Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Окончательная характеристика его (устами одного из героев) звучит так: «Андрюшка Размётнов – этот рыском живёт, внатруску, лишнего не перебежит и не переступит, пока ему кнута не покажешь… Значит, что ему остаётся делать при его атаманском звании? Руки в бока – и распоряжаться, шуметь, бестолочь устраивать, под ногами у людей путаться…»

Теперь про Давыдова.

Он, конечно же, деятельный и упрямый солдат партии. Размётнов сразу определил Давыдова двумя словами «сухой» и «чёрствый», в чём видится ещё и меткость повествователя: для людей, живущих на земле, главными определениями служат природные – сухой и чёрствой может быть земля, не готовая плодоносить. Сухим и чёрствым бывает хлеб.

Заметим, что детей ни у Размётнова, ни у Нагульнова, ни у самого Давыдова – нет.

Давыдов, постоянно цитирующий Сталина, явился, чтоб вести беспощадное наступление на кулака. Шолохов тут же даёт иллюстрации к тому, как это наступление ведётся. Представители новой власти – Давыдов, с ним либо Нагульнов, либо Размётнов, и ещё несколько инициативных казаков – являются в самые зажиточные куреня, где помимо крепких хозяев иной раз присутствует куча хозяйских мал-мала меньше детей, – и с порога объявляют: имущество мы ваше забираем, а вас – выселяем.

Всё это чаще всего выглядит как зверство и грабёж, и Шолохов не ретуширует творящееся.

Объявленные кулаками пытаются показать бумаги, выданные им новой властью, где сказано, что все положенные нормы хлеба они сдали, но теперь эти бумаги не имеют ни малейшего значения.

Казак Яков Островнов рассказывает о себе: «Вернулся к голому куреню. С энтих пор работал день и ночь. Продразвёсткой в первый раз обидели товарищи: забрали всё зерно под гребло. А потом этим обидам и счёт я потерял. Хоть счёт-то им и можно произвесть: обидют и квиток выпишут, чтоб не забыл. – Яков Лукич встал, полез рукой за зеркало и вытянул, улыбаясь в подстриженные усы, связку бумаг. – Вот они тут, квитки об том, что сдавал в двадцать первом году: а сдавал и хлеб, и мясу, и маслу, и кожи, и шерсть, и птицу, и целыми быками водил в заготконтору. А вот это окладные листы по единому сельскому налогу, по самооблогу и опять же квитки за страховку… И за дым из трубы платил, и за то, что скотина живая на базу стоит… Скоро этих бумажек мешок насбираю».

Среди выселяемых кулаков имеются и бывшие красногвардейцы, за новую власть воевавшие и сумевшие поднять хозяйство, вернувшись с войны.

Посмотрим и на тех, кто их выселяет.

Дед Щукарь – трусоватый балабол и хвастун. К нему традиционно принято относиться почти с теплотой. Щукарь сродни иным, типологически схожим персонажам мировой литературы от Санчо Пансы до солдата Швейка. Но при ближнем рассмотрении мы видим натуру весьма своеобразную: Щукарь не испытывает ни малейшей жалости к своим соседям и отчаянно лебезит перед новой властью, как наверняка лебезил перед любой другой. Если и есть в нём что-то привлекательное – так это поразительная выживаемость.

Другой неожиданный друг новой власти – казак Демид Молчун. Шолохов: «Жил он на отшибе в конце хутора, был работящим и по силе первым во всей округе. Но как-то пятнила его судьба обидами, обделяла, как пасынка… Он пять лет жил у Фрола Дамаскова в работниках, потом женился, отошёл на своё хозяйство. Не успел обстроиться – погорел. Через год ещё раз пожар оставил ему на подворье одни пахнущие дымом сохи. А вскоре ушла жена, заявив: “Два года жила с тобой и двух слов не слыхала. Нет уж, живи один! Мне в лесу с бирюком и то веселей будет. Тут с тобой и умом тронешься. Сама с собой уж начала я гутарить…”».

Глава про раскулачивание кулака Фрола Дамаскова завершается характерной зарисовкой. Андрей Размётнов видит в горнице раскулаченных и выселенных Дамасковых сидящего на корточках Молчуна: «На нём были новые, подшитые кожей Фроловы валенки… Не видя вошедшего Андрея, он черпал столовой ложкой мёд из вёдерного жестяного бака и ел, сладко жмурясь, причмокивая, роняя на бороду жёлтые тянкие капли…»

Забрал хозяйские валенки и лакомится мёдом: хорош.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В следующей главе Давыдов, Нагульнов и Размётнов проводят хуторское собрание, пытаясь доказать необходимость коллективизации. Большинство хуторян против – люди спорят, ругаются, дерутся, а тем временем «Демид Молчун мирно спал под лавкой в задних рядах, по-звериному лёжа головой на ветер, тянувший из-под дверей, – укутав голову от излишнего шума полой зипуна». «По-звериному» тут ключевое определение. В сущности, Демиду нет никакого дела до хуторской жизни. Бог не дал сладко пожить своей жизнью – не жалко и чужой.

Знаковый диалог случится меж Давыдовым, Нагульновым и Размётновым, когда последний откажется раскулачивать соседей: пожалеет их детей. Давыдов в ответ рассказывает Размётнову о своём чудовищном детстве, когда мать его была вынуждена заниматься проституцией. Как он, спрятавшись за занавеской, прикрывал рты младшим сестрёнкам, чтоб не плакали, пока у матери клиент. С Нагульновым и вовсе случается натуральный припадок:

«– Гад! – выдохнул звенящим шёпотом, стиснув кулаки. – Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишков, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемёта… всех порежу! – вдруг дико закричал Нагульнов, и в огромных, расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ вскипела пена».

«Всех порежу». «Для революции».

Такая вот собралась компания.

«Поднятая целина» и «Тихий Дон» были в числе базовых сочинений советского мифа. В известном смысле это делает Советской власти честь. От народа ничего не скрывали. Перегибы словно были заложены в саму постановку задачи. Пощады не ждите – или вы с нами, или вас растопчут. Кто будет вершить волю государства – не важно. В «Поднятой целине» это воспитанный проституткой матрос, ничего не понимающий в сельской жизни, а с ним два хуторских отщепенца из красноармейцев: один припадочный, а другого даже баба за казака не считает. У партии других рук кроме этих – нет.

* * *

Антипод Давыдова и его товарищей в романе – Александр Анисимович Половцев, бывший белый офицер, готовящий восстание против Советской власти. Его Шолохов писал с реального человека схожей биографии – белогвардейца Александра Степановича Сенина.

В очередной раз видим, что писатель стремится сохранить своему персонажу, как минимум, имя прототипа. Крепкое, казацкое отчество «Степанович» он меняет на осмысленно вычурное и нарочитое «Анисимович», сохраняя, впрочем, задающую тон в обоих случаях свистящую «с». И даёт новую фамилию, сохраняя определённое смысловое сходство: с одной стороны, сени (Сенин) и пол (Половцев), как пример бытового созвучия, с другой – можно говорить про сень как крону дерева и поле: здесь возникает созвучие уже природное.

Впервые у Шолохова Сенин появился в рассказе «Чужая кровь»: «Назначает его, Петра вашего, командир сотни в разъезд… Командиром у нас был подъесаул Сенин… Вот тут и случилось… Срубили Петра… Насмерть…» В «Тихом Доне» Сенин участвует в казни Подтёлкова и его казаков.

Он родился в 1891 году на хуторе Евлантьеве Боковской станицы. Окончил Усть-Медведицкое реальное училище в 1910 году и Новочеркасское юнкерское в 1914-м. Шолохов говорил, что встречал Сенина ещё в детстве. Это более чем вероятно: Боковская станица и хутора Каргинский и Кружилинский соседствуют. От Евлантьева до Каргинской – 20 километров: наверняка ездил туда с отцом по делам в детстве или в юности.

Сенин воевал в Первую мировую. 13 декабря 1916 года был произведён в подъесаулы. После революции отбыл по болезни в отпуск, до апреля 1918 года жил у себя в станице, а затем попал под белогвардейскую мобилизацию. Будучи сотником, действительно принимал участие в пленении и расстреле экспедиции Подтёлкова. Позже, арестованный советскими органами, сумел ввести в заблуждение следствие, уверяя, что был секретарём суда. На самом деле обязанности секретаря исполнял другой человек, а он командовал караулом. Начальник караула по уставу добивает контрольным выстрелом казнённых.