изумительное сочетание полупрозрачных мелкоструйных складок хитона с пересекающими их на поясе и тяжело провисающими под коленями складками гиматия, при том, что на бедрах складки разгладились, позволяя видеть тело как бы обнаженным, — эти изощренные красоты напоминают мне Фидиеву Афродиту с восточного фронтона Парфенона. Но лицо Елены искажено мучительно осознаваемой неизбежностью измены Менелаю: уныло вытянут кончик носа, опущен уголок рта, поджата нижняя губа. За двадцать с лишним лет до Горгиевой «Похвалы Елене» вазописец отводит от Елены обвинение в распутстве.

Ил. 247. Мастер Стирки. Гидрия. 430–420 гг. до н. э. Выс. 30 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен. № 19.192.86

Счастливую возможность увидеть Елену не с похитителями или влюбленными, а в обыденной обстановке спартанского царского дома подарил своим современникам афинский Мастер Стирки — дока в женских делах, украсивший множество ваз, предназначенных для свадебных ритуалов. В 420‐х годах до н. э. он поместил на тулово гидрии, попавшей в Музей Метрополитен, сцену, которую можно назвать «Портретом Елены с Диоскурами» (ил. 247). Елена сидит с непокрытой головой, в легком хитоне без рукавов и гиматии, спущенном на ноги, а перед нею опустился на корточки, надевая сандалию на изящную стопу госпожи, слуга-Эрот с высоко поднятыми крыльями, совсем еще мальчик. Склонив голову, она следит за его действиями. Профиль Елены — образец строгой красоты, к формированию которой в вазописи в свое время приложил руку Полигнот. Коротко подстриженные вьющиеся волосы обрамляют высокий лоб, скрывают ухо, а на затылке нависают пушистой массой над открытой шеей. Линия лба и носа чуточку вогнута. Строг взгляд из-под стрелки брови. Нос деликатно выступает над высоко поднятым ртом. Подбородок нежнее, чем рисовал Полигнот. Грудь под хитоном очерчена мягко. Прекрасны руки. Левая спокойно опущена на опору, так что видна немного сверху игра изнеженных пальцев: отставленный мизинец, сомкнутые указательный со средним, отделенным от безымянного складочкой гиматия. Над Еленой висит венок. Ее юные братья с парой копий у каждого стоят по сторонам, одетые охотниками.

Эрот, который до сих пор персонифицировал влюбчивость Елены как посланник немилосердной к ней Афродиты, здесь впервые превращен в атрибут самой Елены, символизирующий ее способность вызывать любовь в мужчинах, не прилагая для этого ни малейшего усилия, — просто благодаря их чувствительности к ее красоте. Тем самым в глазах мужчин Елена начинает сближаться с Афродитой. В вазописи эта тенденция приведет к полной их неразличимости, как на приземистом эрмитажном лекифе, расписанном между 380 и 360 годами до н. э. Мастером Елены. Похищение Елены Парисом представлено здесь как ее апофеоз (ил. 248). Она кажется обнаженной, хотя первоначально на ней был хитон, изображенный касаниями кисти (ныне отслоившимися)[488], столь прозрачными, что ее тело было еще желаннее. Она стоит в обнимку со своим троянским царевичем на позолоченной колеснице, как реплика ожившей статуи Афродиты, мимо которой Парис проедет к Гермесу, действующему кадуцеем, как нынешний уличный регулировщик. Над Еленой с Парисом порхают Эроты, а позади им желают доброго пути Диоскуры.

Ил. 248. Мастер Елены. Лекиф. 380–360 гг. до н. э. Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж. № St.1929

Мне кажется немаловажным, что сближение Елены с Афродитой, которое в дальнейшем станет лейтмотивом ее жизни в эллинской вазописи, началось в тяжелые для Афин годы Пелопоннесской войны. Любовь призвана спасти мир. Однако способы спасения мира у Афродиты и Елены разные. Афродита, как я пытался показать, спасла афинское общество от распада, поддерживая репродуктивную способность афинских семей. Елена же открыла афинским гражданам глаза на красоту их Елен.

Ахилл

Арриан в представленном императору Адриану отчете о плавании по Понту Эвксинскому упоминает остров Левка (то есть Белый, ныне Змеиный) против устья Дуная: «Есть предание, что его подняла [со дна моря] Фетида для своего сына и что на нем живет Ахилл. На острове есть храм Ахилла с его статуей древней работы». Довольно подробное деловитое описание Арриан неожиданно завершает признанием, отнюдь не необходимым в сочинениях такого рода:

Я считаю Ахилла героем предпочтительно перед другими, основываясь на благородстве его происхождения, красоте, душевной силе, удалении из здешнего мира в молодых летах, прославляющей его