Фантастика 2024-84 - Константин Давидович Мзареулов

гусянку. Ругаюсь, матерясь как сапожник. Вспомнив, что кому-то должен целую жизнь, оборачиваюсь. Рядом лежит и еле дышит щупленький паренек. Лицо в крови, но вроде живой.

— Эй, ты кто? — Молчание. — Спасибо, братка. Ты живой? — Вместо ответа у парня закрываются глаза. Нависаю над ним, заглядывая в лицо. Черт, ближе к виску рваная рана, размером с олимпийский рубль. Кажется, даже вижу, как что-то пульсирует там.

— Эй, брат, не умирай давай, ты мне жизнь спас. — Стрельбы над головой уже нет, КВ подавил остатки преследовавшей нас пехоты и ушел дальше. Встаю и, потянув за руку, поднимаю и взваливаю на себя бойца. Я огляделся, хотя и темно, парнишка маленький и весит соответственно. Начинаю движение, сил пока хватает, упрямо иду вперед. Метров за пятьдесят до траншеи навстречу поднимаются пара бойцов и бегут, пригибаясь ко мне. Приняв у меня раненого, устремляются обратно. Дальше уже легче, падаю в окоп и… подняться уже не могу. Сердце того и гляди выскочит из груди. Как я устал!!! В чувство прихожу от толчка в спину и задницу. Сверху летят комья земли, слава богу, не в меня. Эхо очень большого взрыва прокатывается по площади и тает где-то в районе реки.

«Так это наши дом рванули, вот что это было!» — приходит мысль.

Как в книгах того времени писатели с легкостью описывают бой целого полка или хотя бы батальона? Да чушь собачья! Как можно описать такое? Я себя-то не помню, если подумать, а тут действия сразу нескольких солдат нарисовать!

Сколько просидел в траншее, не помню, но побрел в сторону своих, когда уже светало. Черт возьми, вот это замес! Как выжил? Не представляю. Воспоминания об атаке пролетают вихрем, кажется, что это вообще было во сне. Страшно, черт, как же страшно-то… Плюнуть в лицо тому, кто говорит на войне, что ему не страшно. Страх сковывает движения, лишает воздуха, из ног уходит твердость. Сейчас такой отходняк, что не могу фляжку открыть, руки трясутся.

— Давай помогу, — кто-то берет из моих рук фляжку, скорее, выхватывает, ибо трясущиеся пальцы судорожно пытались ее удержать. — Держи, спокойней, спокойней. — Горлышко прижимается к губам, и чувствую, как в рот течет живительная влага. Соленый привкус крови из разбитых губ, уходит, смываемый водой.

— Ну-ка, вот этого давай! — Мне снова подносят фляжку и, хоть и почуял запах, но не отстранился. Один глоток, второй, чуть не подавившись, отстраняюсь и пытаюсь поймать ртом воздух.

«Спиртяга, чистоган!» — В голове начинает тихонько шуметь и тут же накатывает волна расслабления. Просто сползаю по стене, у которой сидел, и валюсь на бок.

— Эй, сержант, ты чего? — слышу, словно в трубе. — Давайте его сюда, на кровать.

«Какая в дупу кровать, где, здесь?» — В голове нарастает шум, и веки падают словно железные.

Тишина. Волшебные ощущения. Просто лежу с закрытыми глазами, нет, не желаю их открывать, пошло все… Полумрак, свет от горящей коптилки, сделанной из гильзы сорокапятимиллиметрового снаряда, немного освещает подвальное помещение.

«О, да это же КП ротного, а сам он где?» — Поворачиваю голову, там, в углу за ширмой, сейчас откинутой, спит за столом политрук, положив голову на руки. Больше никого не вижу.

«Как же тихо-то! Что, война кончилась?» — слышу шаги и поворачиваю голову в другую сторону, там где-то вход в это помещение.

— Очухался? — слышу голос ротного, но пока не могу разглядеть.

— Ага, — хрипло отвечаю. Где это я так голос сорвать успел?

— Сейчас сестру позову, тебя обработать надо, не стали трогать, пока спал, только рванье сняли, — ротный просто сама вежливость.

— Остальных обработали? — спрашиваю, хотя и начинаю соображать, что наверняка уже все сделали. Просто чувствую, что прошло прилично времени.

— Да, у тебя вроде серьезного ничего, просто много, а с ранениями сразу на осмотр погнали.

— Сколько я тут отдыхаю уже? — поднимаюсь и сажусь на кровати. Блин, да какая кровать, просто сетка, без спинок, на кирпичах стоит.

— Почти сутки в отрубе, даже не шелохнулся, пока спал, — ротный вышел и попросил позвать сестру.

— То-то чую, что затекло все, даже язык не ворочается, — увидев в руках капитана флягу, тяну руки. Обращаю внимание на пальцы, черт, не приснилось все же, тремор появился, хоть и слабый.

— Глотни-ка вот этого сначала, потом воды напьешься, — ротный протянул свою фляжку и, подождав, пока я сделаю пару глотков, подал другую.

— Фу-х-х, — выдыхаю, — ты меня вчера этим же напичкал?

— Ага, тебя и срубило с устатку сразу. Просто сидел и… упал.

— Бывает, — многозначительно киваю я. — Чего на улице? А то как-то тихо. — Только сейчас замечаю, что у комроты голова под шапкой замотана.

— Так ночь почти, фрицы сегодня вообще здесь не лезли, хорошо получили. По словам комдива, мы вчера чуть не два батальона у них перемололи.

— А они у нас? — робко спрашиваю я.

— Нет батальона. Два взвода, чуть больше. Из командиров только я, политрук, ты и еще пара сержантов, хотя я бы вас всех минимум в капитаны произвел.

— Перестань, Саша. Как закончилось-то? И что с головой?

— А-а, царапина. А закончилось… — задумался на секунду ротный, — да как рванули «твой» домик, сразу как отрезало. Танкисты на последнем КВ покружили чуток и вернулись к себе. Тринадцать танков и два самохода сожгли, не без нашей помощи. Немцы сейчас возле железки сидят, тоже раны зализывают.

— Ясно, какие приказания будут? — спросил я.

— Комдив приказал отдыхать. Как разгребут с прорывом у сто второй, так определятся, кого и куда нужно «влить». Но там, я думаю, нескоро, пару дней нам отдышаться дадут. На сто второй высоте и на территориях заводов сейчас такая же жара, за месяц вторую дивизию укладывают, наверное.

— Там хлеще! У нас хоть развалины и подвалы есть, а высота как коленка. — Опускаю голову и смотрю в пол, черт, накрыло слегка. — И в цехах, наверное, черт ногу сломит, тоже не сахар.

Появилась санитарка. Странно, не Маша. Комроты проследил за моим взглядом, вдруг сказал:

— Убило ее. Шальная, прямо в грудь, не мучилась, — ротный тоже хлебнул из своей фляжки.

Молчу. Женщина лет сорока споро делает свое дело. Пока обрабатывала мои ссадины, порезы, ушибы и прочее, включая сорванный с указательного пальца на левой руке ноготь. Увидел, сразу заболело.

— Сынок, потерпишь? Надо палец промывать, а то нагноится, — по мне так проще отрубить.

— Дайте тряпку, — взяв из рук санитарки маленький кусочек серой, застиранной тряпицы, встал и, пошатываясь, вышел из подвала. На улице опять было темно. Встав к ближайшему углу, пописал на тряпочку и вернулся в подвал.

— Привязывайте прямо так, — я