Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе

если все будет, как я вам сейчас сказал, вы передо мной извинитесь. Публично». – «Договорились», – кивнул Ванденко.

Мое интервью в «Итогах» вышло 1 июля 2013 года. Через полтора месяца, а точнее, в августе «внезапно» прозревший Филин приехал в Лондон и вышел на сцену кланяться. Этот момент показали в новостных репортажах по всем телеканалам.

Я позвонил Ванденко: «И?..» – «Коля, извините! У меня нет слов!» – «Почему вы не хотите об этом написать?» На что услышал вполне ожидаемый ответ: «Не дадут напечатать». – «А вы мне говорили, что я – черствый человек. Все было враньем, от начала и до конца».

Естественно, никаких слов с извинениями от Ванденко в мой адрес в журнале «Итоги» опубликовано не было.

61

Ни думать, ни вспоминать о тех событиях я сегодня бы ни за что не стал, если бы они катком не прошлись в последние годы службы в Большом театре по моей жизни. Могу сказать, что по-человечески я бы, конечно, сопереживал своему коллеге, попавшему в такую ситуацию. Если бы…

Если бы без всяких оснований и доказательств меня не старались втянуть в тот отвратительный скандал; мало того, сделать виновным; если бы не устроенная по моему поводу дикая травля в театре, СМИ, обществе; если бы не то количество грязи и лжи, которые были вылиты на мою голову с намерением опорочить мое имя, уничтожить меня духовно и физически.

И после всего перечисленного, мне надо было найти слова сочувствия по отношению к Филину, с подачи которого все это закрутилось?!

Но, что в результате? Говорят, большое видится на расстоянии. В результате, у меня-то в судьбе все сложилось. А у Филина? Память о нем как о хорошем танцовщике оказалась вытеснена из истории «кислотным» беспределом. Филин теперь сам среди потерпевших. То, что у него сегодня есть проблемы со здоровьем, так же очевидно, как и то, что появились они в другое время и при других обстоятельствах, про которые я не нахожу нужным говорить. Меня это не касается.

В русском языке есть пословицы, как говорится, прямо в тему – «Бог шельму метит» и еще «Не рой яму другому – сам в нее попадешь».

Я уверен, что наступит момент, когда всплывут материалы, подлинные документы «кислотного» дела, в которых отражена истина, и станет понятно, что на самом деле произошло. Правда всегда выходит наружу, как бы этого кое-кто не хотел.

Первым доказательством сфабрикованности «покушения» на Филина является освобождение по УДО Павла Дмитриченко. С него полностью сняты все обвинения и судимость. И это только начало…

62

15 июня 2013 года, во время пикета в мою защиту, который проходил напротив ГАБТа, мне позвонили: «Коля, Иксанова сняли с поста директора, но объявят о том после твоего ухода из театра».

29 июня я дал свой последний урок. Спокойно собрал вещи, вынес их незаметно, так, что никто даже не понял, что я их унес. 30 июня сразу после утреннего класса поехал в аэропорт и улетел во Владивокавказ на фестиваль по приглашения Ларисы Гергиевой.

Позже выяснилось, что Родькина в тот день срочно вызвали в кабинет временно исполняющей обязанности художественного руководителя балетной труппы Большого театра Галины Степаненко. Моя бывшая партнерша свято следовала указанному курсу. Она сказала Денису – если сейчас он напишет от меня отказ, то в Лондоне будет танцевать сольный репертуар. Даже в последний день моего контракта они хотели, чтобы мой единственный ученик от меня отказался.

Денис не предал меня, не подписал ту гнусную бумагу. На лондонских гастролях кто-то из солистов получил травму, и танцевал все его спектакли Родькин. Он был подготовлен, он всё умел.

Накануне этих событий Лина уволилась из ГАБТа по собственному желанию. Но что такое жизнь – она все ставит на свои места. Воронцова сегодня – прима-балерина Михайловского театра, настоящий профессионал, украшение петербургской балетной сцены.

63

30 июня 2013 года, в день, когда истекали сроки моих контрактов в Большом театре, я танцевал во Владикавказе.

Еще что случалось в мае: во время моей судебной тяжбы с Большим театром скоропостижно скончался Гусов. Ушел друг, советчик, помощник, протянувший руку помощи в очень тяжелый для меня момент. А Владикавказ – родной город Кантемира Николаевича, он там родился 1 июля. Когда Гергиева меня туда пригласила, я подумал: «Поеду обязательно, а в день рождения пойду на его могилу».

На фестивальном гала мы с Юлей Махалиной станцевали «Шехеразаду». После концерта Марии Гулегиной, Людмиле Шемчук и мне министр культуры вручил звание «Народный артист республики Северная Осетия-Алания». Я подошел к микрофону и сказал о Гусове. Съездив на его могилу, вернулся в Москву.

А в середине июля, как и обещал Андрису Лиепе, уже танцевал в лондонском Coliseum программу «Русских сезонов XXI век». Я жил у своих друзей, прекрасно проводил время и ушел в отпуск, понятия не имея, когда публично объявят о моем назначении на пост ректора Академии Русского балета им. А. Я. Вагановой…

* * *

Вспоминая последние годы своей службы в Большом театре, я думал – откуда у меня брались силы, чтобы все это выдержать? Как я не сошел с ума, как остался жив? Ведь я не пил антидепрессанты, не употреблял алкоголь, не пользовался услугами психолога… Честно говоря, не знаю.

Возможно, спасла закалка, полученная в детстве от мамы, жесткие уроки П. А. Пестова и высший «театральный пилотаж», секреты которого открыла мне М. Т. Семёнова.

Возможно, я был спасен духовно и физически еще и потому, что бесконечно любил мой Театр. Потому что шел в него не работать – служить. Не ради заграничных поездок, квартиры или каких-то материальных выгод. Их там искали многие. Я шел туда танцевать, только ради творчества.

Наверное, за бескорыстную любовь и преданность Театр одарил меня встречами с гениальными людьми, возможностью соприкоснуться и быть частью большого искусства.

Несмотря ни на что, я был по-настоящему счастлив в Театре. Я купался в любви зрителей всю сценическую жизнь. Разве этого недостаточно, чтобы считать себя счастливым человеком?

И, кстати, в истории Большого театра я навсегда останусь его премьером, потому что звание это пожизненное, у него нет ни временного ограничения, ни приставки «экс».

Однажды в Тбилиси, я был еще ребенком, мы с мамой зашли в храм. Взглянув на меня строго, она сказала: «Смотри, Ника, сколько людей сюда приходят и все что-то просят у Бога. А его надо не столько просить, сколько благодарить, понимаешь? Запомни – это и есть настоящее