Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

сына.

— Папа, что ты пишешь?

— Письмо.

Я хочу, чтобы он поскорее отошел. Мне сейчас не до него. Но Радик уходит не сразу. Он открывает ящик стола, что-то ищет. Это его ящик, поэтому я молчу и жду, пока он не перестанет в нем рыться.

— Алмаз, — говорит он, — не помню, куда положил…

На стол ложится сперва ворох конфетных оберток, затем почтовый конверт, до отказа набитый старыми истертыми марками, вслед за ним — жестяная коробка из-под грузинского чая. Я знаю ее содержимое — там пестрые камешки, которые мы собрали с ним на пляже.

— Может, твой алмаз здесь? — Я показываю на коробочку из-под чая.

— Нет, я в ящик положил, — бубнит Радик, бережно отодвигая в сторону небольшую шкатулку, обтянутую темно-вишневым сафьяном.

В таких коробочках обычно хранятся драгоценности. Я беру ее в руки и задумчиво рассматриваю. Это — подарок Олега. Он принес ее три дня назад. Я нарочно спрятал ее сюда, чтобы она не попадалась на глаза. Но Радику нет до этого дела. Он ищет свой алмаз… Шкатулку я ставлю на стол.

Чтобы Радик поскорее закончил свою возню, я помогаю ему. Но в ящике никакого алмаза нет. На всякий случай я раскрываю коробку из-под чая. Среди камешков и пуговиц тускло поблескивает острыми гранями кусок медного колчедана. Я выуживаю его и протягиваю Радику:

— Вот твой алмаз.

— А как он туда попал?

Радик кладет «алмаз» в карман, сметает в ящик свои марки, коробочки, конфетные обертки.

— А это пусть останется, ладно? — говорю я, показывая на сафьяновую шкатулку.

Почему-то мне хочется, чтобы она оставалась на столе.

И Радик не трогает ее. Нащупав в кармане свой «алмаз», он идет в другую комнату. Я провожаю его взглядом. Он подходит к матери и что-то говорит ей. Мария стоит спиной ко мне, но я вижу ее лицо в квадратном зеркале, вделанном в дверцу старенького шифоньера.

Мне больно смотреть на ее лицо. И я колеблюсь: так ли уж необходимо подавать этот рапорт? Ведь в нем всего не расскажешь.

…За окном старенький «Москвич» ныряет по ухабам, задирая то передок, то багажник. Это машина Олега. Поселок наш за городом, у самых нефтяных промыслов, и не все улицы в нем асфальтированы.

«Москвич» останавливается у подъезда пятиэтажного дома напротив. Олег выходит из машины, приветливо машет мне рукой и входит в парадное.

Я невольно перевожу взгляд на шкатулку из вишневого сафьяна. Пытаюсь представить, жалеет ли Олег о том, что принес нам эту шкатулку. Скорее всего — да. А возможно, и нет. Кто знает…

Мы с ним спорим часто и по разному поводу. Спорим до хрипоты в голосе, порой резко, не щадя друг друга, и всегда остаемся каждый при своем мнении, потому что одни и те же явления мы видим в разных освещениях, определяемых особенностями наших профессий: он — инженер, нефтепромысловик, я — прокурор района. Я его в шутку называю «штатным оптимистом». Это не совсем верно, для «штатного» он слишком думающий человек. И все же в его взглядах есть что-то такое симпатично-наивное, вызывающее одновременно снисходительную улыбку и желание спорить. Но спорить с ним интересно, он обладает редким полемическим даром — находить самые незащищенные места в доводах противника и бить по ним беспощадно, так что искры из глаз. И выводы у него всегда ошеломляюще неожиданны.

Вспоминаю, как мы однажды едва не поссорились.

Я рассказал ему о том, как один мой родственник пришел ко мне в гости со всем семейством. Я и принял его как гостя. А потом выяснилось, что я ему просто нужен. Было хищение на промтоварном складе, где он работает. Дело передают в прокуратуру. Родственник божился и клялся детьми, что он ни в чем не виноват. Я, конечно, не поверил ни одному его слову. И не ошибся. Через два дня мне сообщили, что при обыске у него нашли четыреста метров дефицитной ткани.

Олег внимательно выслушал меня, затем произнес сердито:

— Ты чуть не в каждом человеке видишь потенциального преступника.

Я оторопел:

— То есть как это?

— Ты ведь не верил ему с самого начала, правда?

— Но в конце концов я не ошибся?

— Мог и ошибиться. Внутренний голос, который тебе подсказывал «не верь», — откуда он? Не слишком ли многое ты ставишь в зависимость от своей интуиции?

В те дни Олег ходил сам не свой, переживая смерть инженера Лернера… Тот погиб во время испытания новой конструкции аппарата для измерения внутрипластового давления. Конструкцию разработал Олег. Во время испытания шток с вентилем, соединяющим аппарат с газовым баллоном, вырвался из аппарата, не выдержав давления, поднятого Лернером выше проектного.

В иных условиях дело, вероятно, не дошло бы до прокуратуры. Но между Олегом и Лернером были не совсем обычные взаимоотношения, и по району вскоре пополз слух о том, что авария произошла не случайно. Руководить следствием по этому делу поручили мне.

С Волохами мы стали соседями два года назад, когда я начал работать прокурором этого района и получил квартиру в поселке, но Олега я знаю давно. Мы вместе учились в университете. Впрочем, через год он понял, что юстиция не его дело. С грехом пополам одолев первый курс, он бросил университет и подался в нефтяной институт. Все пять лет ходил в первых студентах, получая повышенную стипендию. А на последнем курсе женился на девушке с энергетического факультета, царственной красавице со звучным именем — Олеся. Она производила на меня впечатление красивого молодого хищника. Я не большой любитель судить о людях по цвету, форме или выражению их глаз. Но вот Олесины глаза — очень яркие, очень зеленые, смотревшие на собеседника настороженно, чуть вприщур, — неизменно напоминали мне глаза хищника.

Олег вконец ошалел от непосильного счастья, обрушившегося на него. Приходил ко мне (я тогда был уже женат на Марии и работал следователем в прокуратуре города),